Лула была не робкого десятка. Она оказалась самой смелой женщиной, которую он когда-либо встречал. Тристан знал, что с ним трудно было справиться, если он упрямился, но Лула не стала мириться с его глупыми принципами.
Большую часть жизни Тристан пытался не привязываться к людям, опасаясь, что они его бросят. Его главной и единственной любовью стали деньги, сделавшие его одиноким и ожесточившимся. Теперь-то Тристан понимал, что именно стало для него самым тяжелым в разрыве с Марси: бросив его, она отняла у него контроль над ситуацией, к чему он оказался совершенно не готов. Он всегда действовал четко и размеренно, контролируя буквально все, полный решимости ничем не походить на своего отца. Но, отказываясь рисковать, он многое упускал. Поэтому-то и терял сейчас Лулу – из-за неспособности выпустить из рук рычаги влияния, с помощью которых он управлял своей жизнью.
Он был не готов к этой потере.
Он был уверен в Луле.
Он любил ее.
Ничто не гарантировано в этой жизни – идеальных отношений не бывает, – но Тристан хотел верить, что сила его характера позволит твердо придерживаться своего выбора и справляться с любыми трудностями. Да, у его отца так не получалось, но это не означало, что он, Тристан, тоже этого не мог.
– Тьфу, Эм, ну что я наделала? Превратила свою жизнь в полный кавардак! – простонала Лула в диванную подушку, пока Эмили успокаивающими круговыми движениями массировала ей спину.
Проведя утро в компании подруги, Лула совсем расклеилась.
– И что на меня нашло, когда я вздумала говорить о свадьбе с мужчиной, которого едва знаю, с которым не провстречалась и нескольких недель! Неудивительно, что он затаился, – я, видимо, напугала его до смерти.
– Нет, Лу, ты была права, это стоило обговорить. Ты ведь не могла по-прежнему надеяться, что все запросто, само собой сложится! Нужно было дать ему понять, что тебе нужно от отношений. Хотя это и прозвучало в итоге немного требовательно.
– Немного! – скривилась Лула. – Я, похоже, просто не в состоянии удержать мужчину.
Эмили лишь отмахнулась:
– Ты просто ждешь от мужчины слишком многого.
– Но он действительно мне понравился, Эм. – Лула подняла взгляд на подругу, не в силах сдержать навернувшиеся на глаза слезы. – По-настоящему понравился. – Она задумчиво покрутила в пальцах катышек с подушки и призналась: – Если честно, мне кажется, я люблю его.
Эмили еле заметно улыбнулась и сочувственно потерла ее руку:
– Да, я знаю, лапочка, такое не скроешь.
И тут от громкого, резкого звонка в дверь обе подскочили на месте.
– Ты кого-то ждешь? – спросила Эмили, уже поднимаясь с дивана.
– Нет.
– Я их выпровожу, – бросила Эмили, решительно зашагав к двери. Временами сугубо прагматичный подход подруги к жизни приходился как нельзя кстати. Это дарило Луле ощущение защищенности, которого она была лишена в юности.
Лула откинулась на диванные подушки, вслушиваясь в тихий гул голосов в коридоре и гадая, кто же там пожаловал. Долго томиться в неизвестности не пришлось – в комнату прошествовала Эмили с напряженными плечами и выражением «Угадай кто?» на лице. Следом за ней показался Тристан.
Все мысли разом вылетели у Лулы из головы, и сердце с надеждой встрепенулось в груди.
– Прости, Лу, я сказала ему, что ты не желаешь его видеть, но он не принимает «нет» в качестве ответа. – Обернувшись, Эмили грозно взглянула на Тристана, но он и ухом не повел.
– Лула, мне нужно с тобой поговорить. – Подчеркнуто не замечая Эмили, Тристан шагнул мимо нее к дивану, на котором сидела Лула, и его доминирующее присутствие, казалось, окутало всю комнату.
– Надеюсь, вы пришли сюда для того, чтобы убедить ее остаться, потому что будете полным идиотом, если позволите такому чуду, как Лула, ускользнуть, – изрекла Эмили за спиной Тристана, скрестив руки на груди и вперив гневный взор ему в затылок.
Тристан обернулся и задержал взгляд на Эмили. Воздух, казалось, уже потрескивал от повисшей между ними яростной напряженности.
Лула вскинула руку, успокаивая подругу:
– Спасибо, Эм, но я и сама в состоянии с этим справиться.
Эмили, прищурившись, снова обратилась к Тристану.
– Хорошо, но вы не должны позволить ей вот так запросто удрать в Австралию, в противном случае будете иметь дело со мной, – пригрозила она и, наконец-то отвязавшись от него, подошла к Луле, чтобы обнять ее на прощание. – Если понадоблюсь – сразу звони, – прошептала Эмили ей на ухо перед тем, как отпрянуть и напоследок стрельнуть в Тристана предупреждающим взором.
Тристан в ответ слегка наклонил голову и вскинул бровь.
– Рад был снова вас видеть, – не скрывая сарказма, произнес он.
Эмили повернулась на каблуках и удалилась, громко хлопнув дверью.
Тристан мрачно взглянул на Лулу, и ей пришлось призвать все свое самообладание, чтобы побороть захлестнувшее ее волнение и не разлететься на мелкие кусочки.
– Ну что тут скажешь? Да поможет Бог тому мужчине, который рискнет с ней связаться, – пробормотал Тристан, иронично покачивая головой.
Лула сцепила пальцы.
– У Эм была довольно непростая жизнь, так что она привыкла защищаться. Но, узнав ее ближе, понимаешь, какой это по-настоящему чуткий, приятный человек.
Тристан расплылся в улыбке.
– Надо полагать, она и правда замечательная, раз ты так ее любишь.
– Итак, неужели ты действительно пришел сюда, чтобы убедить меня остаться? – выдавила из себя Лула, еле справившись с вставшим в горле комком. – Что-то я не вижу подарков и загадочных записок.
Тристан прыснул.
– На сей раз это просто я. В надежде, что этого будет вполне достаточно.
Она отвела взгляд и уставилась себе в колени.
– Я больше не могу работать на тебя, Тристан.
Он прошагал по комнате, снял пальто и повесил его на крючок у двери. Потом подошел к дивану и уселся рядом с Лулой.
Выходит, он все-таки не желал мириться с ее уходом с радиостанции.
Опершись локтем о спинку дивана, Тристан подпер голову рукой и какое-то время пристально смотрел на Лулу.
Она застыла в ожидании, что же он сейчас скажет. Кровь яростно стучала в ее висках, Лула рассеянно перебирала нити диванной подушки, только бы не поднимать на Тристана глаза.
– Я думал о том, какой пустой станет моя жизнь, если ты уедешь в Австралию, – наконец произнес он.
Она метнула в него взгляд и сдвинула брови.
– Ну, ты ведь будешь по уши загружен работой здесь, в Лондоне, на радиостанции.
Он вздохнул:
– Лула, я не перееду в Лондон, если тебя тут не будет.
Яростная пульсация в голове уже оглушала ее.
– Правда?
– Конечно, правда. Меня беспокоит пустота, которую оставит в моей жизни Лула, а не Лондон.
Она снова с надеждой затрепетала:
– И что же ты предлагаешь?
– «Флэш» не может позволить себе потерять тебя, Лула. Наши слушатели любят тебя – это подтверждают рейтинги твоего шоу, – и ты нужна нам, чтобы привлечь рекламодателей. Я буду владеть долей в радиостанции, но не стану вмешиваться в управление ею. Я приведу того, кто займет руководящую должность, так что тебе больше не придется иметь со мной дело в качестве твоего босса.
Неужели он отказывается от поста директора?
– Но ты любишь работать на «Флэш»!
От неумолимого выражения, застывшего в глазах Тристана, сердце подскочило у Лулы в груди.
– В сущности, больше всего в этом занятии мне нравилось то, что я не работал на нашу семейную компанию. Дело в том, что на протяжении многих лет я был слишком сосредоточен на той моей работе, настолько, что позволил ей затмить все остальное в моей жизни.
Тристан откинулся на спинку дивана и уставился в потолок.
– Поначалу это был бизнес семьи моей мамы – она познакомилась с моим отцом, когда он начал на них работать. Когда мама умерла, отец потерял всякий интерес к руководству компанией, потому что был буквально одержим идеей найти маме замену. Это в конечном итоге, привело к серьезным финансовым проблемам. Отец Джеза выручил его, одолжив денег. Поэтому-то мой отец и держал Джеза на «Флэш» – в качестве ответной услуги близкому другу за тот благородный жест.
– И поэтому Джезу все сходило с рук.
Тристан кивнул:
– Ну да. Как бы там ни было, я принял бразды правления сразу после окончания университета, потому что мой отец снова навлек на компанию неприятности. Я не мог спокойно наблюдать, как рушится семейное дело. Мама была бы уничтожена. Ее отец работал не покладая рук, поднимая этот бизнес с нуля, и я пытался поддерживать компанию на плаву в память о маме. Словно это была единственная вещь, оставшаяся у меня после нее.