Он также первоначально не намеревался составлять график работы своей свахи в офисе по определенным дням. Он ожидал, что работа потребует использование интернета и работу за компьютером и вне его, и ему определенно не нужно было при этом присутствовать. Но в тот момент, когда Андреа предположила, что не будет находиться в офисе вообще, он запаниковал.
О, а эта реплика о том, что он согреет ее — что заставило его сказать что-то настолько вызывающее? Слава Богу, он выкрутился.
Ему стоит прекратить действовать не по плану. Да, у этой женщины была самая милая ямочка, когда она хмурилась, а ее губы были так чертовски привлекательны, что он не мог перестать пялиться на них, но она была упрямой и напористой — главные отталкивающие черты. Полувозбужденный член, с которым он щеголял с тех пор, как она прижалась к нему в лифте, был просто стандартной мужской реакцией. И то, что он только еще больше возбуждался, когда она становилась раздражительной, тоже ничего не значило.
Это все касалось только контроля. Она будет делать то, что он ей скажет. Он, Блейк Донован, был боссом. Ему нужно вести себя соответственно. Даже если это означает быть задницей. Он расправил плечи, когда она вошла.
— Вот ручка и бумага, — сказал он, протягивая ей ручку и стопку бумаги. — Ты захочешь сделать заметки.
Он наблюдал, как Дреа садилась, поправляя свою короткую юбку. У нее определенно были восхитительные ножки. Длинные и стройные, с икрами хорошей формы. Как он этого раньше не заметил?
— Я готова, — сказала она, когда он не заговорил.
Он моргнул, подняв взгляд и обнаружив, что она приняла позу и была готова писать.
— Да. — Он прочистил горло. Прекрати это делать. — Очень хорошо.
Блейк уселся в своем кожаном кресле, новое положение не позволяло рассматривать ноги Дреа, а значит, позволяло сконцентрироваться.
— Я родился тридцать пять лет назад в семье Ральфа и Сильвии Донован в Фол-Ривер. Моя мать умерла, когда мне было три. Мы с отцом переехали в Бостон, когда мне было семь. Он снова женился, когда мне было восемь. Они оба погибли в автомобильной аварии, когда мне было семнадцать, оставив меня с кучей долгов и разбитой «Шеви». Не той, на которой они разбились. К счастью, у меня была стипендия в Массачусетском технологическом университете, иначе я бы не смог позволить себе обучение. Я получил степень бакалавра в области электротехники и компьютерной науки и продолжил обучение, получив степень магистра в бизнесе в Бостонском университете.
Блейк продолжал декламировать подробности своей жизни, уделяя особое внимание тому, как построил свою компанию и как поднялся до вершин IT-промышленности. Рассказывая ей о награде «Хайленд» в промышленной отрасли, которую он получал три года подряд, он заметил, что она прекратила писать. Он остановился на середине предложения.
— Дреа, ты не записываешь.
Она сделала глубокий вдох, будто считала до трех, перед тем как заговорить:
— Мне не нужно это записывать, Блейк.
Он пытался не сердиться.
— Это история моей жизни. Это существенно. Ты планируешь запомнить ее?
Она пожала плечами:
— Я могла бы узнать что-либо из этого, если бы мне было нужно. Ты рассказываешь мне резюме. Я могу найти большую часть информации онлайн. Все остальное — не нужно. И это скучно.
— Прошу прощения? — а он позволил ей воспользоваться своей ручкой «Монблан». Невероятно!
— Я не сказала, что ты скучный. Это важно. — Ее дополнение заставило его нахмуриться. — Но эта информация определенно скучная.
Ему это не понравилось. Совсем не понравилось.
— Она не должна вдохновлять тебя. Она должна привлечь потенциальную жену.
— Но это, — она указала на несколько заметок, которые сделала, — никого не привлечет. Кроме, конечно, автора книги «Кто есть кто в Америке».
Блейк надул губы и наклонился вперед, его глаз готов был задергаться.
— Тебе нужно узнать меня, Дреа. Ты думала, что просто будешь сидеть за столом и изучать меня под микроскопом.
— Вроде как, да. — Она поерзала на кресле, ее юбка скользнула вверх на сантиметр — да, он заметил. — Как насчет того, чтобы попробовать кое-что другое? Позволь мне пока задать тебе несколько вопросов, ладно?
— Ух… конечно. — Он не знал, почему идея о том, что она будет задавать ему вопросы, заставляла его беспокоиться. Что она может спросить такого, на что трудно будет ответить? — Вперед.
— Ладно, начнем с простого. Какую музыку ты слушаешь?
Вот почему он беспокоился. Нет никакого способа ответить на этот вопрос правдиво. Он сглотнул, поправив стопку бумаг во второй раз за утро.
— Музыку? — он запнулся на время, пытаясь подобрать имя исполнителя, которое было бы не таким позорным, как диск «Whitesnake» , который он недавно загрузил в свой плейер. Множество других любимых групп крутилось в голове: «Def Leppard», «Poison», «Guns N’ Roses» — одна была позорнее другой.
— Да. Музыку. Знаешь, тот звук, что исходил от моей сестры тем вечером в баре? Это называется музыка.
Он сузил глаза, но словесно не отреагировал на нахальное утверждение Дреа. Он был слишком занят, фокусируясь на том, что его язык вдруг распух, а в горле пересохло. Разве здесь было жарко? Он поправил воротник и попытался проглотить панику.
Почему он паниковал? Он же не был подключен к детектору лжи. Он мог сказать ей что угодно. Мог бы соврать. Может, он мог бы сказать, что слушает джаз. Но с его удачей, Дреа оказалась бы фанатом этого стиля и захотела бы обсудить любимых исполнителей.
Наконец, он сказал:
— Я не слушаю музыку. — Это был хороший ответ. — Я слушаю национальное радио и ВВС. Иногда настраиваю станцию с классической музыкой. — Да, это было очень хорошо, на самом деле. Никакое потенциальное совпадение серьезно не беспокоило его.
Дреа нахмурилась.
— Ладно. Как насчет кино? Какие фильмы тебе нравятся?
Еще один вопрос, на который он не хотел отвечать. Он никогда никому не признался бы в своей любви к историческим драмам. Он прокрался на последний из фильмов, который видел — «Анна Каренина» — и прятался в последнем ряду, в случае, если кто-то знакомый был в театре.
Дреа ожидала его ответа.
— Документальные, — соврал он. — И прежде чем ты спросишь, я не смотрю телевизор. Никогда. — Это должно удержать ее от раскапывания его привязанности к «Аббатству Даунтон». Боже, он никогда не останавливался, чтобы задуматься, сколько потенциального унижения присуще его личной жизни.
Андреа снова нахмурилась.
— Должно же быть что-то интересное в тебе, — она пробормотала. — Ты читаешь? Что-то кроме «Уолл-стрит-джорнел» и «Бостон Геральд», я имею в виду.
— Конечно, я читаю. По большей части, биографии. — Что было правдой. Он их читал, так же как и другие книги. Но он не собирался рассказывать ей о стопке старых детективов, что стояла рядом с его кроватью.
— Биографии? — ее унылый тон сказал о том, что она не была впечатлена.
— Да, понимание великих бизнесменов нашего времени очень полезно для моей работы.
— Конечно. — Она сделала медленный выдох, но записала его ответ. — У тебя есть домашние животные?
— Нет. — Блейк содрогнулся от этой мысли.
Она подняла взгляд от бумаг.
— Почему? У тебя аллергия?
— Не то чтобы я знал об этом. — Однажды он хотел домашнее животное. Кролика, которого увидел в местном зоомагазине. Он до сих пор помнит мягкость его шерстки и его прелестный носик, который постоянно принюхивался и извивался. Его мачеха решительно воспротивилась его просьбе. Это ее слова, которые он теперь говорил Дреа: — Животные — противные создания. Они требуют денежных и временных затрат.
— Хм.
— Хм? — повторил он.
Вибрация в ее горле прошла сквозь Блейка. Почти приятное ощущение разозлило его. А именно тогда, когда он понял, что это, скорее всего, была форма осуждения.
— Что означает «хм»?
— Ничего. Просто… — она изогнула губы, будто размышляя, стоит ли ей делиться тем, что у нее на уме. С неохотным вздохом она сказала: — Моя бабушка говорила: «Никогда не встречайся с мужчиной, который не знает, как ухаживать за животным. Если он не может любить простое существо, как он сможет понять, как любить кого-то такого сложного, как ты?»
Их глаза встретились, и он оставался захваченным в ловушку ее взгляда несколько долгих секунд. Странный набор эмоций одолел Блейка. Сначала, он был тронут нежностью в голосе Дреа, когда она говорила о бабушке. Затем он ощутил внезапный интерес, будто хотел прекратить разговор о себе и услышать больше о ее сложности. Это привело к замешательству, так как он никогда не ощущал ничего подобного раньше. И наконец, он был рассержен — ему не нравилось быть смущенным. Или тронутым. Или заинтересованным.