— Ну так эмигрируем туда все. Маленькая сиамочка с шестого этажа говорила мне, что это восхитительная страна. Ее хозяева часто туда ездят. Кажется, там очень большие мыши и куча других забавных животных.

Вы погружаетесь в мечты. Возможно, на этих дальних землях вы сможете реализовать свою юношескую мечту? Огромная фазенда с очень красивым домом, патио с голубым мозаичным полом, 30000 гектаров земли, 30000 голов скота, 50 vaqueros [1], которых будете вести вы, несясь вскачь на маленькой черной лошадке. Вы были созданы не для этой домашней французской жизни, а для того чтобы быть Скарлет О’Хара в поместье Тара, Каламити Джейн, первопроходцем дальнего Запада или бесконечных пространств Латинской Америки, или — как Джон Уэйн — конвоиром грандиозных стад Зебу.

Проваливаясь в сон вы представляете, как ведете в Рио крохотный личный самолетик: сделать покупки и искупаться на пляже Копакабана.

— Да здравствует Бразилия, — вздыхает Котик, в свою очередь засыпая.

Через несколько дней.

8:30 утра.

Вы сражаетесь с компьютером.

Ну да, вы наконец уступили давлению Мужчины, возмущенного, что вы до сих пор печатаете свои тексты на вашей обожаемой Валентине: механической печатной машинке «Оливетти 1930».

Он подарил вам чудо современной техники — так, во всяком случае, кажется — со встроенным принтером или чем-то в этом роде. И угрожал не разговаривать с вами три месяца, если вы не научитесь им пользоваться.

— Вcе мои секретарши прекрасно справляются. Ты не глупее их.

Видя вашу растерянность, он оплатил вам частные уроки. Очаровательная женщина пришла к вам и объяснила, что делать.

Вы ничего не поняли.

Особенно, почему стрелка, которая гуляет по экрану, называется “мышка”. Почему не просто “стрелка”? Вы ненавидите эту “мышку”. Когда вы немного резче, чем надо, нажимаете на какую-то фиолетовую кнопку, ффффт…, стрелка пересекает экран со скоростью военного самолета… и исчезает. В первый раз вы были так поражены, что посмотрели, не упала ли она на землю слева от стола. Вы снова нажали на фиолетовую кнопку. Ффффффтттттт….военный самолет снова пересек экран в другом направлении и исчез справа.

Даже женщина, дававшая вам уроки, оказалась неспособна найти кнопку двойного интервала. На бабушке Валентине был маленький рычажок с цифрами: 1…2…3. Просто, а? На вашем «чуде современной техники» — ничего. А в контракте с вашим новым издателем черным по белому написано, что рукопись должна быть “напечатана с двойным интервалом, чтобы составлять 1500 знаков на страницу”… ” (Это просто чистый садизм для таких авторов, как вы — взращенных с неандертальским Унтервудом). У вас никогда не получится.

Одно вас утешает: Мужчина, всегда стремящийся быть на гребне модернизма, сейчас борется с машиной, которая управляется голосом. Вот именно. Такое существует. Мужчина диктует. Кэнон печатает. К сожалению, Мужчина подхватил насморк. Машина не узнает его голос и отказывается работать, или пишет что попало. Ничто не заменит старой доброй секретарши с парой рук, парой больших голубых глаз, парой ушек с золотыми колечками, накрученными волосами, вечным пером и тетрадкой в клетку.


Дзыыынннннььь!..

На этот раз — звонок в дверь.

Мельхиор спрыгивает со стола, где он сладострастно драл ваши беспорядочно разбросанные бумаги. И устраивается перед дверью, в надежде, что когда вы откроете, он проскользнет на лестницу на шестой этаж, а за ним помчится консьержка с растрепавшимся шиньоном, запыхавшийся почтальон, или вы лично в старом рваном халате, дырявых меховых тапочках и спущенных носках.

— Не нервничай, это консьержка принесла книжку, — предсказываете вы ему.

— Нет, Мадам Расту звонит дважды, как член семьи.

— Тогда, наверное, посыльный с букетом цветов, — мечтаете вы.

Увы, нет.

Перед вами стоит Тома, предпоследний хахаль Милой Крошки, все еще живущий у нее в квартире.

Ваше первое желание — снова захлопнуть дверь. Но он просовывает руку в щель, и вы боитесь ее сломать.

— Мадам! Мне надо с вами поговорить! — умоляет он измученным голосом.

— Не сейчас — я работаю! — сурово отвечаете вы.

Он разражается рыданиями.

— Я больше не могу! Я убью себя!

Ну вот! Несколько секунд вы сомневаетесь. Но что, если этот псих говорит правду и действительно вскроет себе вены на коврике у вашей двери? Какой скандал! Промедление смерти подобно…

И вы впускаете беднягу в свою гостиную, где он плюхается в кресло Мужчины. Вы вместе с восхищенным Котиком (“ У нас дома — лучше, чем в театре!”) — садитесь на диван.

Молчание.

Тома отчаянно хлюпает носом.

Вы встаете и идете в кухню за тряпкой (чистой). Кандидат в самоубийцы прячет в ней лицо и сморкается, производя адский шум.

— Я без ума от Ализы, — бормочет он в вашу тряпку. — Это женщина всей моей жизни. Если она меня бросит, я застрелюсь!

— Спокойно! Спокойно! Все образуется…

Вы в это не верите. Вы тем более не верите, что он покончит с собой. С вами такое уже было, когда вам было двадцать лет. Ваш воздыхатель не только не бросился с Эйфелевой башни, как обещал, но через два месяца после разрыва женился на какой-то паршивке-стюардессе. Похоже, их совместная жизнь не задалась. Так им и надо. Вы и через сорок лет все еще этому радуетесь.

Юный Тома продолжает свои жалобы.

— Она обещала любить меня всегда! Она даже написала мне это! Своей кровью!!!

О-ля-ля! Да им на двоих не дашь больше десяти лет!

— Знаете-ли, любовь — хрупкая вещь, — важно замечаете вы.

БИПБИП….БИПБИП…

Вы встаете и идете в свой кабинет на охоту за телефоном, который обнаруживаеся под ворохом бумаг.

— Алло? У меня для тебя большая новость, — сообщает голос Милой Крошки.

Вы относитесь к заявлению недоверчиво. Опять не слава Богу?

— У меня тоже. Твой Тома здесь, — шепчете вы.

— Кто?

— То-ма! Не помнишь? Ты собственной кровью писала ему, что будешь всегда его любить!

— Какого черта он делает в доме?

— Он плачет.

— Да пошел он…! — элегантно замечает ваша дочь.

— Не говори так грубо. Кстати, это мне, а не тебе он свалился на голову. И хочет покончить с собой, если ты его бросишь.

— Туда ему и дорога!

Ах, как жестоко сердце девушки, когда она больше не любит!

— Очень важно научиться расставаться друзьями, — замечаете вы тоном проповедника.

Но Ализе, как всегда, наплевать на ваши материнские советы.

— Послушай лучше мою новость: родители Хоао хотят видеть вас с папой.

— А?

— Ага! Они на два дня приехали в Париж из Байи — посмотреть на выступление сына. И они приглашают вас выпить рюмочку сегодня вечером у Крийона.

— Где это?

— В отеле Крийон, у них там номер.

— Они что, миллиардеры?

— Не знаю, мне наплевать.

— Ты ведь не планируешь выйти замуж за Хоао?

— Ты же прекрасно знаешь, что я не хочу выходить замуж. Но он мне это уже предлагал семнадцать раз.

— Это безумие! Вы знакомы сколько времени?

— …восемь, …нет, десять дней, отвечает слегка смущенно Милая Крошка.

— Ты действительно думаешь, что за восемь-десять дней можно решить, любишь ли ты человека на всю жизнь, когда вы даже не говорите на одном языке, у вас разные культуры, и, возможно, разное образование?

Сама мудрость глаголет вашими устами, не так ли?

— А кто говорит тебе о любви на всю жизнь? — спокойно спрашивает ваша младшенькая.

От этого замечания у вас перехватывает дыхание. Вы уже готовы прочесть дочери мораль достойную Иоанна Златоуста, но слышите, что Тома в соседней комнате зашевелился.

— Мы поговорим сегодня попозже, — выдыхаете вы спешно, — а пока попытайся вдолбить хоть что-нибудь в свои куриные мозги.

Вы обнаруживаете, что экс-возлюбленный Милой Крошки как бешеный медведь меряет шагами вашу гостиную. Ярость пришла на смену слезам.

— Мне совершенно необходимо поговорить с Ализой, — требует он, и глаза его горят гневом. — Или я не знаю, что я сделаю!

Конец! Теперь он хочет убить вашу обожаемую дочь. Жуткий мальчишка! Надо было все-же прищемить ему руку.

— Таким образом вы не найдете пути к ее сердцу, — замечаете вы. Ну вот, теперь вы говорите, не как Иоанн Златоуст, а как героиня бульварного романа!