Заместитель служил в Брадфорд-цирке всего четыре года, и когда он согласился на невысокую должность, Мишель была тронута такой преданностью. Оказалось же, его прельстила возможность работать с ее мужем, и именно ради этого он отверг другие, весьма и весьма выгодные предложения…

Мишель взглянула на полотнище с новой эмблемой Объединенного цирка. В конечном счете Стив вынес имя Брадфордов на первое место, и афиши сезона 1973 года возвестят: «Цирки Брэдфорда и Лэски — снова вместе!»

Лозунг этот уже вовсю был растиражирован прессой после свадьбы хозяев. Как Стив и предсказывал, репутации двух цирков в сочетании со столь счастливым и романтичным окончанием давней распри хватило, чтобы светские хроникеры и обозреватели культурной жизни клюнули на приманку. Если бы они знали, что любовью здесь и не пахнет…

Мишель тяжело вздохнула, а когда подняла глаза, то увидела напротив напряженное лицо Стива: казалось, он ломал голову над тем, что означал этот вздох. Они не спали вместе с того самого дня, как он забрал вещи и ушел в другую комнату, и хотя она по-прежнему была твердо уверена в правильности своего решения, невольное воздержание давалось ей нелегко, и это раздражало. Она возбуждалась по малейшему поводу и прямо-таки истомилась по мужской ласке и близости. Раздосадованная, она списала все это на свою природную страстность — при таком подходе Стива можно было рассматривать лишь как особь мужского пола, а в остальном он был ей как бы не нужен, она вполне могла обойтись и без него.

— Такое впечатление, что ты была за тысячу миль отсюда, — заметил Стив.

— Так оно и есть.

— И о чем же ты. думала? Готов поклясться, что не обо мне.

— С чего ты это взял?

— Ты улыбалась.

— Я думала о Розе, — соврала она. — Она сейчас гадает на дому и завела нового любовника — отставного банкира, уже угрохавшего на нее кучу денег. Так что все ее разговоры об усталости и желании отдохнуть — просто болтовня.

— А может быть, и нет. Может быть, ей просто надоело быть ангелом-хранителем цирка, — сказал Стив.

— Интересно, — холодно ответила Мишель, — что бы вышло из твоего контракта с Розой, узнай она о той малюсенькой поправочке, которую ты исподтишка внес в наш договор?

— Она уже все знает, — спокойно отозвался Стив. — У меня возникают вопросы другого рода. Например, почему ты ни разу не побывала в Сарасоте, чтобы поплакаться на ее плече о своем неудавшемся браке?

— Дело в том, что Роза все еще верит в волшебные сказки со счастливым концом, — колко заметила Мишель. — Если ей так хочется верить, что наш брак — воплощение благополучия и взаимопонимания, зачем я буду разочаровывать ее?

— Логично. Не в наших интересах демонстрировать всем нашу ссору.

— Какая еще ссора? — невинно спросила Мишель. — Я не собираюсь тратить время и силы на выяснение отношений с сукиным сыном и мерзавцем, который на каждом шагу лжет, пудрит мозги и идет к своей цели, перешагивая через людей.

Стив обомлел.

— Не стоит называть меня такими словами… — наконец сказал он тихо. — Мое терпение тоже однажды может кончиться.

— И что же ты тогда сделаешь?

— Что-нибудь да придумаю. К примеру, твоему другу Бенни Хайду давным-давно пора на заслуженный отдых, ты не находишь? Сколько можно другим клоунам вытаскивать за него номер?

Мишель поняла, что он всего лишь подзуживает ее, но не смогла сдержаться:

— Только попробуй! Я… я введу его в свой личный штат. Та же самая маленькая поправка дает мне право содержать свою команду.

— Джиггера Хиггинса, Мэри и прочих своих подружек и дружков ты тоже намерена ввести в свою команду? — спросил он, и глаза его зловеще сверкнули.

— Ты, сукин сын! — прошипела она.

На минуту воцарилось молчание.

— Я предупреждал, — сказал он и отвернулся.

Мишель глотнула вина, чтобы хоть как-то промочить пересохшее горло. Хотя за сухим тоном его голоса Мишель услышала нешуточную угрозу, она была настроена крайне решительно. Что он еще может сделать кроме того, что уже сделал?


Через два дня она получила ответ на этот вопрос. Придя после завтрака в Серебряный фургон, она обнаружила, что ветеран железных дорог выпотрошен донельзя — ни шкафов, ни письменного стола, ни ящиков с папками, ни даже личных вещей. В дальнем углу были вынуты несколько досок из пола, и зияющая дыра рождала самые неприятные ощущения. Побледнев от бешенства, Мишель перебежала через луг к фургону Стива.

Когда она с треском распахнула затянутую сеткой дверь, Стив поднял голову и прежде чем она успела сказать хоть слово, сообщил:

— Твой кабинет пришлось перенести в старый коттедж. Половицы оказались трухлявыми. Бригадир плотников поставил работу в план — где-нибудь к маю можно будет вернуться на старое место.

— Но ведь коттедж даже не обогревается, с тех пор как оттуда увезли калорифер! Там жутко сквозит, и краска на стенах пошла пузырями. — Мишель пыталась говорить спокойно, поскольку секретарша Стива с нескрываемым интересом прислушивалась к разговору. — Кроме того, до коттеджа почти целая миля. Кому захочется тащиться в такую даль, чтобы…?

Она осеклась, увидев, как он ехидно улыбается.

— А мне грешным делом казалось, что ты обожаешь тишину, а все эти твои закадычные дружки покоя тебе не дают, являясь каждые пять минут, так что на работу не остается времени…

Мишель набрала побольше воздуха, стараясь сохранить хладнокровие.

— А почему бы мне не обосноваться у тебя в кабинете?

— Здесь и без того слишком тесно. Так что придется какое-то время потерпеть.

И он вернулся к бумагам, как бы давая понять, что вопрос исчерпан. Мишель захотелось вышибить из-под него стул, но она сдержала себя. Она давно знала, что на жалость с его стороны рассчитывать не приходится, но такой мелочной мстительности не ожидала.

— Может быть, на этот раз ты и взял верх, но запомни: игра еще не кончена! — бросила Мишель в лицо мужу и, круто развернувшись, двинулась к двери.

— Не спеши, — остановил ее голос Стива. — Если обещаешь впредь обходиться без площадной брани и не настраивать против меня своих бывших служащих, я, пожалуй, попрошу плотников сделать ремонт побыстрее.

— А пошел ты к черту, убийца слонов! — бросила через плечо Мишель.

Она выскочила из двери и, чувствуя на себе взгляд мужа из окна фургона, с гордо поднятой головой прошла до поворота дороги. Там она побежала что есть духу, забралась в свой автомобиль и проехала полмили, отделявшие полузаброшенный коттедж от остального лагеря. «Пусть я умру, — сказала она себе, — но настою на своем».

Две недели спустя она, осматривая коттедж, имела все основания чувствовать себя на коне: подключен новый калорифер, бригада маляров выкрасила весь дом снаружи и внутри, и теперь он сверкал новенькой краской; мебель из кабинета и из маминых запасов уютно расставлена по комнате — садись и работай или принимай гостей, хотя они почему-то, приходя сюда, все время с опаской посматривали на дверь.

Но никакой радости она не испытывала, потому что все ее усилия утрачивали смысл от одного простого факта — она была беременна.

Как это могло случиться, когда она что— то недоглядела — рассуждать было поздно: сегодня утром врач подтвердил наихудшие ее подозрения.

А если так, то Стив, предоставив ей полную свободу действий, все же оказался победителем. И эта мысль была для Мишель совершенно невыносима. Какое бы ожесточение к мужу она ни испытывала, каким бесполезным ни казался ей брак — пойти против природы, отказаться от счастья, которого лишены столько женщин, было для нее слишком сложно.

На глаза невольно набежали слезы. Она сжала виски, борясь с минутной слабостью, и, подойдя к окну, вытерла лицо носовым платком. «Что же дальше?» — с отчаянием спросила она себя.

— Салют, Морковка, — вдруг услышала Мишель знакомый голос.

Мишель замерла, а когда повернула голову, увидела в дверном проеме улыбающегося Дэвида.

— Извини, — развел он руками, увидев, что она не в силах что-то сказать. — С моей стороны неосторожно было вот так, как снег на голову…

— Как дела, Дэвид? — спросила Мишель, не зная, о чем еще говорить.

— Если это вопрос ради вопроса, то все замечательно. Но если говорить начистоту — то хуже некуда. Я подозревал, что, увидев тебя, разбережу старые раны, но что будет так больно — даже представить не мог. Господи, как мне недоставало тебя, Мишель… Эти три года превратились для меня в нескончаемую муку.