Эльза Вернер - Мираж

— А теперь не помириться ли и нам, моя маленькая землячка? — шутливо спросил Рейнгард. — Правда, ты обошлась со мной из рук вон скверно, но я, так и быть, не буду сердиться на тебя.

Он сделал вид, что хочет подойти к Эльзе, но достаточно было этого движения, чтобы тотчас опять вызвать в девочке вражду. Она спряталась за Зоннека и испуганно и гневно крикнула:

— Пусть он меня больше не целует! Ты не позволишь ему, правда?

— Не позволю, не позволю, — успокоил ее Зоннек. — Оставь девочку в покое, Рейнгард, ты же видишь, она тебя боится.

— Боится? Вы очень ошибаетесь. Посмотрите только на эту крошку, у нее такой вид, точно она готова вступить со мной в бой не на жизнь, а на смерть. Что я тебе сделал, упрямица? Я ведь только поцеловал тебя!

Глаза девочки вспыхнули прежним странным огнем, и она страстно крикнула:

— Лучше бы ты меня ударил!

Рейнгард невольно отступил на шаг назад; его брови мрачно сдвинулись. Казалось, он почувствовал себя оскорбленным.

— Это не особенно лестно для тебя, — сказал Зоннек с легкой насмешкой. — Ты немножко избалован в этом отношении, и вдруг нашлась молодая дама, предпочитающая удар твоему поцелую! Намотай это себе на ус, Рейнгард.

Молодой человек громко рассмеялся, но его смех звучал несколько деланно, и при этом он бросил на девочку, не сводившую с него глаз, раздраженный взгляд.

— Ну, уж я постараюсь как-нибудь утешиться в своей неудаче, — ответил он, пожимая плечами, и повернулся к доктору и его жене, чтобы проститься с ними.

— Что это сегодня с Эльзой? — проговорила докторша, когда они остались одни. — Девочка всегда такая ласковая. Я никогда еще не видела ее такой.

Вальтер задумчиво смотрел на малютку, которая опять играла с собачкой.

— Боюсь, что Зоннек прав, и это — отцовская кровь, — серьезно сказал он. — Но не будем бранить за это крошку Эльзу, по крайней мере, сегодня, потому что, может быть, уже сегодня вечером она будет сиротой.

Неожиданный исход скачек и на следующий день был главной темой разговоров в каирском обществе. Все говорили о Фаиде германского консула, о Рейнгарде Эрвальде, о несчастном Дарлинге, которого пришлось пристрелить, но о его хозяине почти никто не вспоминал. Мнение, высказанное врачом сразу после происшествия, что падение не будет иметь тяжелых последствий, всем пришлось очень по душе, ведь это избавляло от труда думать о потерпевшем, и о его состоянии можно было осведомиться опять не раньше чем через несколько дней. Никому и в голову не приходило спрашивать о самочувствии больного или навестить его. У Бернрида в самом деле не было друзей в Каире; у него были только знакомые, поддерживавшие с ним отношения потому, что он все-таки был немецким бароном и завоевал известность в спортивном мире.

Его баронство было несомненным. Он был младшим сыном и происходил из древнего дворянского рода, одного из лучших в южной Германии. В молодости это был, казалось, настоящий баловень счастья. Красивый, богато одаренный способностями и прекрасными качествами, нужными для успеха в обществе, он привлекал все сердца. Он служил в полку, стоявшем в университетском городе, куда Зоннек был назначен доцентом, и там-то между ними и завязалась дружба.

Лотарь Зоннек, бывший всего на несколько лет старше, считался серьезным и замкнутым человеком. И тогда уже в его голове роились планы, которые он так блестяще осуществил впоследствии. Он был выходцем из бедной семьи, во время учения проявил железную волю и прилежание и теперь с тем же рвением относился к своему делу — словом, во всех отношениях был противоположностью молодому, жизнерадостному офицеру Бернриду, обладавшему громадными средствами. Но, может быть, именно это различие и сделало их друзьями.

Профессор Гельмрейх, тогда ректор университета, занимал как в университете, так и в обществе одно из первых мест. Он был дружен с отцом Зоннека и чувствовал отеческое расположение и к молодому человеку. Лотарь часто бывал в его доме, в котором подрастала единственная дочь, и очень может быть, что профессор втайне надеялся, что молодой, высокоодаренный человек, для которого он предвидел великолепное будущее, со временем станет ему еще ближе. Впрочем, ни с той, ни с другой стороны не было заметно глубокой привязанности, и отношения между молодыми людьми оставались чисто дружескими.

Зоннек ввел своего товарища в дом Гельмрейха и этим, сам того не подозревая, принес в него несчастье. Бернрид страстно влюбился в красивую девушку, дочь профессора, и в мгновение ока завоевал ее сердце, но — пожалуй, впервые в жизни — натолкнулся на непреодолимое препятствие в лице профессора. Родные Бернрида были известны как высокомерные, гордившиеся своим дворянством люди, а будущее младшего сына полностью зависело от отца; Гельмрейх предвидел бесконечную борьбу и унижения для своей дочери и решительно заявил, что не даст согласия до тех пор, пока молодой человек не добьется полного, безусловного одобрения родителей.

Бернрид знал, что это условие невыполнимо, потому что, уже не говоря о том, что родные никогда не согласились бы на такой брак, тут были затронуты еще и другие интересы. Так как родовые имения представляли майорат[3] и переходили лишь к старшему сыну, то заранее были приняты меры к тому, чтобы обеспечить блестящее положение и младшему сыну; ему была обещана рука дальней родственницы, богатой наследницы, которая была тогда еще слишком молода, так что он мог жениться на ней лишь через несколько лет. О том, чтобы родные отказались от этого плана, не могло быть и речи.

Зоннек, разумеется, был поверенным молодых людей и сделал все, что мог, чтобы образумить товарища и убедить его выждать, по крайней мере, хоть до тех пор, пока согласится профессор. Но это был глас вопиющего в пустыне. Избалованный счастьем молодой барон привык все получать сию же минуту. Получив резкий отказ отца вместе с приказанием тотчас ехать домой, чтобы положить конец «глупой истории», он не задумываясь прибег к насильственному средству. Он стал просить товарища помочь ему увидеться с любимой девушкой, с которой был разлучен строгим запрещением ее отца. Зоннек сдался очень неохотно и то лишь потому, что Бернрид уверил его, что хочет только проститься. Но он обманул доверие друга и нарушил слово; влюбленные воспользовались свиданием для того, чтобы бежать.

Происшествие наделало много шума в городе вследствие выдающегося положения профессора, и последний был почти сломлен ударом, налетевшим неожиданно, как гром, грянувший с безоблачного неба. Он и раньше был хмурым, суровым человеком, доходившим в своих понятиях о чести до жестокости, и вдруг его единственная дочь так поступила с ним! Полученная им через некоторое время просьба о прощении вместе с известием, что молодые люди обвенчались за границей, нисколько не изменила его взгляда на дело. Он отвергал все попытки к примирению, не отвечал ни на одно из писем дочери, не ответил и на последнее, в котором его уведомляли о рождении ребенка. Дочь для него больше не существовала.

Родные Бернрида выказали такую же непримиримость. Отец не простил непокорному сыну самовольного шага, а особенно того, что он разбил его надежды, и отказался от него. Со своей стороны барон был слишком горд и упрям, чтобы просить прощения за поступок, который он считал лишь осуществлением своего права на свободу. Он резко ответил на заявление родных о том, что они отрекаются от него, и разрыв состоялся.

Само собой разумеется, молодую чету лишили всякой поддержки, но на первый год хватило наследства, которое Бернрид получил от дальней родственницы. Пожалуй, его было бы достаточно для того, чтобы начать скромную, но обеспеченную жизнь, принявшись за какое-нибудь дело, однако Бернрид, выросший в богатстве и никогда не знавший нужды, и не подумал так употребить деньги. Он продолжал жить с женой так, как привык, а когда капитал с непостижимой быстротой исчез, начал жизнь авантюриста, переезжая с женой и ребенком с места на место, пока не попал в Каир, где его жизненному поприщу суждено было так внезапно закончиться.

Немецкая больница находилась в предместье, среди садов и вилл; сюда не долетал шум города, и здание имело очень мирный и веселый вид, как будто в его стенах царили покой и счастье.

Был уже вечер, когда Зоннек шел через сад, направляясь к больнице. Он попросил вызвать доктора Вальтера, и тот тотчас вышел к нему.