Сколько раз она сама увольняла прислугу? Не сосчитать.
В конце концов, закончилось тем, что она наговорила мужу на автоответчик гневное сообщение. Всегда считала ниже своего достоинства общаться с автоответчиком, чьим бы то ни было, но Игнатьев попросту не оставил ей выбора.
– Слава, это переходит всякие границы. Я не знаю, о чём ты думаешь и чем занимаешься, и, если честно, не хочу знать, но люди начнут приезжать к двенадцати часам. И ты к этому времени должен быть дома. Ты слышишь? Дома! Ты, в конце концов, сын, а это поминки по твоей матери. Вспомни о совести!
Вспомнил или нет, осталось загадкой, но домой Игнатьев приехал за пару часов до означенного времени. Спокойный, безмятежный, и Лана почувствовала себя глупо. Из-за того, что нервничает и переживает, срывается на него, а ему, судя по всему, безразлично. Может, он и сообщение её не прослушал?
Но нет, прослушал. Потому что первое, что спросил:
– Я ведь вовремя?
Она смерила его взглядом. Гордо вскинула голову, руки на груди сложила и не ответила. А Слава прошёл мимо неё к спальне. Лана мысленно чертыхнулась, но отправилась за ним. Правда, в комнату входить не стала, остановилась в дверях и сказала:
– Костюм в чехле. Я жду тебя внизу. Ковалёвы уже приехали, я сказала, что ты уехал в город по делам.
Игнатьев кивнул. Изо всех сил пытался казаться печальным, возродить в душе ощущение горя и полной безнадёжности, что он пережил год назад после смерти матери, но сейчас ему давалось это с трудом. Лана это видела, и злилась из-за этого. Муж, кажется, упорхнул высоко в небо, на грешную землю ему падать долго. И он быстрее её вниз спихнёт, чтобы гирей на ногах не висела.
В столовую, где уже обустроились первые прибывшие родственники, настолько дальние, что никто уже толком и не помнил, кем они Игнатьевым приходятся, не помнила об этом и сама Мария Николаевна, когда была жива, Лана вошла с улыбкой. Улыбка была профессиональная, в ней невозможно было заподозрить и тени печали или переживаний.
– Слава приехал, – объявила она. – А то я уже волноваться начала. Эти вездесущие столичные пробки…
– У нас тоже пробки в последние пару лет, – в неловкой попытке поддержать разговор сказал дальний родственник, и несколько минут они все обсуждали жизнь в Рязани. Лана старательно тему поддерживала, слушала и кивала, делая вид, что ей безумно интересно. А сама то и дело кидала взгляд на лестницу, ожидая появления мужа. Тот спускаться в столовую не торопился. Изверг.
– Лана, а твоя мама не приедет?
– Мама? – Лана от неожиданности вопроса даже переспросила. Но тут же приказала себе взбодриться. – Нет, мама, к сожалению, не смогла. Очень переживает, с Марией Николаевной они всегда ладили.
Родственники дружно и сочувственно закивали. Про то, как мама Ланы и её свекровь ладили между собой, можно было снять фильм, триллер. В конце концов, после нескольких бесплотных попыток найти общий язык, мать Ланы, в свои нечастые визиты в Москву, перестала останавливаться в доме Игнатьевых. Это было верное решение и устроило всех. Да и Лана отдавала себе отчёт в том, что её родительница является человеком своеобразным, и даже ей, дочери, не всегда удаётся её понять. Мотивы, поступки, выводы, которые та делает. В отличие от родителей Славы, её мать была ещё достаточно молодой женщиной, едва перешагнувшей пятидесятилетний рубеж. Лана была единственным ребёнком, давно с матерью не жила, и никаких проблем на плечи той не перекладывала. И их отношения, по мнению Ланы, довольно давно перестали быть похожими на отношения матери и дочери. Напоминали больше дружеские. Или приятельские, потому что виделись и общались они не так уж и часто, скорее, по необходимости. Личная жизнь мамы била ключом, её последний муж без конца преподносил ей сюрпризы, все, как один, неприятные, и Любовь Аркадьевна больше думала и занималась им, чем жизнью и проблемами дочери. Лана была замужем второй раз, у неё был ребёнок, полноценная семья и достаток, и Любовь Аркадьевна искренне считала, что сделала для единственной дочери в своё время всё возможное. Научила всему, чему могла, и та, благодаря её урокам и жизненному опыту, так удачно устроила свою жизнь. А ей, ещё достаточно молодой женщине, пришла пора заняться своей.
Лана с выводами матери никогда не спорила, и когда та начинала вслух рассуждать о своей роли в жизни дочери, лишь кивала, но на самом деле особо не вслушивалась. Прекрасно знала всё, что мать ей скажет. А если и беспокоилась, то не за себя, а за мать, которой в личной жизни никак не везло. С последним мужем она прожила больше десяти лет, замуж вышла ещё до того, как Лана ушла из дома, в семью первого мужа. И Лана порой, в минуты жалости к себе и попытке всё заново переосмыслить, раздумывала, а не из-за этого ли она так заторопилась замуж? Отчим был человеком неплохим, насколько Лана могла судить, но особо сближаться и узнавать его, она не стремилась, а когда он переселился в их дом, почувствовала себя лишней. Мама была всерьёз им увлечена, влюблена, буквально летала над землёй, наверняка чувствовала себя молодой и счастливой, и взрослая дочь никак не вписывалась в её радужную картину мира. А тут так удачно всё получилось с замужеством. Лана прекрасно помнила, что мама была довольна её предстоящим родством с семьёй соседей. Довольна выбранной ею партией, безмерно уважала родителей первого мужа Ланы и искренне считала, что замуж дочери совсем не рано. С Ваней Лана встречалась уже пару лет, отношения развивались бурно и страстно, и когда к её девятнадцати годам заговорили о свадьбе, родители, и его, и её мама, спорить не стали.
Оглядываясь назад, Лана понимала, что если её дочь окажется в подобной ситуации, она радоваться и подталкивать её к раннему браку не станет. Какая бы любовь ни случилась. На своём опыте выяснила, что обдумать нужно всё не просто несколько раз, а десять, двадцать. Всё взвесить и попытаться заглянуть на несколько лет вперёд, чтобы понять, как хочется жить. Именно ей. Она же, в своё время, растворилась в первом муже, забыла о себе, а потом училась жить заново. Без него.
– Светлана Юрьевна, ещё гости приехали.
Она вдруг осознала, что пока люди вокруг неё вели беседу, интересную или не очень, она в своих мыслях улетела далеко в прошлое. Пришлось моргнуть, сбрасывая с себя не слишком приятное оцепенение, и улыбнуться. С кресла поднялась и, наконец, увидела спускающегося по лестнице мужа. Слава выглядел молодцом, бодрым и в меру опечаленным. Всё же нашёл в себе силы изобразить скорбь.
Неправильно так думать о муже, да? Но сил на благоразумные мысли не осталось.
– Это твои родственники, – проговорила она негромко и только для него, – развлекай их сам.
Игнатьев брови вздёрнул, а Лана добавила:
– Я не знаю, о чём с ними говорить.
– Раньше знала.
– Раньше у меня была причина. Ты меня её лишил.
– Любимая, это годовщина смерти моей матери.
– Хорошо, что ты вспомнил об этом хотя бы к обеду, – зло добавила она. Вышла на крыльцо и заулыбалась вновь прибывшим гостям.
Поминки – это самое ужасное, что может быть. Человека уже нет, а собираются люди, гости, друзья и родственники и начинают рассказывать про него сказки и небылицы. Какой он был необыкновенный, душевный, замечательный и чуткий. И как все его любили. При жизни Марии Николаевны лишь малая часть присутствующих на поминках, была вхожа в дом Игнатьевых, других приглашали лишь по особым, редким случаям, и спорить никто не смел, а сейчас все друг другу улыбаются и врут, что общались с Марией Николаевной очень близко и всегда безмерно её уважали. И эту легенду следовало поддерживать.
Слава сидел во главе стола, с удручённым видом, лишь изредка кивал или печально улыбался, когда обращались к нему. Но Лана замечала, что муж бросает задумчивые взгляды на портрет матери на антикварном комоде. Правда, о чём думал, оставалось загадкой. И Лана была бы не против её разгадать.
Серьёзно, не против? А если Слава только и думает о том, как от неё избавиться? И глядя на портрет матери, мысленно соглашается с тем, что та ему когда-то говорила. Что Лана ему не пара, уж точно в жёны не годится. Она ведь доподлинно знает, что свекровь так считала. Даже когда Лана, как ей казалось, стала членом семьи Игнатьевых, когда все вокруг, даже самые придирчивые родственники и друзья семьи, воспринимали её именно так, Мария Николаевна находила поводы для недовольства. Лана не так говорила, не достаточно естественно улыбалась гостям, выбирала не то платье, а мужа обожала не столь явно, как следовало. Прошёл не один месяц, даже год, прежде чем Лана научилась фильтровать претензии и пропускать их через себя, без особых для себя последствий. И даже прислушиваться к словам свекрови и делать какие-то выводы. Конечно, каждый раз было неприятно, но надо признать, что Мария Николаевна знала толк в придирках, и глаз у неё был намётан. И именно в благодарность, так сказать, за мучения и наставления, Лана сейчас принимает всех этих людей в своём доме, улыбается им и притворяется, что их семья до сих пор образец для подражания. Мария Николаевна хотела бы именно этого, без сомнения.