– Сынок, я очень нервничаю, прости. Я не должен нападать на тебя, ты уже совсем самостоятелен. Просто мне тяжело видеть, как у вас всё рушится.
– Да нет, папа, только отец может так вовремя сказать нужные слова не вызывая протеста в душе. Ты даже не представляешь, как много изменили твои слова! Я благодарен тебе!
– Наверное, надо было с этого начать, но лучше поздно, чем никогда. Расскажи мне, что с тобой происходит? Ты хочешь жениться на другой женщине? Я должен знать, ведь ты мой сын и если тебе настолько плохо в семье, то я поддержу тебя.
– Папа, я тебя умоляю, ни на ком я не хочу жениться! Но мне действительно плохо дома. Точнее было плохо, пока я не понял, что всё теряю.
– Это дело женщины создать уют и тепло в доме, чтобы мужчине хотелось туда приходить! – выдал Ахмед известную восточную мудрость с таким важным тоном, что сын засмеялся.
– Пап, у тебя самого жена не этой породы. Вы же половину жизни в контрах, но при этом друг без друга не можете. Не страшно ругаться, и отсутствие уюта, страшно стать лишним в своей семье, перестать ждать чего-то, понимая, что день на день будет похож всю оставшуюся жизнь. Понимаешь?
– Не совсем, дорогой. Это вы с мамой всегда где-то за облаками летаете, я проще. Для меня каждый день, проведённый с друзьями, детьми, женой – подарок судьбы! И пусть будут похожи, я только поблагодарю Бога. В конце концов, это и есть счастье: полюбить свои дни! Страшно только когда их мало остаётся. Но это, наверное, с возрастом познаётся. Так что там за женщина у тебя завелась.
– Да не то чтобы завелась… Так, глупость. – Имад смутился, он не привык обсуждать с отцом интимные проблемы.
– Ну, то, что глупость, это безусловно.
– Я домой приходил последний год и только и слышал: Настенька покушала, Настенька покакала… Пап, я очень её люблю, но это было бесконечно. Когда я пытался о себе рассказать, Инна меня без интереса терпеливо слушала, ожидая момента вернуться к детальному обсуждению физиологических процессов дочери. Знаешь, один раз я ехал поздно из Бейрута, зимой, по скользкой горной дороге. Дорогу замело и пока очистили от снега, мы три часа простояли в пробке. Инна позвонила, попросила купить пюре из слив и памперсы, и, узнав, что я застрял на перевале, пожелала удачи. Потом я ехал, скользил четырьмя колёсами и чудом увернулся от столкнувшихся впереди машин. Пап, дорога заняла часа четыре, а она мне ни разу не позвонила, а когда я приехал обиделась, что не купил пюре. Я подумал, что если бы я погиб там, то последней из разыскивающих меня была бы Инна и то по причине отсутствия в местных супермаркетах сливового пюре. Вот так! Я сейчас вспоминаю, что она говорила, что у Насти очень болел живот, и она возила её к врачу. Но мне было так обидно, что я не стал вслушиваться в её проблемы, а ей были безразличны мои. На завтра я поехал в центр, куда заезжал каждые неделю-две проконтролировать работу в Иннино отсутствие, а там Диала, вся такая участливая, внимательная. Я понимаю, что вся её участливость белыми нитками шита, но было приятно внимание молодой девушки. Ей вроде до всего было дело, хотя намерения были совершенно другие, а мне кроме неё не с кем было поговорить о своих проблемах. Мне от неё смс-ки приходили и, знаешь, я даже мечтал, чтобы Инна влезла в телефон и, устроив скандал, остановила меня. Я телефон специально на видном месте оставлял, а ей всё равно было, даже не притронулась. Короче, как-то так, ничего большего. У меня даже чувства вины перед ней не было, сама виновата – сделала меня лишним в семье. А сейчас стало стыдно перед сыном после твоих слов. Но не перед ней.
– Сынок, это банальные слова, но ты сам вышел из жизни твоей семьи! Тебя стало скучно, и ты отдалился. Она не виновата, у вас просто, как любит говорить твоя мама, семейный кризис. Я тебя попрошу, ты постарайся остаться дома, как тяжело бы сейчас ни было. Проблемы надо решать, а не убегать от них и в жизни больше сдавшихся, чем побеждённых.
Как-то так и получилось, что все остались жить под одной крышей, боясь в этот непростой период принимать скоропалительные решения. В среду, в день отменённого отъезда Инны, на помощь прибыли Ниночка с Георгием, взволнованные и настроенные на серьёзный разговор с детьми. Но к их приезду переговорено было уже столько всего, что пришлось Ахмеду с Анжелой, пригласив их на ужин в ресторан, самим поведать историю семейной драмы. Дома же Инна с Имадом почти не общались, но и от выяснения отношений воздерживались, особенно учитывая присутствие всех бабушек и дедушек.
Ниночка всё же вынудила Инну поговорить, весь следующий день не отходя, следуя за ней по пятам. Инна сдалась и пригласила любимую тётушку прогуляться в город подальше от семьи, чтобы все не вовлеклись в разговор. Они прошли по старому городу, наполненному неаккуратными плотно прилегающими друг к другу квадратными домами с небольшими прикрытыми ставнями или шторами снаружи, чтобы скрыть от посторонних глаз находящихся в домах женщин. Улочки, переполненные в этот час различными тележками с товаром, женщинами в чадрах, оставляющих открытыми только их лица и их нарядными детьми, важно шествующими рядом с мужьями. Потом вышли к кварталу с многоэтажными постройками красивого дизайна, имеющими архитектурное расположение, с дорогими автомобилями на примыкающих к ним парковках и по-европейски модно одетыми людьми. Именно там они зашли в кафе, заказали кальян с кофе и в приятной прохладе кондиционеров упали в плетеные кресла.
– Инночка, ты решила меня уморить такими прогулками по жаре? Почему мы не поехали на машине?
– Не знаю, теть Нин. Мне последнее время хочется выйти из своей благополучной капсулы и жить как все.
– Девочка моя, я уже почти всё знаю, но мне важно услышать всё от тебя. Что ты собираешься делать сейчас?
– Я не знаю. Правда. Я сейчас ничего не могу решать, меня как будто нет. Просто нет. Я одно знаю, что я не смогу с ним жить. Ниночка! Я старалась изо всех сил быть самой лучшей для него! И что? Он даже такую меня разлюбил! Больше я не буду ни стараться, ни пытаться. Всё бессмысленно…
– Девочка моя, разводиться нельзя! Это грех большой – семью разбивать. И измены-то, как таковой не было. Одни эмоции с твоей стороны.
– Ниночка, ты меня успокаиваешь. Ведь всё же очевидно!
– Глупости, ничего не очевидно. Да такая, как эта Диала только одной мыслью живёт – продать себя подороже! Она в жизни не пойдет на близость из-за любви, и не потеряет девственность, упав в цене. Ей все эти чувства наши и переживания смешны! Окрутила твоего, а он и сам не понял. Имад же добрый! Просто добрый и внимательный по натуре.
– Не говори мне про его натуру! Мне вообще неприятно ни думать, ни говорить о нём!
– Инночка, прости, но буду! Ты ведь лучшего не найдешь! Вспомни вашу жизнь совместную, неужели ни о чём жалеть не будешь?
– Он сейчас совсем другой! Чужой! Он очень изменился.
– Это временно. Ты думаешь, ему легко? Если его переживания отличны от твоих, то это не значит, что они менее значимые.
– Ниночка, я понимаю уже, что мы оба виноваты. Но я не знаю, что делать. Как жить дальше?!
– А нормально так себе и жить! – весело заключила Нина. – Желательно ещё и с удовольствием. О разводе забудь! Если не передумаешь, вернемся к этой теме через год. А сейчас забудь!
Но к этой теме возвращаться не пришлось. Родители, сделав свое дело, остановив резкое крушение семьи, погостили ещё с недельку и разъехались, не с легким сердцем, но с чётким пониманием того, что пальцы со спускового крючка убраны, а вот сложить оружие или возобновить войну – решать их детям самим.
Инна с Имадом страдали в равной степени. Она от страха перед будущим, от того, что перестала быть любимой, уже не называя произошедшее громким словом «измена». Он от того, что стараясь всегда жить бережно и порядочно по отношению к другим, теперь стал для своей жены обычным мужиком, ходящим налево. Он злился на неё за такое о себе мнение, и злился на себя, с неприятием вспоминая эту пошлую и комическую сцену, ставшую началом их семейного раздора. А не теряющая надежды заполучить его в мужья Диала, атакующая его своими звонками и смс-ками круглые сутки, просто приводила его в бешенство.
Инна, конечно же, сменив секретаршу, начала работать без удовольствия, ибо её травмированная душа была неспособна на данный момент испытывать удовольствие от чего бы то ни было, но достаточно заинтересованно. Отработав пару месяцев, она, в очередной раз вернувшись домой, поняла, что ни когда-то любимое дело, ни усталость не могут сделать её более терпимой и равнодушной к сложившейся ситуации. И каждый раз переступая порог дома, по молчаливому согласию супругов условно поделённого на две половины, чтобы как можно меньше встречаться, она невольно сжималась от напряжения и какого-то, ставшего уже привычным, панического беспокойства. Дом, как бы обидевшись на хозяев, стал грустным и неуютным. Никто не зажигал маленькие лампочки, затейливо освещающие коридор, исчез запах вкусной еды, ежевечерний атрибут их семейных посиделок, даже дети вели себя настолько тихо и послушно, что хотелось плакать от неживой тишины в комнатах. Через месяц начнутся уроки в школе и так и будет продолжаться их унылая жизнь, если не разорвать хоть ненадолго этот круг.