— Ух, вредина… — прошипел Дэнни. — Однажды твои длинные уши доведут тебя до беды!
— Ты у меня в долгу, потому что я ничего не сказала папе про пожар! — парировала Мишель. — И ты просто обязан взять меня с собой.
— Чтобы ты у меня там под ногами путалась?
— Нет, Дэн! Обещаю, что не буду тебе мешать! — торопливо заверила она, чувствуя, что Дэнни начинает сдаваться.
— Ну… ладно. Но если там с тобой что-нибудь случится — пеняй на себя. Договорились?
— Договорились. Я сама о себе позабочусь.
— И только попробуй мне потом сказать, что я тебя не предупреждал, чертова Морковка! — мрачно сказал брат.
Мишель только усмехнулась. Она своего добилась, и всякие там оскорбления уже не имели значения. Дэнни скорее умрет, чем признается, что уступил сестре, но вообще-то он любил ее. Ну а Мишель просто обожала старшего брата. По правде говоря, он иногда доводил ее до слез своими дразнилками, зато сколько раз он за кее заступался, а бывало, даже брал на себя ее вину — например, когда однажды дождливым вечером Мишель впустила в дом кошку и та описала мамин персидский ковер.
Вспомнив о матери, Мишель тяжело вздохнула. Почему мама всегда так… как бы это сказать… придирчива к ней? Что бы Мишель ни делала, как бы ни старалась — мама вечно была недовольна. В табеле за год у нее стояли одни отличные оценки и только по французскому оценка чуточку хуже. И что же? Мама сказала, что нужно прилежнее заниматься французским, а за остальные оценки даже не похвалила.
А вот папа — папа просто прелесть! Он всегда ее защищал. Неделю назад, когда папа и мама ссорились, Мишель случайно — честное слово, случайно! — подслушала их разговор. В тот вечер никак не удавалось уснуть, и Мишель спустилась на кухню выпить стакан теплого молока — вдруг да поможет? Она проходила мимо общей комнаты, которую мама упорно называет гостиной, и услышала их голоса.
Дом, такой огромный и пустой, когда отец уезжал, словно уменьшался в размерах, когда он возвращался. И это было просто удивительно, ведь отец не был каким-то там великаном. Его голос, которого он никогда и не повышал, будто бы заполнял все пустые углы и подавлял эхо.
Даже мама становилась совсем другой. Она казалась более молодой, более счастливой и еще более красивой, если это вообще было возможно. На лице появлялся румянец, она беспрерывно смеялась и никого, кроме папы, не замечала.
Мишель никогда не могла понять, почему мама не ездит с папой на гастроли цирка. Их семейный пульмановский вагон был такой вместительный и уютный! Там имелась даже маленькая кухонька, поскольку во время переездов походная кухня не работала. Так почему же мама не оставалась с папой на все лето, а лишь иногда приезжала на несколько дней?
Когда Мишель остановилась возле двери, они как раз из-за этого и ссорились. Конечно, Мишель должна была пройти мимо, но ей было так интересно! — не зря же папа говорит, что она любопытная как слоненок.
Она услышала свое имя и тут же присела на корточки возле двери. В конце концов, если говорят о ней, то почему она не имеет права знать, что именно? Через щелку в двери она слышала потрескивание огня в камине и представила, как они сидят рядышком на мягком диване и пьют дымящийся кофе.
Но сегодня не было обычного перешептывания и смеха, которые так нравились Мишель. Наоборот, когда отец заговорил, в голосе его звучал гнев.
— Ты слишком многого хочешь от Мишель, Викки. Целый год французский, испанский, да еще и музыка! Дай девочке передохнуть. Она очень… очень земной ребенок, и тебе все равно не сделать из нее дебютантку бостонского бала для благородных девиц, как бы ты ни старалась.
— Она ведет себя как мальчишка, и в этом исключительно твоя вина. И скажи, пожалуйста, что плохого, если она станет настоящей леди? — Голос мамы, обычно спокойный, звучал так пронзительно, что Мишель захотелось зажать уши.
— Ты же отказалась от подобного образа жизни. Так почему ты хочешь для Мишель иной судьбы?
— Я не отказывалась — у меня тогда просто не было выбора. Но Мишель, помимо всего прочего, еще и Сен-Клер, — сказала мама. — Ты об этом почему-то все время забываешь. Да, я хочу, чтобы девочка училась в престижной школе, чтобы у нее были приличные друзья, чтобы она попала в хорошее общество, наконец.
— Ага, а потом ты ее выдашь замуж за богача? — сказал отец. — Надо полагать, ты считаешь, что упустила свой шанс, выйдя замуж за меня, и теперь решила взять реванш с дочерью?
Воцарилось молчание, а потом, когда мама заговорила, голос ее звучал куда мягче.
— Ты же знаешь, что я никогда об этом не жалела, Майкл.
— Но тебе очень хочется, чтобы я занимался более почтенным бизнесом и в глазах бомонда слыл респектабельным человеком, таким, чтобы тебе не стыдно было появиться со мной в твоем так называемом свете, так ведь? — спросил папа, и Мишель вздрогнула — столько горечи было в его голосе.
— У тебя диплом Принстона, ты магистр экономики и мог бы заниматься всем, чем захочешь, — сказала мама. — Твой цирк — это не бизнес, а бесконечная головная боль. Ты выбиваешься из сил, чтобы эта контора хоть как-то-продолжала функционировать, да еще твой отец дышит тебе в затылок… Когда вы покончите с вашим гладиаторством? Неужели вы не понимаете, что занимаетесь ерундой?..
— Нет, не ерундой! Цирк — это не просто средство зарабатывать на жизнь. Мы женаты с тобой восемнадцать лет, а ты по-прежнему никак не хочешь понять, что значит для меня цирк. Но вспомни: в тот самый день, когда мы поженились, я предупредил тебя, что никогда не брошу своего дела, потому что оно у меня в крови. Я знал твое отношение к цирковой жизни и потому не просил тебя разделить со мной мою страсть — если ты того не пожелаешь сама. Свою часть договора я выполнил…
— Ты прямо как банкир, толкующий о займе, — холодно оборвала его мама.
— А разве не банкиром ты желала бы меня видеть? — живо спросил папа.
Мишель, сидя у двери, зажала рот руками, чтобы не рассмеяться. Папа с его шуточками, добрыми глазами и широкой улыбкой — и банкир? Мишель видела нескольких банкиров — в темных костюмах, с холодными рыбьими глазами. Они иногда приходили и разговаривали с папой и дедушкой Сэмом. Папа — и вдруг банкир! Это очень смешно, даже Мишель это ясно. Неужели мама этого не понимает?
— Не вижу ничего плохого в том, чтобы быть банкиром, — сообщила мать. — Мой прапрадедушка был банкиром…
— А твой отец — нет. Иногда я думаю, есть в тебе хоть что-то от него или нет? То, что от матери ты ничего не унаследовала, это мне ясно как дважды два…
Тут папа сказал что-то еще, но Мишель не расслышала. И снова наступило тягостное молчание. Когда мать заговорила, голос ее зазвучал так странно, что Мишель неудержимо захотелось просунуть нос в дверь и посмотреть, что же там происходит.
— Ты правду говоришь?
— Ну, Викки! Мне ли не знать, кто моя теща.
— И давно ты в курсе?
— Отец сказал мне об этом сразу после того, как мы, не спросив его родительского благословения, зарегистрировали наш брак.
У мамы вырвалось словечко, от которого Мишель буквально подскочила на месте.
— Он не имел права… И потом, он никогда не одобрял твой выбор… Но ты… почему ты никогда не говорил мне об этом?
— Я полагал, что эта тема тебе неприятна.
— А почему же сегодня ты решил нарушить обет молчания?
— Чтобы напомнить: в жилах Мишель течет кровь не одних Сен-Клеров. Между прочим, ей уже четырнадцать. Осенью ты ее отсылаешь в Бостон, в этот пансион для благородных девиц. И уж что-что, а провести лето с цирком она заслужила!
Мама попробовала заговорить, но папа продолжил:
— Подожди, дай мне сказать. Я уступил твоему желанию насчет этого пансиона, потому что устал с тобой дискутировать. Но уступи в конце концов и ты! Кстати, тебе в цирке тоже всегда будут рады.
— Нет уж, спасибо! Майкл, ты ведешь себя нечестно. Разве я запрещаю тебе брать Дэнни? Ты каждое лето таскаешь его с собой, и я покорно молчу, поскольку понимаю, что здесь решающее слово за тобой. Но с Мишель все обстоит иначе. Неужели ты этого не понимаешь? Я хочу, чтобы она стала образованной девушкой, чтобы увидела другой мир, других людей. Что хорошего она увидит в твоем цирке?
— Я не собираюсь с тобой спорить, мы слишком часто говорим на эту тему. Мишель уже достаточно взрослая, чтобы провести все лето с цирком. Если ты за нее беспокоишься — приезжай, будешь за ней присматривать. Все в твоих руках! А если речь зашла о честности, то имей мужество признать, что Мишель обожает цирк. Разве это честно — лишать девочку такой радости только потому, что тебе не дают покоя твои предрассудки?