Виктория Александер - Мои маленькие тайны

«Мой дорогой сэр!

Я пишу вам, и мою душу переполняют сожаления, поскольку это мое последнее письмо. Сэр Максвелл, несомненно, сообщил вам о моем решении покинуть пост. По правде говоря, я не думала, что этот день когда-нибудь наступит. Я никогда не помышляла об отказе от этой жизни, которая во многом была замечательной и во всех отношениях насыщенной и интересной. И все же я устала от волнений и тайн.

Последние пять лет я преданно служила королеве и своей стране. Возможно, это покажется эгоистичным, но я решила, что пришло время оставить службу и уделить время себе. Я хочу того же, чего хотят все женщины в мире, — мужа, семью, детей. Мне необходимо место, которое я могла бы назвать своим домом.

Я встретила чудесного человека и намерена провести остаток своих дней, даря ему счастье. И меня это радует, поскольку его самое большое желание — сделать счастливой меня. Звучит банально, не правда ли? И все же я еще никогда не была так взволнованна и счастлива.

Я всегда знала одно: те, кто уверяет, что не испытывает сожалений, расставаясь с прошлым, или хотят обмануть своего собеседника, или обманывают сами себя. А сейчас, оглядываясь назад, я ни о чем не жалею. Если бы в самом начале мне было известно то, что я знаю сейчас, думаю, я выбрала бы тот же путь, хотя, наверное, вела бы себя умнее. Или нет. В любом случае это было большое и восхитительное приключение.

Поскольку это мое последнее „донесение“, полагаю, я могу быть полностью откровенной. Честно говоря, я по-настоящему сожалею только об одном, сэр. Мне жаль, что мы так ни разу и не увиделись, не взглянули друг другу в глаза. Признаюсь, я часто думала об этом. Мне казалось, что я узнаю вас, как только увижу или услышу звук вашего голоса. Глупо, конечно. Ведь мы никогда не встречались и не разговаривали. И все же мне кажется, что за эти годы я хорошо узнала вас, хотя по-прежнему ничего о вас не ведаю. Вам, наверное, покажется это смешным, но иногда, бессонными ночами, я представляла нашу встречу. Взгляд ваших глаз — умных, притягательных и чуть насмешливых, улыбку, играющую на ваших губах, звук смеха. Я представляла себе ощущение вашей теплой ладони, сжимающей мою руку, когда мы танцуем в переполненном бальном зале.

Хотя кто знает? Вы — человек таинственный. Возможно, мы когда-то танцевали вместе. Вы вполне могли быть тем невысоким лысеющим джентльменом, с которым я танцевала на балу у французского посла. Или игривым итальянским графом, который сравнил мои глаза с сияющими на небе звездами. Ведь правда? Я никогда этого не узнаю. Впрочем, все к лучшему.

Я пишу эту записку, и с моих губ не сходит улыбка. Боюсь, напоследок я позволила фантазии слишком разыграться. Странно, что окончательность дает свободу. Но невозможно не думать о невыбранной дороге, незаданном вопросе, непрочитанной последней главе.

Нельзя выразить словами мою благодарность, сэр, за все, чему вы меня научили, за ваши профессиональные наставления, за искреннюю дружбу.

Да хранит вас Бог, сэр.

Ваша Эви».

Он долго держал письмо в руке. Такой аккуратный знакомый почерк. И слова прощания, не оставляющие никаких надежд. Что ж, всему когда-нибудь приходит конец. Это грустно, но вместе с тем волнующе. Ведь впереди ждет что-то новое. Необходимо оставить прошлое в прошлом, чтобы обратить свой взор к будущему.

Он глубоко вздохнул и взял перо.

«Моя дорогая Эви!

Ваше письмо, как это бывало и прежде, заставило меня улыбнуться. Мне будет не хватать нашей переписки. Скажу честно, мне тоже есть в чем признаться.

Вы всегда поражали меня своим умом и смелостью. Ваше решение уйти — тяжелая потеря для страны, но никто не вправе винить вас за сделанный выбор. Вы отдали делу многое, и пора — возможно, давно пора — вернуться к тому образу жизни, который вы всегда должны были вести. Вы это заслужили.

Я тоже нередко представлял, какой могла быть наша встреча, что мы сказали бы друг другу лично, не доверяя слова бумаге. Действительно ли под внешней невозмутимостью наших слов полыхал огонь, или это ощущение было вызвано опасностью работы, которую мы делали вместе? Или всему виной была моя непреодолимая тяга к леди, чье присутствие в своей жизни я ощущал постоянно, даже если, в силу необходимости, оно выражалось лишь в слабом аромате духов, который можно было ощутить, поднеся к лицу листок бумаги, исписанный вашим удивительно красивым почерком? Ах, Эви, какие только мысли о вас меня не посещали!»

Он сделал паузу и внимательно перечитал написанное. В чем дело? С какой стати он начал это письмо? Никакой необходимости в ответе нет. И совершенно незачем рассказывать ей сейчас о своих чувствах. Это принесет больше вреда, чем пользы. Кто знает, быть может, когда-нибудь настанет день…

Он вздохнул, положил свое недописанное послание на ее письмо, сложил их вместе и засунул в карман. Отодвинув стул от письменного стола, он встал. Впереди так много дел… и так мало времени…

Конец и начало… из них состоит жизнь.

Два года спустя, февраль 1886 года

— Вы сошли с ума! Как можно предлагать мне такое! Да вы вообще мозгов лишились, если допускаете мысль, что я соглашусь! — Эвелин Хэдли-Эттуотер, графиня Уоттерстоун, встала и сверкающими от ярости глазами уставилась на собеседника, сидящего за столом. К этому человеку она когда-то относилась без неприязни, как к досаждающему назойливому брату, и искренне надеялась никогда больше не встретиться с ним при подобных обстоятельствах. — Я не стану даже думать об этом, не могу поверить, что у вас хватило наглости обратиться ко мне по такому поводу.

Сэр Максвелл Осгуд внимательно смотрел на свою разъяренную собеседницу, не выпуская изо рта трубку. Струйка дыма медленно поднималась над его головой, но не рассеивалась и висела в воздухе пеленой упрека. Это не могло не раздражать.

— Когда вы начали курить трубку?

— Мне казалось, что вы предпочитаете сигарам трубку, — спокойно ответил сэр Максвелл.

— Вы ведете себя нелепо! Смешно! — Эвелин потянулась к сэру Максвеллу, выхватила у него изо рта трубку и бросила ее в блюдце, очевидно, заменявшее пепельницу. — Я предпочитаю дышать воздухом, который еще никто не вдыхал и не отравлял табаком.

— Разве ваш муж не курит сигары?

— В моем присутствии никогда! — Эвелин прищурилась. — Надеюсь, вы понимаете, что не заставите меня передумать!

Сэр Максвелл Осгуд улыбнулся. Его улыбка была чуть ленивой, уверенной и… чарующей. Наверняка она заставила многих женщин почувствовать дрожь в коленках и упасть прямо в его постель. Сама Эвелин никогда не была в их числе. Она тяжело вздохнула и снова опустилась на стул.

— Если вы пытаетесь очаровать меня, то напрасно. Не сработает.

Его улыбка стала шире.

— Я буду сожалеть об этом вечно.

— А я искренне надеялась никогда больше с вами не встречаться.

— Позвольте заметить, что мы с вами встречаемся довольно часто.

— Да, но на разных светских мероприятиях, где все относятся ко всем с приличествующей случаю вежливостью, только и всего! Таких встреч избежать невозможно, и они совершенно ничего не значат! Я хотела сказать, что надеялась никогда больше не приходить сюда. — Она с досадой взмахнула рукой и неприязненным взглядом обвела комнату, настолько ничем не примечательную, что это само по себе было удивительным. Это безликое помещение очень подходило правительственному чиновнику среднего уровня. Любой, кого угораздит заглянуть сюда, не найдет абсолютно ничего указывающего на то, что дела департамента внутренних и иностранных дел никак не связаны с торговыми договорами. Эвелин уверенно встретила взгляд хозяина кабинета. — И еще: у меня не было намерений иметь какие-либо дела с вами.