Фрэнк Кеньон - Мой брат Наполеон

Но ничто на свете не в состоянии лишить меня аппетита. По-моему, это присуще всем темпераментным женщинам с повышенной сексуальностью. Я с большим удовольствием поела и даже слегка раскраснелась, правда, не только от вина, но и от собственной решимости и в предвкушении приятных развлечений. Потом надела свой лучший бальный наряд. Сердце билось в ожидании, пока я не услышала музыку, доносившуюся снизу, из танцевального зала. Я подошла к двери и начала барабанить кулаками и неистово визжать. Мой спектакль продолжался некоторое время. Но вот раздался голос мамы:

— Веди себя достойно, Каролина, успокойся.

Она говорила по-итальянски. Французский давался ей с трудом, а упрямство и чувство гордости мешали заняться им по-настоящему. Ничто не могло заставить маму сменить подлинную фамилию Буонапарте на ее французский вариант — Бонапарт, на чем настаивал Наполеон, которого она упорно звала Наполеоне. В присутствии мамы мы почти всегда разговаривали на итальянском языке. Наполеон часто с явным неудовольствием. Возобновив свой страшный визг, я с силой стала дергать ручку двери.

— Каролина, не расходись!

— Если вы сейчас же не пришлете ко мне Наполеона, я буду кричать до тех пор, пока не умру от истощения!

— Хорошо, — проговорила мама в отчаянии. — Наполеоне сейчас придет и утихомирит тебя.

Взяв на руки черного кота, я приласкала его и стала ждать. Пять минут спустя Наполеон, отперев дверь и ничего не подозревая, спокойно вошел в комнату. Увидев у меня на руках кота, он застонал и страшно побледнел. «Лови» — крикнула я и швырнула кота, который, опустившись ему на грудь, быстро вскарабкался на плечи. Наполеон отпрянул к стене, бледный и дрожащий. Не теряя времени, я выскользнула в открытую дверь и помчалась в танцевальный зал. Мюрат беседовал с Жозефиной. Она стояла ко мне спиной, и я, не стесняясь, показала ей язык. Мюрат заметил мою выходку и высоко поднял брови в притворном неодобрении. Когда же оркестр опять заиграл, он подошел ко мне и пригласил на танец. Танцор был он действительно ужасный: постоянно поворачивался не в ту сторону, оступался и цеплялся за меня, словно утопающий. Словом, Мюрат был самый неуклюжий из всех слонов.

— Но право же, генерал! — запротестовала я, почувствовав себя совершенно измотанной такими танцами.

Он, нисколько не смущаясь, добродушно рассмеялся:

— Просто я воспользовался случаем, чтобы обнять вас, дорогая Каролина.

После такого объяснения я только с ним и танцевала, хотя назвать это танцами было невозможно. Вскоре мы оказались центром внимания публики. Наполеон, еще не вполне оправившийся от столкновения с черным котом, молча сидел с мамой. Он, как и Мюрат, был очень неловкий танцор, у него отсутствовало всякое чувство ритма, несмотря на многочисленные уроки, которые он брал втайне. Обычно после двух-трех бесполезных попыток он уходил из танцевального зала, смущенный и задетый в своем самолюбии. Я часто жалела его, но только не сейчас. К несчастью, мой триумф оказался недолгим. На другое утро Наполеон прислал за мной. Сидя за письменным столом и не глядя на меня, он тоном, не терпящим возражений, объявил:

— Каролина, завтра я посылаю Жозефа в Рим; ты в наказание поедешь вместе с ним.

— Зачем ты посылаешь Жозефа в Рим?

— Я назначил его послом Франции.

Мои мысли были заняты только собой, но его заявление все-таки произвело на меня впечатление. Он, видите ли, назначил Жозефа на столь важный пост, не спрашивая согласия у правительства или членов Директории. Наполеон всегда поступал, как ему заблагорассудится, особенно если это касалось членов его семьи. Всем следовало беспрекословно подчиняться его требованиям, как пяти директорам Франции, так и братьям и сестрам Наполеона.

— Я ненавижу Рим, — возразила я.

Наполеон соизволил взглянуть на меня и усмехнулся злобно и язвительно.

— Возможно, ты полюбишь какого-нибудь римского аристократа. Но убедись сперва, что он богат, влиятелен и в самом деле аристократического происхождения.

— Я выйду замуж за Мюрата, только за него!

— Твое образование, если сказать мягко, весьма скудно. Например, ты все еще говоришь по-французски с итальянским акцентом. Что же касается остального, то ты во многих отношениях просто невежда. В Риме ты наймешь частных учителей. А теперь отправляйся в свою комнату и жди дальнейших распоряжений.

— Я найду в замке еще одного кота, — пригрозила я.

Наполеон побледнел, но быстро овладел собою.

— Я не собираюсь еще раз встречаться с тобою до твоего отъезда в Рим.

— А что случилось с моим маленьким приятелем, с черным котом?

— Я никогда не был жесток с животными, — коротко улыбнулся Наполеон. — Отослал его на ферму. Там у него будет много прелестных кошечек.

— Мне думается, туда же можно отослать и собачку Жозефины. Это было бы справедливо.

Наполеон слегка усмехнулся, но ничего не ответил. Собачка Жозефины — уродливая маленькая тварь — была объектом постоянных насмешек в нашей семье. Она спала вместе с Жозефиной и неоднократно кусала Наполеона. Выставлял ли он собачку за дверь на время любовных утех с женою или нет, нам неведомо. Но иначе и быть не могло. Пес в постели в такой момент лишь отвлекал бы, если, конечно, прелести Жозефины не захватывали Наполеона настолько, что он переставал замечать все вокруг.

Мое пребывание в Риме оказалось коротким, менее шести месяцев. Я уговорила Жозефа — что сделать всегда было нетрудно — проигнорировать директиву Наполеона относительно частных учителей и с головой окунулась в пеструю светскую жизнь французского посольства. Между тем Наполеон, подписавший мирный договор с Австрией в Кампоформио, с триумфом вернулся в Париж. Мюрат по-прежнему находился в рядах Итальянской армии и развлекался вовсю, так, по крайней мере, передавал мне Жозеф, в обществе двух итальянских девиц с широкими бедрами и внушительной грудью. Я ненавидела его, как считала, за циничную измену, но восторгалась его отвагой. Каким восхитительным мужем он будет!

К нам в Рим приехали погостить мать и сестра жены Жозефа Дезире. Наполеон лично настоял на этом. Бросив Дезире ради Жозефины, он чувствовал себя обязанным подыскать ей подходящего мужа. Ни с кем из нас не советуясь и не спрашивая мнения самой Дезире, он выбрал для нее генерала Дюфо, военного атташе посольства. Однако не успели еще Дезире и Дюфо близко познакомиться, как внезапно в Риме вспыхнул кровавый мятеж. Дюфо был убит террористами утром, когда я и Дезире спускались вслед за ним по ступеням здания посольства. Кровь бедняги брызнула на наши платья — ужасное зрелище. На другой день мы уже направлялись в Париж.

Хотя Наполеон остался недоволен миссией Жозефа, он разрешил ему купить два больших дома: один на Руэ-де-Роше в Париже, а другой в сельской местности, близ Мортфонтена. Сам Наполеон довольствовался весьма скромным домиком Жозефины на Руэ-де-Шантерен, которую ему в угоду, по его настоянию, переименовали в Руэ-де-ля-Виктори. Меня же он отправил в Сен-Жермен, в частный пансион мадам Кампан, где из меня, по словам Наполеона, должны были сделать настоящую светскую даму.

— Ты отсылаешь меня к мадам Кампан только потому, что Мюрат вернулся в Париж, — сказала я с упреком. — Но ты не сможешь держать меня у этой мадам вечно.

— Вполне достаточно, чтобы успеть подыскать Мюрату жену, — ответил Наполеон с самодовольным видом.

— Мюрат сам о себе позаботится, — уверенно заявила я.

— Ну что ж, посмотрим. Между тем у мадам Кампан ты найдешь себе достойную подругу.

— Подругу?

— И очень хорошую. Мою падчерицу Гортензию. Она, дорогая Каролина, будет тебе ярким примером.

— Как мило, как замечательно! — воскликнула я с притворной радостью.

Я еще не встречалась с Гортензией Богарнэ, дочерью Жозефины, но уже готова была ее возненавидеть. Поэтому к мадам Кампан я отправилась точно на битву. Я намеревалась сделать жизнь Гортензии сущим адом, хотя бы из-за ее далеко не добродетельной матушки, непрошеным чужаком вторгшейся в нашу семью.

Экспансивная мадам Кампан, не особенно охотно называвшая себя «гражданкой», как того требовали новые правила, представила меня Гортензии с аристократической торжественностью. Она даже употребила запрещенную после революции дворянскую приставку «де», сказав: «Мадемуазель Гортензия де Богарнэ». Не без одобрения Наполеона мадам Кампан придерживалась в своем фешенебельном пансионе старых традиций. Это являлось недвусмысленным признаком надвигающихся перемен — признаком того, что изысканность и благородное происхождение вновь начинают что-то значить во Франции, еще не забывшей якобинский террор. Бедная мадам Кампан! С первого же взгляда было заметно, что она никак не могла решить, кому отдать предпочтение: сестре ли влиятельного генерала или же его падчерице.