Мое сердце сжимается от чего-то, напоминающего тоску.
Он еще даже не ушел, а я уже скучаю по нему. В последнее время ко мне проявляли так мало заботы. Если вообще когда-либо проявляли. И вот он — тайный арсенал добродетели. Игра на выживание. Я помню, что о нем сказал Блу. Даже Иван предупреждал меня.
Кип стоит там, выглядя грубым и пугающим, словно разрушит весь мир за то, что тот посмотрел на него искоса. На его костяшках есть шрамы, которые говорят, что он пытался. Его сломанный когда-то нос, свидетельствует, что он проиграл. Но, несмотря на все это насилие, он прикасается ко мне с желанием.
У него уже есть мое тело, купленное и использованное. Но он хочет чего-то другого.
Он хочет меня.
Мой отец любил мою мать. Я была молода, когда она умерла — когда он убил ее — но я так много помню.
Помню, как он боготворил ее, давая ей все, что она просила, и многое другое. Помню, как она смеялась и говорила ему, чтобы он не баловал ее. Я выбиралась из своей комнаты, когда они закатывали вечеринки. Даже в толпе людей, одетых в дорогие наряды и смокинги, их было легко заметить. На ее лице всегда была улыбка, а он всегда смотрел лишь на нее. Они танцевали посреди комнаты, затмевая всех остальных.
И вот однажды мой отец подошел ко мне с красными, опухшими от слез глазами, с голосом, отягощенным скорбью, готовый сказать мне, что она умерла. Кажется, я знала, что он это сделал. Об этом мне поведало отсутствие мести. Если бы кто-то другой застрелил ее, отец уничтожил бы весь город, лишь бы отомстить за нее, но вместо этого всего лишь провел небольшую погребальную церемонию с закрытым гробом под дождем. Мне хотелось, чтобы этот гроб оказался пуст. Но на самом ли деле было лучше верить в то, что она бросила меня?
Возможно, именно поэтому я спала с моим телохранителем. Это был способ оказаться ближе к моей матери, быть похожей на нее спустя годы после ее ухода. Конечно, тогда я не понимала, что двадцатиоднолетний мужчина, интересующийся четырнадцатилетней девочкой, это плохо. Не думаю, что он хотя бы заботился о моем теле. Он был наркоманом, а я была его дозой. Трахать дочь босса — было еще одним риском. Мужчины, которым платил мой отец, не имели настоящих резюме или планов на пенсию.
Они никогда до нее не доживали.
На крыше стрип-клуба мы находимся в тысячах миль от этого мира. Вдали от смокингов и бальных платьев. От любви, ревности и мести.
Есть только человек, который хочет трахнуть меня, прикоснуться ко мне, заставить меня объезжать его сапог.
Человек, который заплатит за это право.
В стенах клуба он платит наличными. На крыше он платит подаренным оружием и неожиданной мягкостью. Платит задумчивостью, но это все равно валюта. И поэтому я позволяю себе расслабиться. Он откладывает пистолет и разворачивает свою куртку, как одеяло. Затем я устраиваюсь, положив голову на его руку и глядя вверх.
— Как долго ты здесь живешь? — спрашиваю я.
Я не собиралась задавать вопрос, но он все равно сорвался с уст. Мы не должны сближаться. Трахаться, сосать, но не задавать вопросов и не искать ответов.
— Не долго, — говорит он, глядя в небо. — Я не остаюсь подолгу на одном месте.
— Звучит неплохо, — бормочу я. Не пустив корни, не придется их вырывать.
— Иногда… В некоторых случаях я задаюсь вопросом, как бы это было — иметь все, что мне нужно, прямо у меня под рукой. Еду, кровать. Секс.
— У тебя это есть. — Это не должно наводить на размышления. То есть, он может купить их в ресторане или мотеле. Или в стрип-клубе.
Но когда он смотрит на меня, в его глазах горит огонь и намерение, как будто он наконец берет то, что принадлежит ему. Слова меняются и обретают напряженность. Они становятся его вкусом и теплой курткой, на которой мы лежим. Они становятся сексом, в котором я ему скоро уступлю.
Кип пробегает взглядом по моему вытянутому телу. На мне штаны для йоги и майка, но под его взглядом я уже обнажена. Он раздевает меня глазами, оставляя голой, уязвимой и странным образом не объятой стыдом.
— Ты прекрасна, — произносит он хрипло.
Я вздрагиваю, потому что Байрон говорил мне это. Конечно, его слова были комплиментом лично ему, похвала за то, что он нашел идеальный аксессуар для своей жизни.
Кип замечает.
— Тебе не нравится это слово.
— Нет. Да. Я не знаю, — я тихо посмеиваюсь. — Это сложно. Я похожа на свою мать.
Это то, что всегда говорил мне отец с легким оттенком грусти в глазах.
В моих глазах тоже, должно быть, горе, потому что Кип говорит:
— Ее больше нет.
— Это было давно. Мне казалось, что я с этим смирилась, но почему-то думаю о ней намного больше. Возможно, потому что Клара платит за ее грехи. Может быть, потому что я тоже.
Он молчит мгновение.
— Думаю, что мы никогда не смиримся с прошлым. Оно всегда формирует нас.
Тогда как оно формирует тебя? Но я стараюсь не задавать этот вопрос. Я думаю, что со спокойствием, окружающим нас, пока мы так близко к звездам, он мог бы сам рассказать мне. И что мне тогда делать? Я не могу заботиться о мужчине. Меня не волнует ничего, кроме моей сестры. Все, что я дам себе, — это одну ночь с человеком, которого я выберу.
Потому что, когда я беру его руку и кладу на свою грудь дело, вовсе не в оплате.
Выдыхая, Кип обнимает меня. Толстые пальцы поглаживают кожу выше края майки, пока тяжелая ладонь согревает меня сквозь ткань. Я все еще слышу, как он говорит, что я прекрасна, но он сдерживается, задумывается.
— Я вижу тебя, — наконец бормочет он. — Только тебя.
Это его способ задержать меня в настоящем, и он работает. Кип меня видит, потому что ничего не знает о моем прошлом. Он не знает, откуда я пришла или куда иду. Мне так надоело быть дочерью моего отца, дочерью моей матери, защитником моей сестры. В данный момент я — только я. Всего лишь теплое тело для использования, и я хочу быть им для него.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас станцевала для тебя? — шепчу я, хоть и сказала, что не буду.
Он медленно качает головой, глаза на его лице темные и серьезные.
— Тебе не обязательно танцевать. Тебе даже не нужно двигаться. Просто позволь мне заставить тебя чувствовать себя хорошо.
Я не помню, что такое хорошо, но его сильные руки напоминают мне. Они приподнимают край моей майки, открывая кожу прохладному ночному воздуху. Они движутся кругами на моей коже. Кип оттягивает ткань над моей грудью вниз, втягивая воздух, когда видит мой кружевной бюстгальтер.
Его ладонь выглядит темной на фоне дерзкой ярко-красной ткани. Он поглаживает большим пальцем по вершине моей груди, задевая сосок, пока тот не становится похожим на горошину. Тело реагирует на него, пока я ничего не делаю — как он сказал, мне даже не нужно двигаться. Мои руки остаются лежать по бокам, голова покоится на краю сложенной куртки, которая для меня — словно подушка. Она приподнята настолько, что я могу наблюдать, как Кип гладит мои груди, пока я пассивно лежу, но это так легко — просто лежать там и позволять ему, так легко чувствовать удовольствие, проходящее через меня, не напрягая мышц.
Кип проводит пальцем по изгибам моей маленькой груди, прослеживает линии лифчика. Затем просовывает руку под меня. Это шокирующее тепло — его рука на моей груди. Груди, которую я оголяла для стольких мужчин. Теперь она сокрыта — им.
Кружевная ткань, отодвинутая вверх до предела, растягивается под его рукой. Под тканью ладонь смещается, находя мой сосок большим и указательным пальцами. Он слегка сжимает его, и вырывает из меня звук, похожий на мягкое хныканье.
— Ты ощущаешься так хорошо. Как гребаное небо. — Он перекатывает мой сосок между пальцами. — Это то, о чем я мечтаю. Держать тебя в постели, приносить тебе еду и вино, прикасаться к тебе столько, сколько я захочу.
Мои глаза закрываются, я проигрываю в голове его фантазию. Вместо стриптизерши в захудалом клубе я была бы его личным секс-рабом, качалась бы среди шелков и желания. Мое тело нагревается при этой мысли, увлажняясь в сердцевине.
— Кип.
— Ты бы хотела этого? — бормочет он. Кажется, он точно знает, что со мной делает. — Могла бы лежать и позволять мне прикасаться к тебе столько, сколько я этого хочу? Даже когда ты заснешь, мои руки буду на тебе. На этой красивой груди. На твоей киске.