Игорь Соколов - Мнемозина, или Алиби троеженца

Однажды я все же не выдержал и заикнулся, и сразу же встретил такую бурю негодования, в одинаковой степени проявившейся, как на лице возмущенной Мнемозины, так и на личике не менее рассердившейся Веры, после чего был уже нем, как рыба, и слеп, как крот.

Бедный мой хобот! У меня было чувство, что кто-то нарочно придумал для меня такое мучение, как сожительство сразу с двумя женщинами. Постепенно я так обессилел, что не сделай я себе хоть какой-нибудь перерыв, я просто бы протянул ноги! И тут разразился гром!

Одна-единственная ночь, когда я смог, наконец, по-человечески отдохнуть, обернулась для меня днем самого настоящего кошмара!

Мои драгоценные женщины, так и не дождавшиеся меня этой ночью, почему-то подумали, и решили, что это уволокла меня к себе другая соперница. И тут началась не просто война, а борьба за выживание, или на выживание!

За завтраком Мнемозина неожиданно вылила свой горячий кофе на голову Веры, заявив, что та не умеет его готовить, Вера тут разбила об голову Мнемозины тарелку с яичницей, и если бы я вовремя не вмешался, то вообще неизвестно, чем бы весь этот кошмар кончился. В нашем доме явно запахло жареным!

Еще большую смуту в наши умы занесли Леонид Осипович с Елизаветой Петровной, случайно заметившие, что у Веры тоже округлился животик.

– Это что же получается, что он нашу дочь и домработницу заодно! – заорала Елизавета Петровна, как помешанная, да еще мне в левое ухо, отчего я с минуту ничего им совсем не слышал.

– Да он теперь каждую ночь с ней сношается! – заплакала Мнемозина.

– Да, его не мешало бы кастрировать! – нашелся Леонид Осипович, как бы невзначай хватаясь рукой за большой кухонный тесак.

– Эй, папа, да, что ты такое удумал-то?! – перепугалась Мнемозина, хватая Леонида Осиповича за руку.

– Ничего я не придумал, не удумал, просто тебе хотел помочь, – обиделся Леонид Осипович, но нож все-таки отдал своей дочери.

Пристыженная Вера спряталась у себя в комнате и никуда не выходила. Я стоял на балконе и курил, глядя на Кремль, и на храм Христа Спасителя. Почему-то в это мгновенье я не ощущал в их облике никакого величия. Леонид Осипович зашел ко мне на балкон и тоже закурил.

– Эх, Оська, Оська, – завздыхал он, – и почему вас, евреев так бабы все любят?!

– Да, почему все?! Только некоторые! – ответил я, стараясь не глядеть ему прямо в глаза.

– Так тебе что, и двух мало?! – удивился Леонид Осипович, потом, провздыхав некоторое время, с большой опаской поглядел на меня, и вышел с балкона.

Буквально через минуту на балкон не вошла, а вбежала, тяжело запыхавшись, Елизавета Петровна.

– Ты давай, зять, решай, с кем будешь жить, с нашей Мнемозиной или с этой сучкой, с Веркой?! – прокричала, как актриса на сцене свой монолог, Елизавета Петровна.

– Елизавета Петровна, а вам нравится отсюда вид на Кремль?!

– Ты мне, зять, давай, зубы-то не заговаривай! – еще громче раскричалась Елизавета Петровна, и совсем уже осмелев, быстро подошла ко мне, и со всего размаха дала весьма чувствительный подзатыльник.

– Да, вы, что, с ума что ли все посходили?! – возмутился я. – То психами притворяетесь, то на самом деле, ведете себя как психи!

– С тобой, пожалуй, станешь психичкой, – тяжело отдуваясь, прохрипела Елизавета Петровна, усаживаясь в кресло-качалку.

– Все-таки отсюда действительно божественный вид, – вздохнул я, с грустной улыбкой оглядываясь на Елизавету Петровну.

– Будет тебе и вид, и место на жительство, – вздохнула Елизавета Петровна, и как пьяная поднялась с кресла, и сильно пошатываясь, вышла с балкона.

Еще через минуту на балкон зашла Мнемозина, и неожиданно приперев меня к деревянным перилам балкона своим большим животом, прошептала: «Знай, что я очень скоро отравлю эту потаскуху!»

– Да, что ты такое говоришь, Мнемозина?

– Ничего, – сплюнула Мнемозина, и, сильно ударив меня два раза ладонью по щеке, как с чувством исполненного долга, так и удовлетворенного достоинства покинула балкон.

Еще через три минуты на балкон вышла Вера и, сделав мне тоже пару затрещин, бегом выскочила обратно в дом.

Я еще немного постоял, поглядел вниз на бегающих как муравьи граждан и подумал: «И почему я с этим балконом не могу рухнуть сразу на землю?! Слабо, упасть с луны на землю?!»

Как я оказался в платяном шкафу Мнемозины после отъезда ее родителей, это особая история.

Когда пахнет жареным, всегда хочется куда-то спрятаться, и действительно, зачем нервировать людей своим помятым видом, тем более, когда им так сильно хочется тебя кастрировать.

А потом, мне всегда было интересно посмотреть со стороны, как ведут себя мои жены в период беспредельного желания наступать друг другу на пятки.

Однако удивительная тишина, царящая в нашей квартире, меня немного озадачила.

Было ощущение, что кто-то кого-то уже убил, или где-то рядом закопал, и даже надпись написал!

Я даже подумывал покинуть свое пыльное убежище, где меня уже одолевала хандра и жара с потницей.

Я был весь такой мокрый от пота, что мою одежду можно было спокойно выжимать, а нос чесался от пыли как старый, обуреваемый привычными страстями пылесос… Но, я вдруг услышал нежный голос Мнемозины, а вслед за ним протяжный и сладкий голосок Веры, и тут же прислушался.

– Я уже устала тебе подыгрывать, – говорила Вера, – из-за тебя я даже залетела от него! И что, мне теперь делать, прикажешь рожать?!

– А мне, думаешь, легко быть матерью его будущего ребенка?! – усмехнулась Мнемозина.

– Тогда к чему вся эта игра?! – расстроено вздохнула Вера. – Ведь мне уже, как и тебе поздно делать аборт!

– Но ты же сама захотела подработать на этом, – съязвила Мнемозина.

– Но не такой же ценой, – всхлипнула Вера, – и потом, что это тебе дало?!

– Знаешь, не так обидно любить и рожать от старика в одиночку, – засмеялась Мнемозина, – все же коллективом как-то поспокойнее!

– Так вот в чем дело! – возмущенно крикнула Вера. – Решила меня сделать страдалицей за компанию?!

– Осторожнее на поворотах, – прошептала Мнемозина, – ты ведь знала, что я его боюсь, и знала, почему! А потом, ведь это была твоя затея с двоеженством, разве не так?! И кстати, очень глупая затея, а уж про графики я совсем молчу!

– Однако, признайся, подруга, что ты его все же любишь?! – хихикнула Вера.

– Черта с два! – крикнула Мнемозина, – это ты его любишь и сходишь с ума!

– А мне показалось, что ты его по-настоящему заревновала, – вздохнула Вера.

– Если кажется, креститься надо! – Мнемозина явно злилась на Веру, потому что та, по всей вероятности, говорила ей неприятную правду.

– Он же старый и противный! – попыталась изобразить на своем лице брезгливость Мнемозина.

– А мне он, между прочим, очень даже понравился, – неожиданно призналась Вера.

– А тебе-то чем?! – удивилась Мнемозина.

– Он такой нежный и такой страстный в постели! – с воодушевлением прошептала Вера, – у меня еще никогда таких мужчин не было!

– Таких дур, как ты, еще поискать, а поищешь, так обязательно найдешь с каким-нибудь мужиком в постели! – рассердилась Мнемозина.

– Да, не ты ли сама подложила меня под него, – обиделась Вера, – сама, мол, свихнулась, а домработницу нате в любовницы! А то надоел мне старый хрыч, а расстаться с ним боязно, знает, видите ли, слишком много!

– Да, замолчи ты, дура! – Мнемозина подошла к Вере и дала ей пощечину.

– В первый раз от всей души, – обрадовалась Вера, – ну, спасибо, дождалась! Сначала в театр играли, а потом сама жизнь на сцене появилась!

– И без тебя тошно, – всхлипнула Мнемозина, – я и сама не знаю, чего хочу! Наверное, это его дитя от меня такой любви просит! Только чуть засну, а он уже ножкой в самый верх живота долбит, как будто говорит мне: «Не обижай его, ведь он мой отец!»

– Мистика! – прошептала Вера.

– Какая тут, на х*й, мистика, если он оплодотворил меня гад, на всю оставшуюся жизнь! И теперь я хочешь – не хочешь, женой его буду! – прошептала, всхлипывая, Мнемозина.

– А я что?! Обо мне ты не думала?! – беспокойно вздохнула Вера.

– А что ты, ты тоже за мной в один короб полезла, так что тоже и мамой, и женой ему будешь, – злорадно усмехнулась Мнемозина.

– А если я не хочу?! – испугалась Вера.

– Мало ли чего ты не хочешь!