Калья Рид - Мое безумие

– Вы хотите, чтобы я открылась и рассказала, как я себя чувствую? – скептически спрашиваю я. Уже от того, что я произношу это вслух, у меня во рту остается горький осадок.

– Нет, не это.

– Тогда что?

– Ничего страшного, Виктория. Я знаю, ты по натуре скрытная. – Она смотрит на Эвелин, и ее улыбка слегка тускнеет. – Ты любишь свою дочь и хочешь защитить ее, но мне нужно, чтобы ты открылась. Мне нужно твое доверие.

Она резко встает. В окно светит солнце, и тень моей собеседницы кажется больше моей. Я машинально вздрагиваю. Доктор Кэллоуэй этого не замечает. Она подходит к шкафу и вытаскивает папку. Сбоку на ней написано мое имя. В ней так много бумаг, что она того гляди вот-вот развалится.

– Это история моей болезни?

Она кивает и открывает папку. Некоторые бумаги скреплены вместе. По краям приклеены красные полоски. К задней обложке прикреплен карман с толстой стопкой фотографий. Она достает несколько штук и держит в руках.

– Я хочу показать тебе несколько фотоснимков.

Я пытаюсь взглянуть на них, но доктор Кэллоуэй прячет их, как будто мы играем в покер.

– Чьи это фотографии?

– Твои. Я начну медленно показывать тебе каждый снимок. Как только ты их рассмотришь, я быстро покажу другие. Если какие-то из них покажутся тебе знакомыми, скажи мне остановиться, и я остановлюсь.

– Откуда они у вас? Кто вам их дал?

Доктор Кэллоуэй опускает снимки.

– Твоя мать. Когда тебя поместили в Фэйрфакс, она дала их твоему врачу в надежде, что ты вспомнишь… что-нибудь.

– Тогда почему я их вижу только сейчас?

– Потому что каждый раз, когда тебе показывали эти фотографии, ты отказывалась на них смотреть.

Я отказывалась? Не могу вспомнить это, но у меня нет причин не верить доктору.

– Ты готова взглянуть на эти фотографии? – мягко спрашивает она.

Когда кто-то хочет повторить свой путь, с чего ему начать?

С начала.

Проблема в том, что я не знаю, где это начало.

Но вот он, мой шанс вторично прожить жизнь через призму снимков.

Я была бы дурой, если бы отказалась, но еще большей дурой, если бы не начала нервничать. Это квантовый скачок из моей повседневной рутины, и я понятия не имею, чем все это закончится.

Я медленно киваю.

– Отлично, – говорит она. – Пора распутать твое прошлое.

Первое фото: мы с Уэсом в день нашей свадьбы. Держась за руки, идем по церковному проходу. Уэс улыбается мне, а я сияю от счастья. Посмотреть на нас – мы идеальная, счастливая пары. По уши влюбленные друг в друга.

Второе: мы с мамой. Сидим на заднем дворе ее дома. Это тот самый дом, в котором я выросла. Мать держит в одной руке тонкую сигарету, в другой – фотографию. Передо мной стопки фотоснимков, а на столе во внутреннем дворике стоят напитки. Мы обе улыбаемся в объектив.

Третье: я в больнице. На мне больничная пижама. Рядом со мной стоит неизвестная блондинка. Я прислонилась к стойке и выгляжу измученной, но очень счастливой.

Как она и обещала, процесс ускоряется. Один за другим возникают новые снимки, все быстрей, быстрей и быстрей. Вскоре цвета начинают сливаться, и я не знаю, где заканчивается одна картинка и начинается следующая.

У меня кружится голова. Я чувствую себя как на американских горках за несколько секунд до крутого поворота. К горлу подступает тошнота. Я опасаюсь, что меня вот-вот вырвет.

– Хватит, – говорю я. Но картинки сменяются еще быстрее. – Я сказала, хватит.

Доктор Кэллоуэй останавливается на фото, на котором изображены мы с Уэсом, но мой разум этого не видит. Он цепляется за все эти воспоминания, цепляется, как голодное животное за еду. Мое сердце бьется со скоростью миля в минуту. Я не в состоянии сделать глубокий вдох. Стены медленно надвигаются на меня, и я чувствую себя в ловушке.

Память затягивает меня, как в воронку, и я с каждой секундой становлюсь все меньше и меньше, в то время как фото увеличивается в размерах и постепенно окружает меня. Кабинет доктора Кэллоуэй тускнеет. Она все еще говорит, но ее слова уже невозможно разобрать.

В моих ушах стоит звон. По краям моего поля зрения возникает яркий, ослепительный свет и вскоре я вижу только его. Я чувствую, что отрываюсь от настоящего и растворяюсь в прошлом. Мой спортивный костюм растворяется, ему на смену приходит летнее хлопчатобумажное платье. Мои волосы блестят, моя кожа начинает сиять. Легкий ветерок щекочет мне кожу. И на моих глазах Эвелин начинает исчезать. Я кричу ей вслед, но, увы, слишком поздно… Меня уже нет.

Май 2012 года

В тот день, когда я встретила Уэсли Донована, я понятия не имела, как сложится моя жизнь. Я познакомилась с ним год назад. Мы столкнулись с ним на улице. Буквально столкнулись. Я торопилась, неся букет цветов, который купила у флориста. Я спешила к своей машине и на ходу взглянула на часы. Я хотела вернуться к себе и еще немного прибраться до ужина с мамой. Цветы я хотела поставить в вазу и украсить ими стол, чтобы мать грузила меня хотя бы одной вещью меньше. Знаю, мне следовало позаботиться об этом раньше. Пять часов – худшее время, если вам надо что-то сделать, но у меня в больнице была поздняя смена, и я вернулась домой около шести утра. Я сказала себе, что посплю несколько часов, но в итоге проспала до трех часов дня.

Водители ждали в дорожной пробке. Гудели клаксоны. Радиоприемники орали на всю мощь. Казалось, будто земля дрожит подо мной. Все это жутко раздражало и отвлекало.

А потом я налетела прямо на него. Он тоже торопился, на ходу разговаривая по мобильному. Телефон выскользнул из его руки, упал на тротуар и, пролетев по бетону, остановился рядом с отверстием ливневой канализации. Мои цветы разлетелись в разные стороны.

– Извините, – посетовал он и опустился на колени, чтобы помочь мне собрать все двадцать роз на длинных стеблях.

Одна за другой те вернулись в бумажный пакет. Передо мной был красавец-мужчина, и он бережно собирал мои цветы. Я тотчас оцепенела и уставилась на него. Его белокурые волосы были коротко стрижены на висках и длиннее на макушке. Все пряди лежали волосок к волоску. Светло-каштановые ресницы касались щек, затеняя карие глаза. Он был гладко выбрит, и его скулы четко выделялись на фоне лица. Он взглянул на меня из-под ресниц, и мой мир изменился.

В один миг.

Он смотрел на меня так, словно хотел овладеть каждой частью меня. Безумием было то, что я была не против. Смутившись, я подняла его телефон и передала ему в тот момент, когда он вернул мне цветы.

– Ваш телефон цел?

Он сунул его обратно в карман, пожал плечами и лениво улыбнулся.

– Не имеет значения. Я могу купить себе новый.

Дрожащим голосом я поблагодарила его, а он, прежде чем зашагать прочь, нежно взял меня за руку. В его крупной ладони та казалась такой маленькой, такой хрупкой.

– Уэс Донован, – представился он.

– Виктория Олдридж.

Его пальцы соскользнули с моего запястья, на миг задержались на моей коже, и он пожал мне руку. Одно простое рукопожатие, и мое сердце чуть не выскочило из груди. Я поняла, что хочу увидеть Уэса снова.

Но тут он сказал мне:

– У вас кровь.

Я моргнула, прогоняя туман, которым он меня окружил.

– Что?

Он поднял мой указательный палец, и я увидела, как по его кончику медленно стекает ярко-алая кровь.

– Должно быть, вы укололись о шип розы, – сказал он.

– Думаю, да, – ответила я, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание.

Не спрашивая, Уэс нежно взял мою руку и обвязал ее платком с монограммой. Затем, неся мои цветы, проводил до машины. Я уже почти села за руль, когда он прислонился к машине плечом и, нагнув голову ниже, сказал, что хотел бы увидеть меня снова.

Я сказала «да». Конечно, ответила я. Мне казалось, что только полная дура ответит отказом такому мужчине, как Уэс Донован.

Таков был пролог наших отношений.

Уэс был на десять лет старше меня, мне же было двадцать три. Тогда разница в возрасте меня нисколько не беспокоила. Более того, это было еще одно очко в пользу Уэса. Я даже не заметила, как его непоколебимая самоуверенность поглотила меня. В моих глазах Уэс был олицетворением зрелости. Мудрости. Он знал, чего хочет и когда.

У нас было так много общего: книги, даже наше детство. Мы идеально подходили друг другу.

Он был… само совершенство.

Я же хотела быть той, что ухватила себе недосягаемого Уэса. Когда я говорила, он внимательно слушал, впитывая каждое мое слово. Время от времени он выдавал информацию о себе, и когда он это делал, я неизменно чувствовала себя избранной.