От слов тещи я даже немного прослезился. До этого мне никто не говорил таких прекрасных слов.

– Да уж, – тяжело вздохнула Мнемозинка, с болезненной гримасой усаживаясь в кресло.

Я с умопомрачительной нежностью взглянул на нее, и снова представил себе, как бью Мнемозинку кожаной плеточкой по попе, и как она снова хватается зубами за край подушки, и снова содрогнулся в экстазе, наполнившись чувствительными эманациями ее рыдающей Вселенной.

– Вообще-то я уже купил для вас домик, просто решил сделать вам сюрприз, – улыбнулся я, – так что завтра поедем вселяться, а заодно вызовем нотариуса и оформим все документики!

– Да, вы просто прелесть, – Елизавета Петровна неожиданно прильнула ко мне и заключила меня в свои безумные объятия, бессовестно прикусив в поцелуе мою нижнюю губу своими железными зубами. Теперь уж без настойки перца мне действительно не обойтись!

– Ты уж, дорогая, поосторожнее демонстрируй ему свои чувства, – деликатно высказался Леонид Осипович, заметив мои вытаращенные от ужаса глаза.

– Не учи ученую, – с обидой отозвалась Елизавета Петровна, с большой неохотой отодвигаясь от меня.

– Да уж, мама, ты веди себя поприличнее, а то ему это может и не понравиться, – поддержала отца Мнемозинка и опять слегка поморщилась, едва пошевелясь в кресле.

– Что это с тобой, моя девочка? – удивилась Елизавета Петровна, подойдя к ней ближе.

Мнемозинка тут же протянула свои губы к ее уху и стала что-то шептать, с лукавой усмешкой поглядывая на меня. Сердце мое сжалось от страха, но через некоторое время облегченно разжалось, потому что Елизавета Петровна полушепотом уже давала Мнемозинке какие-то полезные советы насчет лечения геморроя.

– Вы не курите?! – спросил меня Леонид Осипович.

– Нет, берегу свое здоровьишко, но могу просто постоять с вами на балконе.

– Буду очень-очень рад, – засмеялся с простодушной улыбкой Леонид Осипович, и мелкими шагами засеменил за мной по направлению к балкону.

– Я, как погляжу, ваши мышцы очень здорово накачаны, вы, наверное, где-то занимаетесь?!

– Да, бицепсы, трицепсы это моя слабость, как и тренажерный зал, который я всегда посещаю после работки, – со вздохом откликнулся я, и легко, как пушинку, приподнял над собой Леонида Осиповича на одной вытянутой руке.

– Ой, Герман, у меня уже голова закружилась, пожалуйста, отпустите, ради Бога, – пожаловался Леонид Осипович, заметно нервничая и подергивая в воздухе головой.

– Ну, что ж, бывает, – мудро заметил я, и опустил Леонида Осиповича обратно на дубовый паркет комнаты, рядом с дверью балкона.

– Да, сколько же у вас комнат-то? – восторженно подхохатывая, прошептал мой тесть, разглядывая пять золоченных дверей с зеркальными окошками в виде больших иллюминаторов, которые были в одной этой комнате.

– Всего лишь шестнадцать, – с сожалением заметил я.

– И что же, Мнемозина одна убирает все шестнадцать комнат?! – беспокойно вздохнул Леонид Осипович.

– Леонид Осипович, сколько у вас классов образования?!

– У меня ученая степень, Герман, я доктор биологических наук и всю свою жизнь посвятил изучению жизни северного оленя! – обиженно сощурился на меня Леонид Осипович, и даже слегка потрогал свою научную лысину, вроде как убеждаясь в собственной правоте.

Неужели человечество будет добывать себе разум из таких людей как Леонид Осипович, – задумался я, а сам извинился перед ним и раскрыл дверь балкона.

При виде Кремля и набережной с храмом Спасителя лицо Леонида Осиповича заметно смягчилось и приобрело торжественно-патриотическую задумчивость.

Он даже закурил с необычным пафосом, громко чиркая спичкой, и украдкой смахивая с щеки слезу. Я же поглядел вниз, во двор нашего дома, и тут же увидел какого-то бородатого мужика в грязной телогрейке, с какой-то животной яростью ковыряющегося в наших мусорных баках, и ужасно напоминающего собой питекантропа.

Боже, и откуда взялся этот дикарь, ведь в центре всегда полно милиции, а у дома всегда дежурит охрана, и кто здесь наставил этих дурацких мусорных баков, если в нашем доме мусоропровод в каждой комнате?!

Леонид Осипович все плакал, глядя, на наши родные святыни и даже один раз перекрестился, а потом, когда стал бросать вниз окурок, тоже поглядел на этого мужика, и его благородное лицо сразу же исказила брезгливая гримаса.

– Вот до чего довели Россию! – громко заговорил он, эффектно жестикулируя руками как ветряными мельницами. – Всё чертовы олигархи! Была бы моя воля, всех бы засудил и посадил! Всех до одного!

Потом он внезапно поймал мой смущенный взгляд, и сам же вспыхнул как стыдливая девица.

– Это я не о вас, Герман, совершенно не о вас, – стал оправдываться передо мной Леонид Осипович, – это я о тех жуликах, которые обкрадывают наш народ!

– Да, ладно, ерунда, – улыбнулся я, обнимая слегка обескураженного тестя, – главное, чтобы черти не пробрались в наши добрые сны, и чтоб не было революций!

– Нет, Герман, ты не прав, – негромко заспорил со мной Леонид Осипович, снова закуривая, – революция нужна, но не такая, чтоб убивать и вешать всех богатых, а чтоб разумно поделить между гражданами все доходы! Чтобы каждому по труду, и каждому по его потребностям! Некое подобие шведского социализма!

– Но это же коммунистический лозунг! Вы, что, коммунист?! – возмутился я.

– А ты против коммунистов? – удивленно поглядел на меня тесть. – Впрочем, я и сам уже давно не коммунист! Идею предали, как продали и Россию! А верхушка компартии тоже давно продалась! Вся Россия продажная, а поэтому и выставлена на продажу! Аукцион, мать его ети! Короче, все наше государство прогнило и я знаю почему!

– И почему?

– Потому что в нем никогда не хватало Любви! – повысил голос тесть.

– Зато, чем меньше Любви, тем строже правосудие! – усмехнулся я.

– Чтоб чему-то научиться, надо любить, – не согласился со мной тесть.

– Все проходит, и Любовь, и политика, – немного отойдя от Леонида Осиповича, заговорил я, – но вот, торговля существовала всегда и будет существовать, потому что людям надо жрать, и жрать, и срать! Отсюда и производительность труда развивается! А любому хозяйству, магазину, заводу хозяин свой нужен! Не будет хозяина и будет сплошной бардак!

– А разве у нас в России сейчас не бардак, Герман?! Ты только махни за сто километров от Москвы и погляди, как там живут люди! – занервничал Леонид Осипович, – конечно, Герман, ты в этой темной водичке немало добра для себя наловил! – странно подмигивая, прошептал мне тесть. – Или ты думаешь, я не понимаю, откуда ты столько денег набрал, что решил нам с женой дом подарить?!

– Вообще-то, я делаю это от чистого сердца, – обиделся я, – а что касается капитализма, так не я один всю эту кашку заварил, и потом мне в этой кашке, или в темной водичке, как вы заметили совсем не плохо, ну, а поскольку вы мне, как-никак родные, я и вам тоже хорошо делаю! Разве не так?!

– А в этом никто и не сомневается, Герман, – вздохнул Леонид Осипович и опять поморщился, поглядев на ковыряющегося в помойке мужика, – и охота ему в этой грязи ковыряться?! Вот, чудик!

– Идеи часто лишают человечиков разума, – сказал я, и, взяв у тестя сигарету, тоже закурил.

– А как же спорт, как здоровье?! – опять подмигнул тесть.

– Хотя наши дороги и разошлись, но идти-то нам вместе, – шепнул я, и тут Леонид Осипович неожиданно схватил меня за ворот пиджака и нервно затряс.

– А теперь, негодяй, рассказывай, какого черта ты бьешь по жопе мою дочь?!

– Не знаю, – испуганно прошептал я, – все как-то само собой происходит! По согласию!

– Ты думаешь, я слепой и ничего не вижу, как ей бедняжке тяжело на заднице сидеть?!

– Да, между нами все добровольно происходит, – шепнул я, и Леонид Осипович, сильно закачавшись, отпустил меня.

– О, Боже, неужели моя дочь тоже извращенка?! – схватился он руками за голову, и трагически скорчив рожу, замолчал.

Интересно, и почему, любые нормальные человеческие чувства считаются извращениями?! Ну, если мне приятно, хорошо от этого, то, что из того, что я удовлетворяю себя каким-нибудь немыслимым способом?! Может, им просто завидно, что я не такой как все?!

– Как вы думаете, за преступления, которые не предусмотрены законом, можно наказывать?! – усмехнулся я, и бросил вниз окурок.

– От извращенцев я стараюсь держаться подальше, Герман, чтобы не сделать им ничего плохого, – исподлобья взглянул на меня Леонид Осипович.