Калья Рид - Мое безумие

Я чувствую себя легкой, как перышко. В моем воображении я вижу себя парящей в небе. Я медленно опускаюсь к земле. Воздух танцует на моей коже. Я смотрю на белый потолок. Я улыбаюсь и закрываю глаза.

Последнее, что я слышу:

– Фэйрфакс – не место для ребенка…

Я хороший человек.

Я знаю.

Мне здесь не место.

Сколько времени прошло: несколько минут? Часов? Дней? Я не знаю. И это самое страшное. В комнате, где нет никаких звуков, время стоит на месте. Дыхание становится прерывистым, а сознание – мерзким, злым существом. Оно исходит внутри вас гноем, ожидая удобный момент, чтобы обратить ваши слова на вас и посмотреть, как вы страдаете.

В белой комнате вы становитесь своим злейшим врагом.

Очнувшись, я растерянно смотрю на свое тело. Мой спортивный костюм куда-то пропал, теперь на мне больничная пижама. На моем правом запястье синий браслет. И зеленый. Я не знаю, что они означают и почему они вообще на моей руке. На обоих написано следующее:

Для этого нет причин. Зачем их на меня надели?

Я знаю свое имя.

Это курам на смех.

Но, возможно, это сделано специально.

Возможно, они знают, что у меня едет крыша и я забуду свое имя. Возможно, они так мне помогают.

А может, и нет.

Может, они задумали какую-то подлянку. Например, решили дать мне такой сильный наркотик, что моя память будет стерта, и я не буду знать, кто я, что я делала и кого любила.

А может, они просто хотят лишить меня рассудка. При этой мысли я начинаю колотить в дверь и кричать, чтобы меня выпустили. Теперь у меня болят руки. Наверняка будут синяки. Горло саднит от крика.

Все четыре стены в белых квадратах. Я пересчитала их несколько раз. Число никогда не бывает прежним. Потолок белый, полы тоже белые. Здесь нет никакой мебели. Просто одеяло в углу и маленькая плоская подушка. Эти две вещи смотрятся здесь инородными телами, как будто кто-то в самую последнюю минуту решил придать белой комнате немного «уюта».

Я сижу в углу комнаты, спиной к стене, как можно дальше от двери. Я знаю, что я здесь одна, но я чувствую на себе взгляд, отслеживающий каждое мое движение.

Никто не заглядывает сюда, чтобы проверить, что со мной и как. Неужели они решили оставить меня здесь гнить вечно? Я хочу сказать нет, но меня уже терзают сомнения.

Я слышу детский плач, правда, очень слабый. Мой пульс стремительно учащается. Я мысленным взором вижу Эвелин, лежащую в своей колыбельке. Она напугана, а меня нет рядом, чтобы ее утешить. При этой мысли меня тошнит. Будь она здесь прямо сейчас, я бы протянула руку и посчитала удары ее сердца. И тогда бы я узнала, что я жива. Я бы знала, что у меня есть шанс выйти отсюда живой.

Плохая мать… плохая мать… плохая мать…

Я не знаю, что делает мой мозг… вспоминает темные моменты из прошлого. Как бы я ни старалась не обращать внимание на эти слова, у меня это не получается, потому что их подкрепляют события настоящего. Я плохая мать. Я допустила, что у меня забрали моего ребенка. Я недостаточно боролась с медсестрами и врачами.

Я многого чего не сделала.

Меня так сильно трясет, что у меня стучат зубы.

Казалось бы, ничто не может сравниться с безумием и страхом, душащим меня, но низкий недобрый голос в моей голове говорит мне, что я ошибаюсь.

– Почему ты не можешь просто выслушать меня? – кричу я и смотрю в глаза Уэсу. Он стоит справа от меня, и его колени касаются моей руки. Я хочу дернуться, но я в ловушке.

Он убирает волосы с моего лица и заправляет их мне за ухо.

– Я же сказал тебе оставить все это в покое, не так ли? Все это время я пытался уберечь тебя.

Я подтягиваю ноги к груди и упираюсь лбом в колени. Его здесь нет… его нет… его нет.

Все это только у меня в голове. Вот что происходит, когда страх берет верх.

Но он здесь. И все в нем настоящее.

– Они забрали ее, – шепчу я. – Они отняли у меня мою дочь.

– Сама виновата. – Голос Уэса, еще мгновение назад полный участия и нежности, становится жестоким, угрожающим. – Я планировал для нас такую прекрасную жизнь. Надеюсь, ты это понимаешь, не так ли?

Может, если закрыть глаза, если заговорить с ним, он просто исчезнет?

– Закрой глаза и сосчитай до десяти. Скоро все закончится, еще до того, как начнется, – повторяю я.

– Прекрати! – рычит он.

Я не прекращаю. Более того, мой голос звучит громче с каждым словом.

– Скоро все закончится, еще до того, как начнется…

– Прекрати!

Он хватает меня за руки. Он трясет меня, кричит, чтобы я заткнулась.

Закрой глаза и сосчитай до десяти. Скоро все закончится, еще до того, как начнется. Закрой глаза и сосчитай до десяти. Скоро все закончится, еще до того, как начнется.

Закрой глаза и сосчитай до десяти. Скоро все закончится, еще до того, как начнется. Закрой глаза…

Дверь со скрипом медленно открывается.

Я даже не пытаюсь поднять голову и вслепую шлепаю по стене снова и снова. Звук моих шлепков об обивку – единственное напоминание о том, что я все еще жива и присутствую на этом свете.

– Виктория, мне очень жаль. – Доктор Кэллоуэй наклоняется ко мне и опускается рядом со мной на колени. На ее лице написана озабоченность. Я тупо смотрю на нее. – Я не знала, что ты была здесь всю ночь. Я бы никогда этого не одобрила.

Она кладет руку мне на плечо, но я отдергиваю его. Я на грани полного помешательства.

– Мне очень жаль, – повторяет она.

Доктор Кэллоуэй предлагает мне руку, но я встаю самостоятельно. Она не закрыла за собой дверь, и теперь мне слышны слабые голоса медсестер и пациентов.

– Как долго я здесь сижу? – Мой голос срывается на хрип.

– Всего на одну ночь. Не более девяти часов.

Невозможно. Такое ощущение, что прошли годы. В следующий момент я вижу перед собой Эвелин.

– Где моя дочь?

Доктор Кэллоуэй протягивает перед собой руки.

– С ней все в порядке. Все в порядке.

– Где она? – Мой голос полон отчаяния. Я не поверю, пока я не увижу ее собственными глазами. Самая страшная часть этой комнаты – разлука. Я бесчисленное количество раз слышала плач моей малышки. Но спустя некоторое время, не знаю точно когда, ее рыдания стихли.

И тогда я начинаю опасаться худшего. Я знаю, это звучит невероятно, но когда я пыталась нащупать собственный пульс, говоря себе, что если я найду его, то моя дочь все еще жива, я не нашла его.

– Где она? – кричу я.

– Виктория, с ней все в порядке. Но мне нужно поговорить с тобой о том, что я обнаружила в твоем деле. Я… – Губы доктора Кэллоуэй шевелятся, но я не слышу ни единого слова. Их заглушает биение моего сердца. Я стараюсь слушать. Честное слово.

Но мой разум вопит, что я должна немедленно найти свою дочь, я просто обязана это сделать. Нырнув под ее руку, я выбегаю в коридор.

– Виктория! – кричит мне вслед доктор Кэллоуэй.

– Хочу убедиться, что с ней все в порядке! – кричу я и бегу по коридору. Мне не нужно много времени, чтобы добраться до своей комнаты. Дверь моей комнаты настежь. Один взгляд внутрь, и я знаю: Эвелин там нет.

Я спешу в комнату отдыха. Коридор пуст. Рядом с запертой дверью открыта комната отдыха. Медсестра вводит группу женщин.

Она совершает ошибку, оставив одну из дверей открытой. Я вбегаю через нее в комнату отдыха. Все тотчас поворачиваются ко мне. Наверно, я похожа на маньячку. Но мне наплевать. Моя внешность – последнее, о чем я думаю.

Где она? Где она? Где она? Я оборачиваюсь по кругу и вижу Элис. Она стоит возле медсестры. Моя дочь у нее на руках.

Моя дочь.

Элис видит меня. Куда только подевалась ее мерзкая ухмылочка, когда она уговаривала доктора сделать мне укол. Она явно боится. Боится меня.

– Верни мне моего ребенка. – Стоит словам слететь с моего языка, как у меня возникает ощущение уже виденного. Это сбивает меня с толку, но всего на пару секунд. Я хватаю свою дочь, готовая, если придется, убить за нее.

Я крепко прижимаю малышку к себе. Она плачет. Я пытаюсь ее успокоить, но она заходится в крике.

– Посмотри, что ты наделала…

Голос Уэса шепчет мне на ухо. Я резко поворачиваюсь. Его там нет. Телевизор, как обычно, включен, но его никто не смотрит. Настольные игры остановлены.