Калья Рид - Мое безумие

– Если ты вдруг когда-нибудь усомнишься в нас, тебе достаточно прижать ладонь к груди и почувствовать свое сердце. Пока оно бьется, моя любовь к тебе жива.

Я приложила ладонь к сердцу. Синклер положил сверху свою руку.

– Бьется? – спросил он.

– Бьется, – прошептала я в ответ.

Март 2015 года

– По сравнению с этими дамами я чувствую себя сущим слоном, – пробормотала я матери.

Мы с ней приехали на женский обед, вернее, на ежегодный бранч в соседнем загородном клубе. Все эти застольные посиделки устраивались под предлогом сбора денег для многочисленных благотворительных организаций, но на самом деле самые богатые женщины в Фоллс-Черч просто собирались вместе, чтобы посплетничать.

Но даже так я отправилась туда по одной-единственной причине, и причиной этой была моя мать. Я посещала это мероприятие почти каждый год, начиная с шестнадцати лет. Пока все вокруг потягивали шампанское, я сидела рядом с ней и пила воду. Время от времени подруга моей матери делала мне комплимент, а моя мать сидела и сияла.

Но в этом году все было иначе. Подойдя к нашему столику, я увидела, как взгляды присутствующих уперлись в мой живот, скользнули к моему лицу, а затем снова вниз. После чего дамы спешили отвернуться и возобновить оживленную беседу с соседями по столу.

Меня заклеймили как ужасную жену замечательного мужа. В их глазах я была шлюхой. Этакой современной Эстер Принн. Дайте этим дамам несколько минут, и я не сомневаюсь, что они пришили бы мне на платье алую букву «А»[1].

– Меня здесь не должно быть, – сказала я одним только уголком рта.

Высоко держа голову, мать улыбалась направо и налево.

– Ты останешься. Пусть говорят.

Нас проводили к нашему столику, накрытому красивой бледно-розовой скатертью. Посередине в стеклянной вазе стоял потрясающий букет цветов. Хрустальные бокалы для шампанского сверкали и искрились. И на каждой тарелке была карточка с именем гостьи. Найдя карточку с моим, я с глубоким вздохом опустилась на стул и погладила ладонью живот. Казалось, еще недавно я была беременна без видимых признаков, а потом вдруг – бац! – на всеобщем обозрении.

Такое впечатление, что ребенок использовал мой мочевой пузырь в качестве резиновой игрушки. И если это всего через шесть месяцев, то что будет в самом конце беременности? Тем не менее в глубине души я знала, что буду скучать по этим моментам. Настырный голос в моей голове твердил, что каждый толчок крошечной пятки – это вверх счастья. Каждый мышечный спазм. Каждый побег в туалет. Потому что они неповторимы.

И их нужно прочувствовать сполна.

Через два столика слева от меня сидела мать Уэса. Каждые несколько секунд я чувствовала на себе ее взгляд. Но сама ни разу на нее не взглянула. Неудивительно, что наши отношения быстро испортились. Чью бы сторону она заняла, пока тянулся бракоразводный процесс: бывшей невестки или ее идеального сына?

Ясное дело, что не мою.

Но шокировало другое – то, как быстро она распространила слух. Она не жила в Фоллс-Черч, но это явно не имело значения. Она как будто была одержима, рассказывая эту историю на свой лад, чтобы у ее драгоценного сына над головой всегда оставался сияющий нимб. Окружающие, словно стервятники, с жадностью налетали на ее рассказы, что в очередной раз доказывало: ничто так не объединяет женскую компанию, как хорошая сплетня.

Моя мать не одобряла моего решения развестись. Она снова и снова пеняла мне, что я должна постараться все уладить. Но пусть хоть кто-то вне нашей семьи попробует плохо отзываться о ее дочери! Пусть пеняет на себя. Она рассказывала свою версию любому, кто был готов ее выслушать, и всегда заканчивала разговор твердым заявлением:

– Не следует верить всему, что слышишь.

В результате большинство женщин стояли там, красные, как вареный рак, и сконфуженно что-то лепетали в свое оправдание.

Нет, мы с матерью, вероятно, никогда не сойдемся во взглядах по большинству вещей, но если я могла рассчитывать на ее уважение, то, наверно, это оно и было. И с готовностью его приняла.

На подиум, чтобы произнести речь, вышла ухоженная блондинка. Все вежливо захлопали. Она начала свою речь, но я тотчас же отключилась. Попивая воду, я оглядела зал. Там не было никого, с кем мне бы хотелось поговорить. Абсолютно бездарно потраченный день. Я могла бы уйти прямо сейчас, и никто этого не заметил бы.

Через несколько минут речь закончилась. Я автоматически похлопала вместе со всеми. Сразу после этого был подан ланч – небольшие порции сезонного салата, жареный лосось и спаржа.

Дамы вокруг меня медленными, изящными движениями резали лосось. Я же едва сдержалась, чтобы не проглотить мою порцию за один раз. В считаные минуты съев все, я отодвинула тарелку.

Насытившись, я лениво обвела взглядом обеденный зал. Все, как и прежде, все как всегда.

В дверном проеме промелькнуло красное пятно. Я выпрямилась на стуле и вытянула шею. И тогда я увидела ее. Наши взгляды встретились. Она испуганно посмотрела на меня и ушла.

Я вздрогнула, и мои колени стукнулись о стол. Моя мать что-то сказала, но я пропустила ее слова мимо ушей.

Мое сердце забилось быстрее.

Этого не может быть.

Я вскочила со стула.

– Виктория, – сказала мать. – Что ты?..

– Я сейчас вернусь, – рассеянно ответила я.

Так быстро, как только могла, я направилась в дальний конец комнаты, не отрывая глаз от брюнетки. Один раз она оглянулась через плечо и, увидев, что я иду за ней, в ужасе вытаращила глаза и ускорила шаг.

Я столкнулась с какой-то с женщиной, а затем с официантом, который нес поднос с шампанским, но постаралась не упустить ее из виду.

Из обеденного зала я уже почти выбежала трусцой.

– Эй! – крикнула я вслед ее удаляющейся фигуре. – Эй, подожди!

Она бросилась через вестибюль и резко свернула направо в сторону туалетов. Люди оборачивались и удивленно смотрели на нас обеих. Мне было все равно. Я должна была поговорить с ней. Прежде чем она выскользнула за дверь, я схватила ее за руку.

Она остановилась как вкопанная, медленно повернулась и посмотрела мне в глаза. Это была она: женщина с фотографий.

Из моих легких мгновенно вышел весь воздух.

Я не могла пошевелиться.

Я не могла думать.

Я не могла дышать.

Сейчас, когда я увидела ее во плоти, наше сходство поразило меня еще больше. Те же темные волосы, ниспадающие на плечи. Те же ярко-синие глаза, как у меня.

– Кто ты? – прошептала я.

Женщина вздрогнула и повозилась с ремешком сумочки.

– Мелани. – Она подняла на меня глаза и поморщилась, как будто звук ее имени причинил ей физическую боль, а затем медленно кивнула. – А ты – Виктория.

Я кивнула и рассеянно погладила себя по животу. Мелани буквально пожирала меня глазами.

– Я давно хотела с тобой познакомиться, – призналась я.

– Откуда ты меня знаешь? – прошептала она.

Мне меньше всего хотелось упоминать те злополучные фотографии, но что мне еще оставалось?

– Твои фотоснимки… их кто-то прислал мне.

Она тотчас побледнела и даже не пыталась скрыть свою вину. В другое время и в другом месте я, не задумываясь, дала бы выход моему гневу, высказав ей все, что думаю по этому поводу. Но в тот момент меня охватила страшная печаль: сердце нам обеим разбил один и тот же человек.

– Почему ты пришла сюда?

Похоже, мой спокойный тон и слова сразили ее наповал.

– Я хотела извиниться перед тобой. – Она нервно сглотнула и сморгнула слезы. – Сначала я не знала, что он женат.

– И давно вы с ним знакомы?

Мелани выглядела слегка растерянной, как будто не знала, то ли сказать мне правду, то ли солгать.

– Почти год.

Одно дело признать, что ваш брак распался и что любовь уже давно выпорхнула в окно, и совсем другое – услышать такое.

– Но вот уже несколько месяцев, как я ушла от него! – поспешила добавить она.

– Это уже не имеет значения. Мы с Уэсом разошлись. – Она посмотрела на меня большими глазами, полными вины. – Не из-за тебя… хотя это определенно сыграло свою роль.

– Извини. – Ее глаза наполнились слезами.

У меня не было ненависти к Мелани. Я не воспринимала ее как разлучницу или злодейку. У меня и в мыслях не было заклеймить ее такими словами. Кто знал, что ей наговорил Уэс? А он явно наговорил много, потому что она выглядела еще более подавленной, чем я.