Скай Уоррен - Мне нравится твоя ложь

— Будет больно, — произношу я, а звучит, как вопрос. Хотя я знаю ответ.

— Эта штука может обездвижить человека, — говорит Кип, отпуская руку. — Достаточно надолго, чтобы ты убралась подальше.

Я провожу пальцем по гладкому металлическому корпусу. Он все еще теплый от его прикосновения.

— Он может навредить?

Кип слабо улыбается.

— О, это будет чертовски больно. Неважно, насколько огромен человек, он свалится. Но если ты имеешь в виду долгосрочные травмы, нет. Ты очень беспокоишься об этой гипотетической жертве. Парень причинит тебе боль, если ты не воспользуешься шокером. Почему тебя заботит, что с ним будет?

— Просто заботит.

Кип изучает меня.

— Если кто-то потревожит тебя, не задумывайся.

Я окидываю Кипа взглядом, представляя, как шокер подействует на него. Это кажется невозможным, но не важно. Всего лишь мысль о том, что он купил эту вещь для меня, заставляет меня чувствовать себя сильнее.

— Значит, я могу использовать это на тебе?

— Зависит от ситуации, — говорит он. — Я тебя беспокою?

В нем есть определенный шарм, когда он надевает облегающую темную футболку и черную кожаную куртку. На нем джинсы, черные, как шерсть пантеры. Но это маскировка, так же, как и высоченные каблуки и бюстгальтер, которые я использую на сцене. Это яркий вид сексуальности, предназначенный для отвлечения.

Под этой улыбкой и этими мышцами скрывается разум, которого я должна опасаться. Бдительность. Он точно знает, что сказать, чтобы пробраться мне под кожу. Точно знает, что, дав мне это маленькое оружие, он заставит меня сдаться.

— Нет. — Глаза покалывает, словно булавками. Я быстро моргаю. — Спасибо.

Вместо ответа — всего лишь легко пожимает одним плечом.

— Это мелочи.

— Нет, — говорю я слишком громко. Я пытаюсь понизить голос, но знаю, что он все еще предает меня. — Серьезно, спасибо. Это — одна из самых приятных вещей…

Я не могу говорить. Не могу объяснить, даже если бы пожелала. Мужчины всегда хотели использовать меня, чтобы причинить мне боль. Он единственный, кто хочет защитить меня.

Кип почти останавливается, но его энергия смазывается, исчезает. Он становится почти смущенным. Его голос грубеет, когда он произносит:

— Хани, если это правда, тебе нужно встречаться с парнями получше.

Мой смех лишен любых красок. Я получала дорогие украшения от Байрона, но все это было для него, чтобы я могла нарядиться как кукла. Кип дал мне повод для раздумий, что-то, чтобы помочь мне чувствовать себя в безопасности. Я испытала такое лишь однажды, но это вызывает привыкание. Я хочу рассказать ему, чего еще я боюсь, как он и просит меня, и хочу посмотреть, как он решит за меня мою проблему.

Однако, есть причина, почему я не употребляю наркотики, как Кенди. Я не могу позволить себе быть зависимой.

— Тебя для меня более чем достаточно, — говорю я ему. На самом деле больше, чем я могу вынести. Я беру Кипа за руку и тащу к переулку, в котором он, должно быть, ждал.

Он отстает от меня лишь на два шага, а затем притягивает назад к себе.

— Милая?

Слово проходит сквозь меня дрожью. Вызывает зависимость.

— Я хочу поблагодарить тебя должным образом, — отвечаю я ему.

Но он сбрасывает мою руку.

— Это не обязательно.

Теперь Кип звучит разозленно, словно сжимает зубы. Мышца на шее подергивается.

Что я сделала не так? Я знаю, что он хочет меня. Я кладу ладонь ему на грудь и чувствую его сильное сердцебиение. Спускаясь ниже, ощущаю выпуклость в его джинсах. О, да, он хочет меня.

Кип делает шаг назад.

— Сейчас я уйду. И в следующий раз, когда увидишь меня, ты должна использовать то, что я тебе дал.

Затем он уходит, снова слившись с тенью, исчезнув так же, как и пришел.

Шесть месяцев назад

Между стенами офиса и коридора есть небольшое пространство. Я не знаю, оказалось ли это каким-то просчетом в изначальном архитектурном плане или просто результатом плохой работы. Может быть, пустое пространство сделано там преднамеренно, как барьер между уродством, которое происходит внутри этой комнаты и жилым пространством семьи. Но, будучи ребенком, я поняла, что могла протиснуться в это пространство и подслушивать. Несмотря на то, что я превратилась в женщину, я все еще могу поместиться там, прижимаясь грудью и задницей к пыльным внутренним стенам.

Вот куда я иду, когда оставляю отца и Байрона в офисе. Что-то в том, как они говорили, в энергии, витающей в воздухе, сказало мне, что это будет важный разговор. Поэтому я прячусь и подслушиваю.

Голос Байрона звучит мягко, но уверенно.

— Мы должны объявить об этом. Сегодня.

— Так скоро? — Голос моего отца — резкий контраст, слабый и хриплый. Так непохож на голос человека, на которого я так долго смотрела, человека, который мог командовать наемниками и преступниками. Теперь он мучается каждый раз, когда делает вдох.

Я даже не сожалею.

— Это даст нам время, чтобы договориться.

— Ей даже не сказали, — отвечает отец.

Я напрягаюсь, приседая. Что они мне не сказали?

— Сказать ей — было твоей задачей, — резко огрызается Байрон. — Она — твоя дочь.

Мой разум мчится, со скоростью света пролистывая тревожные образы перед глазами, ужасное слайд-шоу всех вещей, которые они могут сделать со мной, всего, о чем мой отец не хотел бы говорить.

Доносится звук скрипа мебели по твердому полу.

— Неважно, знает ли она, — продолжает Байрон. — Она узнает со всеми. И будет в восторге. Сын губернатора? Он большая шишка, чем я.

Лед заполняет мои вены. О, нет. Это намного хуже. Потому что они говорят не обо мне. Они говорят о Кларе.

— Я не уверен в паре, — бормочет мой отец. Мне приходится напрячься, чтобы услышать его. — Эти статьи в газете…

— Преувеличение, — мягко говорит Байрон. Всегда мягко.

Воцаряется молчание.

— Были фотографии.

Мое сердце бьется быстрее. Мой отец никогда не разговаривал с Байроном таким образом, становясь более кротким всегда, когда ему было хуже. Всегда, когда Байрон брал верх.

— Фото можно подделать. Ты знаешь это точно так же, как и я. Доказательства говорят только о том, для чего они предназначены. — Даже отсюда я слышу предупреждение в голосе Байрона. Мой отец находится в его власти, и это не шутка. Теперь Байрон является ответственным за все, несмотря на то почтительное уважение, что он выказывает моему отцу на публике.

Слышно бормотание. Затем удар кулака по массивному деревянному столу.

— Не волнуйся сильно, — говорит Байрон беззаботным тоном. — Мы с губернатором идем свои путем. Мы дали клятву в одном и том же братстве несколько лет назад.

— Я беспокоюсь не только о Кларе, — говорит мой отец. — Хонор. Эти отметины…

О, Боже. Он действительно поднимет эту тему? Отец на самом деле их видел? Я вздрагиваю, обнимая себя руками. Все тело покрывается мурашками. Это слишком странный разговор для моих ушей. Лучше бы я ушла.

Я никогда не была уверена, замечал ли мой отец синяки. В худшие дни Байрон запирал меня в своей комнате. Фотография с мобильного телефона, сделанная горничной и проданная таблоиду, в конце концов может вставить палки в колеса его политическим амбициям. Я предположила, что мой отец чересчур отвлекался — терпя слишком много боли — чтобы заметить меньшие следы, которые оставил Байрон. Почти больно осознавать, что он их видел, но ничего не сделал.

Даже если он сейчас противостоит Байрону.

— Она больше не твоя забота, — мягко произносит Байрон. — Она — моя невеста. Скоро станет моей женой. Что бы мы ни делали за закрытыми дверями, это мое дело.

— Да… да, конечно. Но Хонор — женщина. А Кларе еще только шестнадцать.

— О Хонор забочусь я. И о Кларе тоже, в добавок. Я буду следить за ними, когда тебя не станет.

Явная угроза пропитывает воздух. Я чувствую ее даже через дюймы панелей из вишневого дерева. Жду, затаив дыхание, чтобы посмотреть, постоит ли мой отец за младшую дочь так, как не постоял за меня.

— Кроме того, — говорит Байрон пропитанным смертью голосом, — Клара даже не твоя.