— Я ведь ушла, не так ли? А я никогда не возвращаюсь.

Он не впечатлен.

— Ты танцуешь в стрип-клубе и ходишь домой по самой худшей улице в Тэнглвуде. У тебя нет защиты. Нет ничего, чем бы ты могла защитить себя.

Я содрогаюсь.


— Вот так ты узнаешь кого-то? Оскорбляя их?

Тень сожаления затемняет его лицо.

— Нет. Я не придурок. Просто имел в виду, что, может, ты не все поняла. А я мог бы помочь.

— Мне никто не может помочь. — Никто не идет против семьи Моретти и остается живым после этого.

Поэтому я знаю, что однажды они меня найдут. И убьют. До тех пор, пока они не тронут Клару, я могу с этим жить. Этого достаточно. Так должно быть.

— Может быть, и нет, — произносит он, — но я должен признаться. Я на самом деле хочу помочь тебе. Но мне также нужна и твоя помощь.

Мой смех вырывается неровным, почти бездыханным. Напуганным.

— Держу пари. Спорим, у тебя есть большая, серьезная, очень серьезная проблема, которую я могу решить для тебя. Смягчить для тебя.

Кип даже не пытается улыбнуться.

— Хани, — начинает он с предупреждением.

Но это звучит смешно. Имя — смешное. Его низкий, серьезный голос только делает его хуже.

Затем я смеюсь по-настоящему. Думаю, это самая смешная вещь, которую я слышала за несколько дней, если не недель. Или месяцев. Самая смешная вещь, которую я когда-либо слышала, это фальшивое имя и фальшивая улыбка, и фальшивые отношения, которых у меня не может быть. А помощь? Она даже не настоящая. Всего лишь история с его уст, и не важно, знает он правду или нет. Но знаете, что настоящее? Секс. Это все, что я могу ему предложить.

Может, я немного потеряла рассудок, сидя с ним здесь и смеясь. Ожидаю, что он станет серьезным и разозлится, но затем случается нечто сумасшедшее. Кип тоже начинает смеяться. Сначала это всего лишь подрагивание его губ, и затем мягкий выдох. Но после он хохочет вместе со мной, качая головой.

Его улыбка меркнет.

— Тебе там не место.

Я делаю резкий вдох.

— И почему это? У меня сиськи слишком маленькие? Я использую неправильные песни?

— Ты продолжаешь думать, что боль не наступит, — мягко произносит он. — Танцы. Секс. Ты до сих удивляешься, когда это случается.

Боль расползается у меня в животе.

— Что ты знаешь о танцах?

— Не много, — признает он. — Только то, что я вижу. Я вижу, что ты ожидаешь лучшего от мужчин, которые приходят сюда. Это похоже на самоубийство, милая. Больно даже от самого наблюдения за тобой.

— Ты ошибаешься. — Злость, холодная, словно лед, от которого немеют все остальные чувства. — Я идеально подхожу для этой работы. Потому что мне насрать.

Кип грустно улыбается.

— Скажи мне свое имя.

Я поджимаю губы.

— Никогда.

Он коротко кивает.

— Увидимся в субботу, Хани.

— Я всего лишь отсосу тебе, — предупреждаю я, хоть это и самое странное предупреждение, которое я когда-либо давала. — На этом все.

— Посмотрим. — Он бросает двадцатку на стол и встает, чтобы уйти. — Береги себя до тех пор. Это не самая безопасная часть города.


* * *

Дневной свет под пеленой дождя падает на город, когда я добираюсь до отдаленного мотеля.

Он не в таком плохом состоянии и не такой ужасный, как дом Кенди, но все равно удручает. Красный кирпич выцвел до розоватого цвета. На окнах железные решетки. Пальмы во внутреннем дворике почти не создают видимости тропического или приятного места. Как и рождественские огни, намотанные на их стволы. Как разноцветная тюрьма.

Тяжелые шторы на окне в моей комнате не дают увидеть то, что снаружи. Вытаскиваю ключ-карту и подношу к ридеру, уже ожидая, что сон в конце долгого дня поможет мне забыть то, что я сегодня сделала. Клара. Имя вертится на кончике моего языка, готовое слететь в приветствии. Но какой-то глубинный инстинкт внутри заставляет меня осторожничать.

Борюсь с тяжелой сумкой на плече, в которой находится моя рабочая одежа и туфли. Дверь комнаты — темная, словно ловушка для крыс, пытается захлопнуться передо мной, прищемляя в процессе мое плечо.

Сама комната мотеля — темная.

На подоконнике — маленькая статуэтка Божьей Матери. Пластиковая фигурка с присоединенным проводом. Сделана так, чтобы могла подсвечиваться, но лампочка внутри давно перегорела. Она уже была в комнате, когда я заселилась. Клара выудила ее из мусорного ведра и поставила на окно. Сказала, что она будет защищать нас. Что она и делает. Это наш знак сообщить, если что-то будет не так. Если нас найдут, если комнату взломают, и одной из нас придется бежать, статуэтки на окне быть не должно. Такое облегчение видеть ее там. Облегчение видеть ее каждую ночь, такую маленькую, аляповатую и гордую перед шторками.

Осторожно смотрю влево и вправо, прежде чем использовать ключ. Я всегда осторожна, потому что, если кто-то хочет выследить меня здесь и причинить боль, я окажусь в заднице. Единственным моим сегодняшним спасением оказалось то, что Кип не выследил меня до дома. И то, что он не хотел причинять мне боль.

Нет, он просто хочет трахнуть тебя.

Ни одного включенного светильника, даже в ванной.

— Клара, — шепчу я.

Ответа нет. Я делаю шаг дальше в комнату, и глаза постепенно адаптируются. Могу различить две кровати, столик в углу и темный комок в центре одной из кроватей, почти спрятанной в тени. Пересекаю комнату и нежно касаюсь ее плеча.

Клара моргает, глядя на меня.

— Хонор?

— Это я.

— О, слава Богу. Я так переживала за тебя. Ты поздно. Все в порядке?

— Да. — Голос звучит слишком резко, так что я пытаюсь смягчить его. — Я в порядке, но ты должна помнить, о чем мы говорили. Если будут неприятности, я не вернусь в комнату. Ты должна забрать деньги и…

— Я не убегу без тебя, — жестко отвечает она.

Переживание скручивает все внутри. Если что-то пойдет не так в стрип-клубе, если я не вернусь вовремя, Клара должна бежать. Без меня. Но она никогда не соглашается с этим. Иногда она молчит, пока я в подробностях объясняю пути побега. Иногда говорит мне «нет».

Протягиваю руку, и она позволяет мне поднять ее. Не отпускаю, а наоборот, притягиваю ее в крепком объятии и делаю глубокий вдох. Может, мы и не согласны со всем, но я люблю ее. Она — моя сестра, и я не позволю чему-либо случиться с ней. Она сжимает меня в ответ, крепко настолько, что перехватывает дыхание.

У нее тихий голос.

— Я думала, ты больше не вернешься.

Так легко забыть, что ей шестнадцать. Она храбро выносит все это, но она все еще ребенок. Она должна переживать о внеплановых контрольных, из-за которых ей нужно больше времени проводить в школе.

А не жить в полуразрушенном мотеле, боясь людей за дверью.

Горло сжимается от перспективы ответа. Но она рассчитывает, что я останусь сильной, что я и делаю. Клара — единственная причина, почему я все еще держусь. Во мне поднимается желание сорваться с места и сбежать вдвоем. Вопросы Кипа слишком близко попадают рядом с целью. Парень знает что-то, чего не говорит мне, но дело запросто может касаться клуба, а не моего прошлого. И Ивана… ну, того, что он говорит мне не уезжать. Дерьмовое время он выбрал, чтобы сунуть нос.

Мы остаёмся. Пока еще.

— Помни, Клара. Если я не возвращаюсь в течении двадцати четырех часов, как должна, тебе нужно уезжать. Не задавай вопросов. И не жди меня.

Она смотрит вниз. Это не согласие, но это то, что я могу сейчас получить.

Меняю тему.

— Ты сделала домашнее задание сегодня?

Она не может ходить в школу, и очевидно, что у нас нет репетиторов на дому, но я все равно настаиваю, чтобы она делала упражнения по школьной программе. Я настроена на то, то у нее хотя бы будут знания, даже если она не получит именной диплом. Однажды, в будущем, вся пыль уляжется.

Однажды она сможет жить обычной жизнью. Мне нужно верить в это, или все это будет напрасно. Каждое оголение груди, каждое прикосновение незнакомца — тщетно.

Вижу, ты ожидаешь лучшего от мужчин, которые сюда приходят. Это похоже на самоубийство, милая.

— Конечно. Оно было легким. — Клара включает лампу, от чего свет падает на порванное одеяло на кровати и мебель.