Колін Маккалоу - Милый ангел

15 марта 1961 года

Прошло два с половиной месяца после смерти миссис Дельвеккио-Шварц, а у нас все по-прежнему. По словам мистера Хаша, скоро будет объявлено, что она умерла, не оставив завещания. Дело направят в суд, потому что по документам мистера Шварца не существовало — впрочем, как и самой Фло. Между тем Фло до сих пор в психиатрическом отделении Королевской больницы: ее всесторонне обследуют — направляют на энцефалограммы, приглашают нейропсихологов. Но Прендергаст и его коллега-профессор ничего не понимают. Энцефалограмма оказалась нормальной, с хорошей высокой амплитудой и характерным альфа-ритмом, который возникает, когда Фло закрывает глаза. Оказывается, существуют даже тесты, позволяющие определить коэффициент интеллекта у немого ребенка — лишь бы он слышал и умел отвечать на вопросы, но Фло не желает отвечать. Она радуется только гостям из Дома. Хотя все врачи и сестры уже хорошо знают ее, Фло наотрез отказывается дружить с теми, кто не живет в Доме.

— Почему вы до сих пор держите ее здесь? — спросила я сегодня Прендергаста, навестив Фло после работы.

— Потому что здесь ей лучше, чем в приюте, — ответил он и нахмурился. — По крайней мере здесь к ней пускают посетителей. Но на самом деле мы с профессором Ллевеллином считаем, что имеем дело с состоянием, которое раньше называлось ювенильной шизофренией, а с недавних пор — аутизмом. Конечно, у Фло не классический синдром, но есть некоторые характерные симптомы. Нечасто нам случается подолгу наблюдать за такими маленькими детьми — родители всегда спешат забрать их домой, как бы трудно ни было управляться с ними. Так что Фло для нас — подарок судьбы. — Он задумался. — Хорошо бы еще сделать ангиограмму, посмотреть, нет ли у нее поражений в речевой области, а заодно и поискать признаки кортикальной атрофии. Но риск слишком велик…

— Только попробуйте! — взвилась я. — Если вздумаете превратить ее в подопытного кролика, я обо всем расскажу газетчикам!

— Мир, мир! — Он вскинул руки. — Мы просто наблюдаем за ней.

Я постоянно чувствую себя усталой, беспомощной и подавленной. Работа не страдает потому, что я этого не допускаю, но больница мне осточертела: эта дисциплина, ритуалы, вечная борьба женщин за власть… Без разрешения и пукнуть нельзя. Сестра Агата не спускает с меня глаз, и все из-за Гарольда и его письма. Никому еще не удалось раскопать доказательство моей связи с Дунканом, но все сплетники усердно ищут их. Зачем — не понимаю. Меня все равно не уволят, Дункан не пострадает. Просто больничному персоналу недостает скандалов — слишком уж прилично ведут себя все работники Королевской больницы.

Медсестра «травмы» и Константин обручились, а пожениться собираются ближе к концу года. Кажется, Константин открывает ресторан в Параматте с приличной стоянкой и меню в самый раз для местных жителей, любителей бифштексов с картошкой. Умно.

Естественно, вся больница в курсе, что я каждый день навещаю больного ребенка в психиатрическом отделении, но никто не может сказать почему. Все медсестры сплетничают напропалую, в том числе и в психиатрическом отделении, но никто еще не пронюхал про мое заявление об опеке.

A его рассмотрение затягивается. Я каждую неделю беседую по телефону с мистером Хашем, который не устает напоминать: даже когда дело Фло будет закрыто и ее переведут в государственный приют, мне не разрешат взять ее под опеку. Я ссылаюсь на отчет доктора Джона Прендергаста, но, по мнению мистера Хаша, этот отчет не будет иметь веса по сравнению с заявлениями отдела опеки. Если же Фло все-таки поставят диагноз «ювенильная шизофрения», ее скорее всего отправят не куда-нибудь, а в Стоктон. И это несмотря на записи в истории болезни, что девочка неуправляема и удочерению не подлежит! Я думала, что за мое предложение они ухватятся обеими руками, но не тут-то было: я слишком молода, бедна и не замужем. Это несправедливо.

— Харриет, — сказал сегодня днем мистер Хаш, — постарайтесь понять, как рассуждают чиновники. Чтобы решить дело в вашу пользу, требуется обладать мудростью и мужеством, а этих качеств чиновники лишены. Для них главное — соблюсти все правила. Они прекрасно понимают: если кому-нибудь вздумается привлечь внимание к такому необычному делу об опеке, поднимется страшный шум, и виноватыми окажутся они. Вот они и не желают рисковать, дорогая. Просто не хотят.

Мило. Очень мило. А в это время Фло сидит в больничной палате, привязанная к кровати ремнями, живет от посетителя до посетителя, и я не могу вытащить ее из больницы. Ох, сколько самых невероятных планов роилось в моей голове! Сначала я подумывала предложить Тоби жениться на мне, но скоро отказалась от этой мысли. Если уж Тоби будет отцом, то лишь собственному, родному ребенку. Сыну, а не дочери. Мне многое нравится в нем: он прям, как стрела, талантлив, много знает, умеет поддержать разговор, обаятелен. Иногда великолепен. Но в больших дозах невыносим. Затем у меня родился еще один план. Можно просто похитить Фло и удрать из штата куда-нибудь в глушь. Австралия — огромная страна. Вдвоем мы можем отправиться в Алис-Спрингс или Кэтрин, я буду работать прислугой в каком-нибудь заштатном мотеле, где никто и не спросит про Фло. А Фло сможет целыми днями играть в пыли вместе с детьми аборигенов, которым ее немота не помеха, может, они даже научатся читать мысли Фло, как делала ее мать. Она войдет в духовную общину, в свободное время будет со мной. В этом плане есть свои плюсы.

Значения карт Таро я уже заучила наизусть, но раскладывать их пока не пробовала. Это бессмысленная фраза, подготовка к тому, что я напишу дальше. А напишу я, что у меня дрожат руки, перед глазами все расплывается, я чувствую себя так, будто все механизмы моего тела изношены или неисправны. Понимаю, это смешно. Все дело в настроении, а оно меняется. Случилось бы наконец хоть что-нибудь!

Каждую ночь я смотрю в Шар после того, как в десять минут четвертого меня будит миссис Дельвеккио-Шварц. Когда Дункан нашел Фло, у меня родилась красивая теория, но она не подтвердилась. Остается предположить, что Фло была найдена случайно.

24 марта 1961 года

Сегодня вечером произошло странное событие. Когда в седьмом часу в дверь позвонили, мне пришлось открыть, потому что никого из мужчин не было дома. На веранде стояла мадам Фуга из дома 17d. А как же ее зовут по-настоящему?

— Рада вас видеть, — пошла на компромисс я.

— И я вас тоже, милочка, — проворковала она.

— Не хотите зайти? Может быть, кофе?

Она отказалась, объяснив, что не может оставить дом без присмотра, а потом спросила, не собираемся ли мы… э-э… сдавать свободные комнаты.

— Мои девочки интересовались, — пояснила она.

Вот это номер! В эту минуту подкатили на «харлее» Джим и Боб и подошли послушать, как я объясняла мадам, что за Домом следит отдел опеки и мы пока не знаем, когда он намерен сдавать пустующие комнаты.

— Гребаные старухи! — расстроилась мадам Фуга и удалилась, оставляя шлейф крепких духов «Радость» от Пату.

— Наверное, неплохо у них идут дела, — сказала я Джим. — Мне казалось, содержание персонала обходится дороже бриллиантов или трюфелей.

— Ничего, ей самой на бриллианты тоже хватает. Или ты думала, что у нее в ушах и на шее — бутылочное стекло?

— Несправедливо, правда? — задумчиво произнесла Боб. — Порядочные девушки вроде нас радуются даже коробке конфет за два шиллинга.

Я изобразила ужас.

— Боб, неужели Джим дарит тебе конфеты целыми коробками?!

Боб усмехнулась, обнажая дракульи клычки.

— Джим меня любит.

— А я, пожалуй, расспрошу мадам Фугу о секретах ее ремесла, — продолжала я. — Сдается мне, это единственный способ заполучить приличное — нет, неприличное! — жилье. И у Фло будет куча знакомых мужчин.

Джим хмурилась, но не укоризненно.

— Хэрри, что-то тут не так. Мадам наверняка знает, что мы не вправе сдавать комнаты. Интересно, что ей было надо?

— Понятия не имею, — ответила я.

Боб вдруг залилась хохотом.

— Интересно, что сказали бы в отделе опеки, если бы узнали про дома 17b и 17d? Ха-ха-ха!

Но разумеется, в опеке о нашем соседстве прекрасно знали. Джим права: в визите мадам Фуги есть что-то странное. На что она рассчитывала? Подозреваю, бордели шокировали комиссию не так, как крылатый член, вышитый между ног на джинсах Джим, который заметила при втором визите мисс Арф-Арф. Да и леди Ричард, идущий под руку с Джимом, произвел на нее неизгладимое впечатление. Из всех нас только леди Ричард носил траур по миссис Дельвеккио-Шварц, но объявил, что вскоре вместо черного перейдет на сиреневое и серое. А по случаю — и белое.