кокетливо поиграл он бровями.
- Кто-то однажды пафосно заявил, что ни за что и никогда не оставит свою
единственную возлюбленную, - напомнила я, принимая его руку.
- Уже и пошутить нельзя, - якобы обиженно буркнул парень и усадил меня в
такси.
- Куда едим? - с нарастающим волнением поинтересовалась я, чувствуя себя
направляющейся на бал Золушкой.
- Скоро увидишь! - загадочно сообщил Олег и протянул мне приглашение. - Без
него тебя не пропустят, - пояснил он в ответ на мои округлившиеся глаза.
- Ладно, - я взяла приглашение и сунула его в сумку-клатч такого же неоново-
розового цвета, что и туфли. Хм. Надеюсь, я не переборщила с неоновыми
оттенками.
По дороге в неизвестность я узнала от Олега много чего интересного. С учителем
они дружили столько, сколько он себя помнил. Они жили по соседству, вместе
играли, вместе ходили в один и тот же класс, вместе влюбились в одну и ту же
девушку - в Женю. Евгения же практически с первого взгляда влюбилась в
Арсения, и Олег решил уступить любимую другу. Тем более, что Арсений и Женя
души друг в друге не чаяли и любили так, что даже страшно было за них обоих.
Когда девушка поняла, что умирает, то попросила Олега быть с ней вместо Арсения
- видеть любимого в эти минуты было выше ее сил. Перед смертью Женя заставила
пообещать Олега, что он проследит за тем, чтобы самый дорогой ей человек был
счастлив - по-настоящему счастлив. И Олег пообещал - на свою голову. Откуда ему
было знать, что его друг влюбится в свою же ученицу!
- Не вижу в этом ничего предосудительного! - насупилась я, отвернувшись к окну.
- Да брось! - засмеялся Олег, и у меня появилось острое желание скинуть туфлю и
запустить ею этому нахалу в лоб. - Кто говорит о предосудительности? Проблема
ведь не в том, что ты его ученица или что ты младше его практически в двое. На
эти условности мне плевать. Сложность заключается как раз в характере Арсения и
в его прошлом... Женька тоже была младше его, и это его нисколько не заботило.
Но знала бы ты, что ему пришлось вытерпеть от жениных родителей. Эти
постоянные скандалы, унижения... Они ни во что его не ставили, считая, что
Арсений - а он в ту пору был обычным студентом, ночами барменом подрабатывал
- что он не достоин их дочери, что ей с ним будет плохо. Они даже обвинили его в
ее смерти, представляешь? - Олег какое-то время молча смотрел впереди себя, его
руки слегка дрожали.
Я закусила губу, разрываясь между желанием обнять его и опасением в тот же миг
разрыдаться. На мое счастье, после короткой паузы он продолжил:
- Однажды я напился и заявился к ним домой. Я кричал, что они бездушные
твари, что им на Арсения молиться нужно, что такого жениха для своей дочери,
как он, им даже при большом желании не найти... В общем, они были в шоке.
Арсений после этого потом со мной месяц не разговаривал... Он всегда страдал
молча... Еще в детстве, когда разбивали в кровь колени или получали от пацанов
постарше, я орал как бешеный, а Сеня лишь стискивал зубы и молчал... А после
смерти Женьки он и вовсе в тень превратился - уволился из клуба, стал по ночам
поезда разгружать, упахивался так, что потом еле двигался, а утром шел на
занятия, корпел над учебниками... Ох, Мила, я, когда он получил диплом - причем,
диплом с отличием, - с трудом узнал его - всегда жизнерадостный и боевой
мальчуган превратился в жутко начитанного, выдержанного, интеллигентного -
ненавижу это слово! - в миг повзрослевшего человека. А вот, когда он встретил
тебя, Мила, - и тут Олег накрыл мою дрожащую руку своей и осторожно пожал ее, -
я вновь стал узнавать в нем прежнего Арсения. Конечно, он не перестал быть
джентльменом до кончиков ногтей, и все же бывают моменты... это когда он
говорит о тебе, - уточнил он, насмешливо улыбнувшись, - знаешь, он как будто
преображается в такие минуты... он вновь заразительно хохочет, начинает забавно
жестикулировать, трет нос, ерошит волосы... И я уж подумал, что он вернулся - тот,
прежний Сеня, с которым мы лазали по деревьям, дергали девчонок за косички,
играли в футбол... А тут ему вдруг приспичило жениться на Светлане - и как можно
скорее. Уже заявление в ЗАГС подали, казалось бы, чем не повод для радости? Но я
видел, что глаза у друга все такие же грустные, безжизненные. Он улыбался, но все
это было жалким фарсом. Чтобы убедить всех и меня в том числе, что он безмерно
счастлив. Но я же не слепой. Ведь он делал все это, чтобы забыть тебя, Мила,
чтобы вырвать из сердца любовь, благодаря которой он вновь стал смеяться...
Странно все это: слушать об Арсении Валерьевиче, представляя его то босоногим
мальчишкой, то пылким влюбленным, то сдержанным учителем... Было острое
ощущение, что все это происходит не со мной. Неужели Олег прав, и учитель
действительно так любит меня, что готов пожертвовать всем ради меня, наплевав
на общественное мнение, отказавшись от усыновления?
Ах, бедовая моя голова! Как же я виновата перед ним. Столько времени строила
ему глазки, выпросила поцелуй, а когда он открыл мне душу и практически
признался мне в любви, взяла и оттолкнула, возомнив себя этакой роковой
красоткой, разбрасывающейся кавалерами направо и налево. А что если это
любовь всей моей жизни, и Арсений Валерьевич - моя вторая половина, а я вот так
просто отказалась от нее!
Я в отчаянии заерзала на сиденье.
Когда же мы наконец приедем? Я чувствовала, как моя решимость потихоньку
испаряется, оставляя место панике и... здравому смыслу. Только благоразумия мне
не хватало! Я же тогда ни на что не решусь и сбегу, едва завидев вдалеке фигуру
учителя.
Так, Мила, вдохни поглубже... Вот так. Теперь возьми себя в руки и повторяй за
мной:
"Я люблю Арсения Валерьевича. А остальное не важно. На войне все средства
хороши. Я приложу все усилия, использую все известные мне методы, чтобы вновь
завоевать Арсения Валерьевича. И пусть весь мир подождет..."
Мальчишник проходил в каком-то пафосном заведении, с гигантскими
охранниками-афроамериканцами на входе, в черных костюмах и черных же
солнечных очках, с жутко сосредоточенными, словно выкованными из железа
физиономиями.
Я смущенно протянула приглашение, уже внутренне готовая к тому, что
охранники вычислят каким-то непонятным мне образом (может у них в очках
сканеры какие-нибудь), что я несовершеннолетняя и что вообще меня здесь никто
не ждет, и вышвырнут на улицу, всю такую разряженную и надушенную. Но, к
моему величайшему удивлению, меня пропустили и даже пожелали прекрасного
вечера.
Хм. Интересно.
В холле Олег предложил мне припудрить носик, показав взглядом на женский
туалет, а сам скрылся за какими-то дверьми.
Хм. А вот это уже странно.
В уборной было шикарно. Даже страшно как-то справлять нужду в комнате,
соперничавшей по красоте с залой Версаля, например, или Петергофа. Кощунство
какое-то!
Я вымыла руки, сбрызнулась мамиными духами от Chanel и улыбнулась своему
отражению в зеркале, чтобы проверить, не застряло ли что-нибудь между зубами.