Калья Рид - Мое безумие

– Наконец-то наступил день переезда, – сказал Синклер, подходя ко мне быстрым, уверенным шагом.

– Наконец-то, – сказала я с улыбкой.

– Дайте угадаю… вы говорите грузчикам, куда все складывать.

– Откуда вы знаете?

– Вы – королева этого дворца. Разве вы делали бы что-то другое?

Мы несколько мгновений стояли молча. Не зная, что сказать, я прочистила горло и отступила в сторону, давая ему пройти. Синклер снял солнечные очки и повесил их за ворот рубашки. Мне был виден выступ его ключицы и оливковая кожа до самого плеча.

Мой пульс не просто участился. Он как будто взлетел до небес. Он колотился о мое горло, умоляя выпустить его на свободу. И все из-за чертовой ключицы.

Я поспешила отвернуться. Синклер ничего не заметил. Он обошел фойе, критически оглядывая стены и пол.

– Что скажете? – спросил он.

– Красиво, – ответила я. Совершенно искренне. Этот дом действительно был домом моей мечты.

Синклер двинулся по коридору к кухне, я же как будто приросла к месту. Я хотела последовать за ним, но боялась, что Уэс увидит нас вместе.

Я вернулась на свое место у входной двери. Через несколько минут Синклер вновь шагал по коридору. Он вышел на крыльцо и огляделся.

– Как дела? – небрежно спросил он, не решаясь посмотреть мне в глаза.

– Нормально.

– И это все? – улыбнулся он.

Всякий раз, разговаривая с Синклером, я чувствовала, что он как будто что-то ищет. Напряжение не отпускало меня, и это при том, что мне жутко хотелось расслабиться и начать непринужденный разговор.

– Что вы будете делать в выходные? – спросила я у него.

– Наверно, устрою себе отдых.

– Какой же это отдых, если вы приедете к клиенту, – возразила я.

– Поскольку дом закончен, вы больше не клиент. – Он приподнял бровь. – Теперь мы друзья.

Друзья.

Нет, это слово явно не подходит. Друзья не смотрят друг на друга так, как смотрим мы. Между нами не было ничего дружеского, но я кивнула и слабо улыбнулась ему.

– Разве у вас нет семьи?

– Нет. Никакой семьи, – улыбнулся он.

Я уже это знала, но хотела услышать от него самого.

С тех пор как я узнала, что он брат Рене, я частенько как бы невзначай спрашивала ее о нем. Хотела узнать как можно больше. Это было нехорошо, но мое любопытство было сильнее меня. Он был средним ребенком из трех. Холост. Никаких бывших жен. Никаких детей. Никого.

Мне же не давал покоя вопрос: как такое может быть? Почему этот невероятный человек до сих пор один?

– Почему нет? – вырвалось у меня.

– Почему у меня нет семьи?

Я кивнула.

Синклер усмехнулся и пожал плечами.

– Наверно, я еще не нашел свою единственную.

– Обязательно найдете.

– Вы так думаете?

– Конечно.

А потом он посмотрел мне прямо в глаза. Его лицо было серьезным.

– Может, я уже нашел ее.

От его взгляда у меня перехватило дыхание.

– Может быть.

Гнетущая пауза. Мы оба застыли как статуи. Между нами повисла горстка невысказанных слов.

– Мне пора, – наконец сказал Синклер. – Я рад, что вам нравится ваш дом.

– Да, я в полном восторге.

– Увидимся позже.

Он даже не пытался скрыть намек. Тот прозвучал громко и отчетливо. Это был мой шанс все прояснить. Достаточно покачать головой, и все соблазны, все искусы вмиг исчезли бы. Но вместо этого я кивнула. Я его услышала, услышала его мольбу и согласилась.

В конце дня к нам заехала моя мать. Мы все вместе поужинали, а потом мы с ней приступили к распаковке вещей.

У моей матери явно чесались руки. Она мгновенно превратилась в ту милую маму, которая растила меня. Когда кухня была распакована, она тотчас взялась за гостиную. Она несколько раз просила Уэса выйти к нам и помочь. И хотя он валился с ног от усталости, он не сказал ни слова.

– Мам, уже поздно.

Она встала руки в боки и громко выдохнула:

– Который час?

Я взглянула на часы и простонала:

– Без четверти двенадцать.

– Ой, я понятия не имела, что уже так поздно. – Она оглядела гостиную. Диван и мягкое кресло стояли под углом к телевизору. Перед диваном был расстелен ковер. Лампы включены в розетки, а на столиках стояли фотографии. Осталось лишь повесить занавески и картины.

Мать схватила сумочку и пальто. Мы с Уэсом проводили ее до двери. Если честно, мы опасались, не дай бог, что она оглянется на голые стены, найдет дрель и начнет вешать карнизы для штор.

Я вышла на крыльцо и устало привалилась к Уэсу. Где-то вдалеке лаяла собака. На другой стороне улицы в доме соседа горел свет. Жалюзи были опущены, но я видела движущиеся тени. Вдоль дороги выстроились в ряд фонари. Этот небольшой квартал был таким, каким я его себе представляла.

– Что ж, не буду вам мешать. Отдыхайте. – Мать крепко обняла меня и отстранилась. – Завтра ждите меня с утра для второго раунда распаковки.

– Непоседа, – поддразнила я ее.

Мать уже зашагала к машине, но тут мне в голову пришла одна мысль.

– Мам! – Она обернулась. – Подожди секундочку. Я кое-что забыла. – Я схватила на кухне телефон и бросилась к входной двери.

– Прежде чем уедешь, может, сфотографируешь нас двоих?

Она взяла у меня телефон, но игриво закатила глаза.

– Ты и твои фотографии…

Она отошла на середину дорожки. Уэс положил руку мне на плечо. Моя рука обвилась вокруг его талии.

– Улыбочку… раз… два… три.

Я улыбнулась.

По крайней мере, мне так кажется.

Ноябрь 2015 года

Доктор Кэллоуэй записывает все, что я вспоминаю. Ее рука буквально летает по бумаге. Я говорю быстро и понимаю, что ей нелегко, но часть меня боится, что если я не скажу все сию же секунду, то не скажу никогда. Но она поспевает за мной и никогда не просит ничего повторить.

Когда я заканчиваю, она кладет ручку и смотрит на меня.

– Значит, между вами с Уэсом все было непросто.

Вот оно. Я знала, что нам потребуется доверительный разговор врача и пациентки. С кем-то другим я бы попыталась сменить тему. Но, испытывая к доктору Кэллоуэй толику доверия, я отвечаю:

– Похоже на то.

Я убираю волосы Эвелин со лба, и мои руки дрожат. Как будто уловив мою нервозность, она запрокидывает голову и смотрит на меня.

– Две вспышки, и обе на ровном месте… Думаю, тут занервничает любой.

Я смотрю в пол, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями.

– Я была напугана.

Доктор Кэллоуэй молчит.

Я закрываю глаза.

– Это просто не имело смысла. Я не понимала, что происходит. Мне казалось, что я…

Внезапно я умолкаю. Ведь признай я, что мне показалось, будто я схожу с ума, как мои слова будут использованы против меня.

Я встаю.

– Я могу идти?

Моя просьба, похоже, ее не удивляет. Она пожимает плечами.

– Если хочешь.

– Я бы хотела.

Я едва ли не бегом бросаюсь к двери. Я уже почти вышла в коридор, когда доктор Кэллоуэй окликает меня. Я нехотя оборачиваюсь.

Кэллоуэй улыбается мне.

– Страх – это нормально.

Ей легко так говорить, ведь не она окунается в свое прошлое. Ей не нужно переживать его заново. Дверь за мной закрывается. Эвелин ерзает у меня на руках. Вертит головкой влево и вправо. Полностью игнорируя Элис, я спешу в свою комнату. И как только переступаю порог, хватаю со столика бутылочку.

Обычно, когда я даю Эвелин бутылочку, она мигом успокаивается и вновь становится очаровательным ангелочком, которого я так люблю. Сегодня она отталкивает ее, как будто это яд. Я меняю ей подгузник. Я пеленаю ее. Я даю ей соску. Я нежно ее качаю.

Все бесполезно.

Терпение начинает изменять мне. Она продолжает истошно вопить, и вскоре мне уже кажется, что мои барабанные перепонки вот-вот лопнут. Я не могу ни на чем сосредоточиться. Я задыхаюсь. Стены как будто наступают на меня.

– Хватит орать! – кричу я.

Напуганная моим криком, она плачет еще громче. Это не ее вина. Все это не ее вина. Я делаю глубокий вдох, кладу дочь в кроватку и спешу в ванную. Будь у двери замок, я бы точно заперлась. Я хочу побыть одна. Всего одну минуту, когда мне не нужно беспокоиться о том, что медсестры начнут стучать в дверь.

Всего одна минута на то, чтобы все обдумать.

Я сжимаю край раковины и, понурив плечи, глубоко вдыхаю. Затем включаю воду и смотрю, как прозрачная струйка кружится вокруг сливного отверстия. Делаю еще один глубокий вдох, набираю пригоршню воды и ополаскиваю лицо. На ощупь беру полотенце – оно всегда висит слева от меня – и промокаю кожу насухо. Когда я смотрю в зеркало, я вижу себя, но не такой, как на самом деле. На мне та же одежда, что и в тот день, когда мы переехали в дом. Мои глаза, которые обычно совершенно пусты, теперь полны страха.