Я закатываю глаза.
— Давай не будем этого делать.
— Делать что? — Он выглядит таким чертовски невинным со своими широко распахнутыми глазами. Он точно знает, о чем я говорю.
— Играть в спасителя.
— Играть в спасителя, — вторит он.
— Знаешь, это когда ты спрашиваешь о моей проблеме, как будто тебе не все равно.
— Тем не менее, мне действительно не все равно. — Его губы изгибаются. — Немного.
Это заставляет меня фыркнуть.
— А затем ты предлагаешь мне помочь. Можешь дать мне сотню баксов. Или, эй, вот идейка получше: я могу начать жить с тобой, не платя за аренду. Все, что мне нужно делать, это трахать тебя каждую ночь.
— Ауч.
— А потом свалить, когда ты устанешь от меня.
Мгновение он молчит.
— Вау, а ты действительно думаешь, что я ублюдок.
Что-то в моей груди скручивается. Я могла просто позволить ему высказаться. Скорее всего, он нес бы то же самое дерьмо, что слышала каждая стриптизерша, только я не дала ему попытаться, да?
— Прости. Я не должна была…
— Нет, я имею в виду, ты права.
— Неужели? — Меня не удивляет, что я права. Меня удивляет, что он это признает.
— Я — ублюдок, — говорит он. — Настолько, чтобы взять с тебя твою долю аренды, это точно. И готовить мы будем по очереди.
Улыбка трогает мои губы.
— Слишком скоро?
— Немного. Я мог бы дать тебе двадцатку. Начнем с малого.
Я закатываю глаза.
— Ладно, возможно, я перескочила сразу к выводам.
Он замолкает, становясь серьезным.
— Нет, ты права, я несу бред. Это не совсем то, что я хочу от тебя.
— Так чего ты хочешь?
Он замолкает.
— Проводить тебя домой. Можно? Завтра.
Это — самая приятная вещь, о которой меня когда-либо спрашивали. Как держаться за руку, как поцелуй в щеку. Я одинока настолько, что это кажется невозможным, а я не верю в миражи. Может быть, какой-то части меня нравится находиться в пустыне.
— А сегодня?
— Сегодня… — Он скользит рукой вниз по моему бедру, зажимая меня между стеной и своим телом. — Сегодня мы можем сыграть в игру.
— Только не в спасителя, — шепчу я.
Кип пробегает языком по моей шее, его рука оказывается подо мной, приподнимая выше, пока мои ноги не отрываются от земли.
— Не рассчитывай, что я спасу тебя, Хани. Я только разочарую.
Но он не разочаровывает. Невысказанное обещание чувствуется в его пальцах, которые находят мою киску и потирают по ней через мои штаны для йоги — настойчиво и быстро. Мой стон оказывается в ловушке его рта, его губы припадают к моим, а язык погружается в меня глубоко и грубо.
— Тогда что это за игра? — спрашиваю я, дрожа, когда он принимается покусывать мое плечо.
— Игра заключается в том, что тот, кто кончает первым… проигрывает.
Мой смех превращается во вздох, а так как его жесткая длина направлена на мой клитор, одежда кажется тоньше воздуха. Мы раскачиваемся, обретая ритм, чувствуя его в наших сердцах и в наших телах. Из-за стены доносится бит, музыка чьего-то выхода на сцену, чье-то ругательство, и мы используем этот бит, делая своим собственным, извиваясь друг перед другом, пока нас не охватывает жар.
Затем внезапно я возвращаюсь на землю.
Я бы упала, если бы не его руки, которые возвращают мне равновесие, когда он разворачивает меня.
Теперь я стою лицом к стене, почти обнимаю ее, щекой и грудью прижавшись к кирпичу, а моя задница выставлена напоказ, когда он сдергивает вниз до колен мои штаны. Грубые руки опускаются на мои бедра, подтягивая к нему ближе, чтобы он мог лицезреть… чтобы мог проникнуть.
Слышу звук разрывания. Шелест фольги. И чувствую откровенную тяжесть в лоне.
Я трахала его пальцы и его сапог. Но это — первый раз, когда он погружается в меня своим членом. Хорошо, что я не смотрю на него. Чувствую одновременно и холод, и жар, прижимаясь к холодной зернистой поверхности, когда в меня вторгаются сзади.
Его член настолько толстый, что я хнычу.
— Почти, — бормочет он.
Но если я думала, что он сжалится, будет действовать медленно, я ошибалась. Он входит на всю длину, придвигая к себе мой таз, чтобы я приняла его до конца. Мой рот открывается с тихим вздохом. Я слишком наполнена. Слишком наполнена его членом. Слишком наполнена воспоминаниями.
Так Байрон трахал меня сзади.
Но при этом все сейчас совершенно по-другому. Абсолютно горячо. Абсолютно удивительно, когда он наполняет меня, снова и снова. Когда его рука приближается поиграть с моим клитором. Как ни в чем не бывало, словно перед нами все время в мире. Никакой спешки, даже если мы находимся на улице.
Он может трахать меня вечно, что он и делает, входя в меня, пока мое лоно не становится скользким, пока мой клитор не становится опухшим и нуждающимся под его пальцами, умоляя об освобождении.
Мой стон воплощает все, что мне нужно. А нужно мне, чтобы меня держали и трахали. Чтобы меня хотели.
— Кончи, Хани, — шепчет Кип мне на ухо. — Кончи на мой член. Я хочу почувствовать твой бурный оргазм.
И я не могу сдержать ни ответов своего тела, ни своих слез. Я содрогаюсь от кульминации, сильно сжимая стенки влагалища, чувствуя, как влажный жар стекает на его член и вниз по моим бедрам. Я проигрываю в игре, но это не чувствуется поражением, не тогда, когда удовольствие расплавляет мое тело. Затем Кип сжимает мои бедра стальной хваткой, впивается пальцами в мягкую плоть, используя мое тело в роли поршня, вколачиваясь в меня, пока сам с рычанием не достигает кульминации.
Байрон должен считаться опасным. И мой отец. И даже Иван. Они — как ветра, которые сдувают меня, толкая вперед, будто я ничего не вешу. Даже когда я упираюсь пятками, скольжу по грубой поверхности из камней и не могу обрести свой баланс. Я боюсь ветра, боюсь его силы, но я не понимала, что передо мной большая опасность. Кип — моя скала. Каждый порыв ветра подталкивает меня ближе к нему.
Когда я упаду — только вопрос времени.
Кип ждет снаружи, когда я покидаю клуб, и я вздыхаю с облегчением. Каждый раз я думаю, что спугнула его. Он больше не заходит внутрь. Даже завидую ему в этом.
— Теперь ты всегда будешь это делать? — спрашиваю я.
Из-за уличного фонаря в нескольких шагах тени кажутся только более вытянутыми. У Кипа темные и непостижимые глаза. Но ухмылка на его губах говорит все, что мне нужно знать.
— У меня есть кое-что для тебя.
— Правда? — Слова пробуждают во мне больше интереса, чем нужно. Я иду, и он непринужденно вышагивает рядом со мной. И он провожает меня домой просто так, словно мы в старшей школе. Словно мы оба — невинные подростки.
Только я не знаю, как бы это ощущалось. Во-первых, я никогда не ходила в школу. У меня были преподаватели и книги. У меня были замки на дверях. И, во-вторых, я никогда не была невинной. Я всегда знала о мире, в котором жила, и о насилии в нем.
Кип погружается рукой в задний карман, и часть меня, маленький уголок, в котором скрыт механизм «бей или беги», взбудораживается. Что, если он вытащит что-то ужасное? Не то, чтобы я знала его хорошо. Затем он протягивает руку ладонью вверх, открывая моему взору маленькую вещицу цилиндрической формы.
— Это тебе, — произносит он.
Я беру предмет, изучая его гладкий серебряный корпус. И спусковой механизм.
— Что это?
Выражение его лица становится мрачным.
— Я подумал, что, поскольку ты сталкивалась с мужчинами, которые появляются из переулков, тебе нужно что-то для защиты. Это «Тейзер», электрошокер.
«Тейзер»? Я убежала от насилия и больше его не хочу. Даже в целях собственной защиты я не уверена, что могу причинить кому-то боль. Как можно променять свою жизнь на чужую? Не то, чтобы «Тейзер» мог убить кого-то.
По крайней мере, я так думаю.
— Осторожно, — говорит он, накрывая своей рукой мою.
Может быть, он видел, как мои пальцы расслабляются, почти уронив «Тейзер». Я замираю от ощущения, которое он мне дарит, от его тепла. От мягкости. Это раздражает почти так же, как видеть его, выходящего из тени.
— Вот так, — говорит он. — Это предохранительный механизм. Сейчас он включен. Когда захочешь воспользоваться им, переверни, а затем нажми здесь. — Его пальцы манипулируют моими, пока он показывает мне, как пользоваться шокером. Гипотетически. Хорошо, что его рука обхватывает мою, потому что моя дрожит. Я могла бы случайно ударить шокером себя, что было бы на самом деле очень болезненно.