Его лицо мрачнеет.
— Ты хочешь получить ответы, но сама не даешь их. Все по-честному, милая.
Я вздрагиваю, когда его рука тянется ко мне, но он всего лишь убирает прядь волос за ухо. Всегда использую заколку, чтобы они не мешали. Мои волосы распущены и находятся в безумном беспорядке. Восхищение в его глазах говорит о том, что ему это нравится. Рука задерживается в моих волосах, пальцы теребят локоны.
— Скажи мне свое имя, — говорит он мягко, — если ты не доверишься мне, то я не смогу тебе помочь.
Каждая мышца замирает. Охваченная холодом, я превращаюсь в лед. Не чувствую страха. Не чувствую боли.
— А кто сказал, что мне нужна помощь?
Его взгляд теплеет. Понимание как физический удар, и я должна задержать дыхание хотя бы для того, чтобы не разлететься на осколки.
— А разве нет?
Он гладит мое лицо шершавыми пальцами.
— Глаза умоляют о помощи. И тело. Ты смотришь на меня со сцены так, как будто хочешь, чтобы я увез тебя отсюда.
— Нет, — я смотрю на него. В шоке от того, что он может так читать меня. И от того, что он прав.
Он огромной рукой обхватывает мою шею, тянет меня к себе и тихо шепчет:
— Чего ты боишься?
Мое сердце колотится так громко, что его слышно. Темные стены стали мутными, словно я очень быстро иду, а не нахожусь в ловушке. Словно я падаю.
— Мне не нужна твоя помощь. Я там, где хочу быть.
Он смотрит по сторонам, как будто только что заметил, где мы находимся. Ничто не ускользает от его взгляда: ни песчинка, лежащая на полу, ни моя неуверенность.
— Здесь ты хочешь быть? — говорит он. — В этой адской дыре? Так?
Я вдруг начинаю смеяться. Он застигает меня врасплох.
— Это не ад. Ты думаешь, что рай — это красивая одежда и большие замки? Это то, из чего состоит ад.
В его глазах светится понимание.
— И ты оставила это…. ради вот этого.
— Мне не нужна твоя жалость, — меня злит то, как он смотрит на меня. Я не хочу, чтобы он меня жалел. Мне нужно, чтобы он снова хотел меня. Хочу услышать его тяжелое дыхание. — Мне нужно, чтобы ты перестал болтать и начал трахать меня. Можешь сделать это? Ты же здесь для этого, верно?
Его хватка крепнет в моих волосах. На мгновение мне кажется, что он собирается разоблачить мой обман. В этот момент я хочу его. Но он тянет меня на пол.
И собирается трахнуть мой рот, не так ли? Использует меня так, как я и хотела.
Но он не делает этого.
Вместо этого он проталкивает ботинок между моих ног. Его рука остается в моих волосах, удерживая меня на месте. Я сижу на его ноге, готовясь сомкнуть руки вокруг его бедер. Он собирается… ударить меня? Но эта комната не для этого. Здесь нет места ни для чего, кроме тепла от его ноги, удерживающей меня. Я раздвигала ноги и поднимала задницу для многих членов, но никогда не чувствовала себя столь уязвимой как сейчас.
— Что ты собираешься со мной делать?
Мой голос дрожит. Я с трудом нахожу слова. Гордость уходит в прошлое. Это шелк и хорошее вино, которое я больше не могу себе позволить.
— То, что ты просила.
Он выглядит сердитым, но его прикосновения по-прежнему нежные, когда он опускает меня еще ниже. Я обнимаю его ногу, теплая кожа ботинка прижимается прямо к моей киске.
— Ты хотела, чтобы мы трахнулись. И чтобы я заплатил за это. Это то, как я хочу тебя.
Боль в голове тянет меня вверх, но потом я снова падаю. Вверх и снова вниз — он задает ритм движениям. И это ритм секса.
Это танец.
Я уже в стрип-клубе. И не может быть ничего грязнее и ниже. Но рядом с этим человеком я чувствую ужасное удовольствие, зарождающееся от искры в моем клиторе. И понимаю, что была права. Это хуже и, безусловно, грязнее.
— Подожди, — хнычу я, хотя не знаю, чего мне ждать.
Его рука тяжело опускается на мое плечо и слегка сжимает.
— Нет, детка. Это то, чего ты просила, и я даю это тебе. Вот как это работает.
— Это не… — мое горло сжалось, и слезы льются из глаз. Я не плакала даже тогда, когда первый раз вышла на сцену. Не рыдала, когда меня поимели. Почему он заставляет меня чувствовать себя так? Это даже хуже, чем то, что заставлял чувствовать Байрон. — Ты не воспользуешься мной. Потому что не станешь чувствовать себя лучше от этого.
— О, я чувствую себя довольно хорошо, дорогая.
Это видно по его эрекции. По значительной выпуклости в его штанах.
— Позволь мне ласкать тебя, — умоляю я его. Все, что угодно было бы легче, чем секс с его ботинком и осознание своего странного возбуждения. Оно зарождается, несмотря на то, что это неправильно. Нет, оно усиливается как раз от того, что это неправильно. Во мне есть что-то порочное. Не знаю, родилась ли я с этим, или Байрон внушил это мне, но унижение только разжигает меня. Каждое прикосновение мягкой кожи к моему клитору приносит с собой новый прилив жара.
Он качает головой, а его глаза застилает грусть.
— Это то, что ты просила, — повторяет он. — Возможно, в следующий раз ты попросишь то, что тебе действительно нужно.
Я вздрагиваю.
— Мне нужно, мне нужно…
— Я знаю, — бормочет он.
Когда я смотрю в его глаза, у меня появляется странное ощущение, что он на самом деле знает. Даже то, чего я боюсь. Может быть, он знает, что мне нужно. Это толкает меня через край, и я кончаю, скользя клитором по коже и толкаясь к его ноге, в то время как он бормочет, насколько это хорошо.
В момент моего оргазма тело дрожит, колотится сердце, и он решает мне заплатить. Я смотрю на эти деньги так, словно никогда раньше не видела их и мне никогда не платили до этого момента.
Голодным взглядом он смотрит на меня сверху. Но скорее всего я была недостаточно хороша, потому что его толстая эрекция все еще видна под джинсами.
Он смотрит на меня сверху вниз, и я чувствую, как этот колючий кустарник снова разрастается быстро и дико, окутывает меня так плотно, что не видно моего прошлого, его ветви настолько толстые, что у меня не получается обрубить их. И опять это странное ощущение, что он хочет меня ненавидеть. И не хочет сближаться. Я слишком хорошо помню это чувство. Кип уходит, оставляя меня на полу, тонущую в страхе и воспоминаниях.
6 месяцев назад
Мое лицо болит от улыбки, а ноги — от четырехдюймовых каблуков (прим. пер.: 1 дюйм = 2,54 см). Почему чем дороже обувь, тем тоньше ее подошва? Я приветствую следующую пару с теплотой, которую только могу изобразить, учитывая то, что у мужчины на лице след от помады.
Оттенок не как у его жены.
На этих приемах не только ты видишь людей, но и они тебя. Ты трахаешься и тебя трахают. Женщина обводит комнату взглядом, мы обсуждаем последний благотворительный сбор средств. И ищет свою следующую жертву.
— Хонор, дорогая, — голос похож на кубик льда, сползающий вниз по-моему позвоночнику.
Я поворачиваюсь и встречаюсь глазами с красивым мужчиной. Байрон Адамс — мой жених — восходящая звезда полиции Лас-Вегаса. Он стремится стать комиссаром полиции.
— Байрон, мне было интересно, куда ты делся.
На его лице нет помады, но это еще ничего не доказывает. Нет, главная признак того, что он мне верен, я полагаю, взгляд его глаз. Тот, который меня пугает.
— Я говорил о бизнесе, — говорит он с почти застенчивой улыбкой. Было странно видеть это выражение его лица. — Мне тебя не хватало.
Мужчина и женщина улыбаются, словно влюблены. Я должна помнить об этом. Мывлюблены.
Кладу руку поверх его руки и нацепляю на лицо улыбку.
— Тогда возьми меня с собой.
И он берет. Он выводит меня из комнаты, и мы поднимаемся вверх по лестнице в офис. Я была здесь тысячу раз, но не так. Не с ощущением грубых рук моего жениха, наклоняющих меня над столом. Он поднимает подол моего мерцающего платья, обнажая задницу. Резинка подвязки щелкает.
— Я не мог найти тебя, — говорит он напряженным голосом.
Здесь нет правильного ответа. Если он хочет меня, то получает.
— Мне жаль, — бормочу я, умоляя.
Звук раскрывающейся молнии пронзает комнату. Потом он входит в меня, кожа к коже. Его член вколачивается глубоко в мою киску. Бумаги, вероятно, важные — счета на миллионы — но я сжимаю их в кулаках.