Анна Кафа - Мое имя – Лектон

Перед отелем располагалась зеленая площадка со стрельчатыми кипарисами и одиноко скучающими столиками. Кей направилась к одному из них, села в кресло и закурила (что делала очень редко), теребя в руке зажигалку.

– Ему не понравился портрет, и я его отдала… – она на минуту замолчала… – Простите, я говорю невнятно, я сейчас все объясню. Не знаю почему, но мне хочется вам все рассказать. Может потому, что больше просто некому, или вы просто первый, кто встретился мне…

Жак видел ее волнение, и очень хотел успокоить:

– Не переживайте. Рассказывайте. Может, кофе, чай или что-нибудь крепкое?

– Да чай, горячий… И плед.

Жак на минуту отлучился и вернулся с рыжим пледом, в который Кей нырнула, показав из него только свою голову. Ее трясло.

Еще минуту спустя появился официант с чаем, круассанами и шоколадом.

– С чего начать? Надо ведь с чего-то начать… Все началось пять лет назад. Я встретила Марка в Лос-Анджелесе, когда ездила на конференцию. Там все закружилось… Он был крупный бизнесмен, у него в распоряжении находилось несколько бензоколонок, рекламное агентство, еще какие-то производства, о которых я не знала. Семья, четверо уже взрослых детей, хорошее положение в обществе. Но это все было ничем. Жену он давно уже не любил, и питал к ней только дружеские чувства и уважение. У него была любовница, которая ко времени нашей встречи уже не могла заполнить его пустоту. Он был в страшной черной дыре существования, в вакууме, когда вдруг перед ним встал ясно вопрос о смысле его собственной жизни, но ответа он не находил. Марк ужасно испугался, что нажил много всего, но забыл про самое главное… Ему казалось, что он зря растратил себя на это внешнее благополучие. Но, ладно… Это долго…

Я сама живу в Петербурге. С тех пор, как мы познакомились, между нами появилось сильное чувство, настолько сильное, что Марк поставил на карту все свое нажитое богатство, семью, друзей, бизнес. Мы виделись практически каждые два-три месяца. Он прилетал в Питер, или мы встречались на нейтральной территории: в Венеции, Берлине, или вот, как сейчас, в Париже. Каждый раз он выбирал новое место…

Иногда мне казалось, что у нас одна душа на двоих, самое удивительное, что наше огромное различие удивительным образом рождало сильнейшее сходство, доходящее до какого-то двойничества. Мы были во всем различны и во всем одинаковы… Не знаю, как это объяснить… Ну, да ладно… Всего не расскажешь… Дело в том, что постепенно наша связь становилась все более сложной. У него возникли серьезные проблемы в семье, жена начала пить. Дети стали догадываться и, руководствуясь горем матери, стали винить его в происходящем и отдаляться. Его любовница, которая была прежде всего его близким другом, заметив изменения в его отношении, впала в глубокую депрессию. Бизнес, к которому Марк уже давно утратил интерес, держался на ниточке. Ему стоило огромных усилий его тянуть, и он тянул все… Он бы никогда не простил себе слабость: он не мог отречься от роскошной жизни, хороших машин, ресторанов. Но все это, с учетом его частых полетов ко мне, становилось уже ему не по карману. Он осознавал, что к нему подбирается то, что называют крахом… Марк боялся этого, но всегда считал, что что-то придумает, что-то изменит сам, или что-то изменится само собой… Но, это долго… И, еще… ко всему в добавок – я… Я была измучена расстоянием, его и своими проблемами, постоянными мотаниями по городам и отелям… Я не говорила ему, но он все знал. Мы были в каком-то клубке, из которого не видели выхода. Быть отдельно мы не могли, а быть вместе не умели.

Моя любовь к нему доходила до сумасшествия, любой его взгляд, неосторожный жест, задумчивость поднимали внутри меня огромную тревогу… Я жила в постоянном напряжении: я хотела, чтобы он улыбался, чтобы он радовался… Но в его взгляде я все чаще читала грусть и боль. Я часто плакала, закатывала истерики, ругалась с ним. И потом мы вновь смеялись, обожали друг друга и просили прощения. Но, я чувствовала, что должно что-то случиться, не знаю… У меня так часто бывает. И это предчувствие сбылось… Я пришла с вашим портретом, который почему-то взволновал его… Потом мы поссорились, я отдала портрет горничной, и все ждала его… Ждала. Ждала. Он исчез. Испарился. Я не знаю, что делать, я в отчаянии. Он был здесь, за этим столиком, когда мы с ним расстались. Я ушла в номер. Его нет уже более суток. Официант сказал, что вчера около шести вечера он сел в черный БМВ. Его телефон выключен. Что мне делать?

Здесь я одна, через два дня у меня заканчивается оплата за номер. У меня есть билет обратно… Но, как мне быть? Если он здесь… Что случилось? Я не знаю. И, самое ужасное, что последний раз, когда я его видела, мы были в ссоре. И… я не хочу возвращаться в отель.

Кей жалась в пледе, она сидела с опущенной головой, и ее взгляд рисовал однообразный треугольник от подлокотника кресла к зажигалке и глазам Жака. Она не знала, зачем все это говорит незнакомому человеку, но ей было все равно, что о ней думают. Он может в любой момент встать и уйти, но… он не уходил. Жак наблюдал за ней, и чем больше он слушал ее глубоководный голос, тем больше ему не хотелось из него выныривать. Он любил красивые женские голоса, которые за свою жизнь встречал не так много. Голос Кей был одним из них, в нем было что-то бархатное, мягкое, он будто бурлил на какой-то глубине, и затягивал, затягивал… И хотя он не любил английский, на котором Кей приходилось с ним изъясняться, за его угловатость, русский акцент будто округлял эти углы, убирая остроту и агрессию.

Жак дотронулся до ее руки, и полушепотом произнес:

– У меня есть пустующая квартира, она в вашем распоряжении, если хотите. Я, право, не знаю, чем могу помочь, но у меня есть знакомый детектив, мы можем к нему обратиться, думаю, он нам поможет. Его зовут Алекс. – Жак вопрошающе смотрел на Кей, которая на минуту будто очнулась от своего горя.

– Простите, вы… Я даже не знаю… Я не ожидала такого поворота… – ее речь была растрепанной, как пряди ее волос, – но, почему? Я ведь принесу вам много хлопот и никакой пользы?

Жак широко улыбнулся.

– Я уже давно не живу в мире, где гоняются за пользой… Мне нужно больше. Поэтому я вам помогаю. Даже не подумайте о том, что вы у меня в долгу. Может через вас Бог скинет с моего счета несколько грехов.

Веселый тон Жака несколько приободрил Кей, которая только сейчас поняла, что перед ней сидит не простой человек. Она вздернула плечами в знак того, что отдается его воле.

– Если хотите, можем поехать прямо сейчас, а за вашими вещами я пошлю позже.

Она кивнула.

Кей проснулась в квартире Жака. Она чувствовала себя сломанной куклой, которую будто разобрали на части. Все вокруг совершалось столь стремительно и столь необычно, что она вдруг перестала осознавать себя, как центр, но теперь, ей все больше мнилось, что она только чей-то локоть на неизвестной картине. Ей ничего не хотелось. Кей поднялась с кровати. Справа на письменном столике лежал журнал с американскими горками на обложке. Она вдруг вспомнила, что на второй день после знакомства с Марком он пригласил ее в парк аттракционов. Этот день вдруг ожил в ее памяти… Его густой голос будто ворвался в комнату, она вспомнила его длинный монолог в парке. Они сидели за столиком и убивали жажду ледяным коктейлем, их мысли кружились от каруселей и близости друг к другу:

– Знаешь Кей, мне показалось, что ты предпочтёшь больше аттракцион, чем ресторан… Я не люблю делать так, как принято, – он закурил сигарету и продолжил, вдыхая дым:

– С детства нам прививают одинаковые модели поведения, и мы к двадцати годам становимся похожими на роботов с одного завода. Когда я повзрослел, то понял, что это глупо, что надо действовать согласно своему внутреннему представлению, а не отштампованной логике большинства…

Нам пытались внушить, что мнение общества является главным, но на самом деле, только отступники, только те, кто нарушал это мнение, создавали собственно «человеческое». Средний человек – это недочеловек, он убийца красоты. Народ всегда ненавидит и изгоняет великих, стая не любит чужаков… Парадоксально, но эти чужаки впоследствии становятся теми, на которых потом равняются, кому потом эта же стая шлет свои посмертные оды… Абсурд..?

Марка уносила волна размышлений, а Кей, вникая в каждое его слово, с каждой новой фразой проникалась к нему все большей симпатией, она понимала, что он – необыкновенный…