Марина Багирова - Мой дорогой Влад

Он был уверен в том, что говорил. Глядя на своего друга, я ощутила страх. Если он в семнадцать лет такой, каким он станет позже?

Влад почему-то пришел к выводу, что я переживаю из-за заявления, хотя на самом деле меня волновало другое: рядом со мной несколько лет находился человек, способный на изнасилование в самой изощренной форме. Он все продумал, взвесил и предупредил друзей.

— Из таких, как ты, Влад, вырастают убийцы!

Он промолчал.

На глаза опять навернулись слезы. И пришла мысль, которую я так долго от себя отгоняла: что ему мешает однажды поступить так со мной? Или с Машей? Мы не можем быть в безопасности только потому, что считаемся его друзьями.

Я посмотрела на его руки. Этими руками он бережно заправлял мне прядь за ухо и ими же совершал насилие над ни в чем не повинной девушкой.

— Марин, успокойся…

Он подошел ко мне, чтобы обнять. Рядом стояла Маша. Она не стала вмешиваться.

— Пошел ты! — Я попыталась вырваться.

Когда Влад меня все-таки обнял, я затихла, чувствуя, как мои слезы капают ему на грудь, увлажняя криво застегнутую рубашку.

Он мог подумать, что я начинаю успокаиваться. Но это было не так. В моем арсенале всегда был этот талант — брать себя в руки. Пока он крепко меня обнимал, я готовилась разорвать ту нить, которая протянулась между мной и им. Тот Влад, которого я любила, существовал только в моей голове. Мой Влад никогда не изнасиловал бы девушку!

Это было очень болезненное осознание. Оно коснулось всего, что я знала о мире. Я представляла, как нейроны в моей голове сжигают установившиеся соединения, и теперь мне придется заново выстраивать свое мировоззрение.

Мне хотелось одного — пойти домой и зализать раны. Подальше от людей, даже подальше от Маши.

Я высвободилась из его рук.

— Маша, вызови мне такси, пожалуйста, — сказала я холодно, стараясь не смотреть на Влада.

Она кивнула, достала телефон и вышла из комнаты. Рефлексы побороть нелегко — подруга не побоялась оставить меня наедине с Владом.

— Марина, ничего особенного не случилось. У всех бывает первый секс.

— С тремя сразу?! — Он скривился. — Что ж ты не отвечаешь? — Он молчал. — Извини, Влад, но нам с тобой не по пути. Удачного поступления в университет!

— Не будь ребенком!

— Не будь скотиной! Хотя… тебе уже поздно.

Я дождалась такси на крыльце у входа. Села в машину и уехала. Это был последний раз, когда я была в его доме.

Все лето я провела у бабушки. У нас тогда был дом на западе страны, куда я поехала, чтобы привести в порядок нервы. Там у меня вошло в привычку просыпаться ни свет ни заря. Я поздно ложилась, рано вставала и с усердием отличницы пыталась восстановить разрушенную психику.

Каждый день я думала о Матильде: как она, что делает? Я жалела, что уехала из города и не могу с ней увидеться. И в то же время ощущала облегчение от того, что нахожусь так далеко: ведь это освобождало меня от ответственности что-то делать и смотреть кому-то — ей — в глаза.

Это было худшее лето в моей жизни. Я не находила себе места, просыпалась среди ночи от кошмаров и потом долго не могла уснуть. Сидела у окна и думала.

У меня в городке были знакомые, с которыми я стала часто видеться. Они научили меня курить. Я даже поцеловалась с мальчиком: это было ужасно. Запах дыма вперемешку со слюной постороннего человека и опасными мыслями — такими были мои шестнадцать лет.

Зато я начала активно бегать по вечерам. Бег — единственное, что спасало меня от сумасшествия.

Первого сентября я пошла в одиннадцатый класс. Второго сентября школу облетела новость — повесилась десятиклассница. Матильда покончила жизнь самоубийством.

Новость эту я услышала на уроке немецкого. До сих пор помню, как выглядел кабинет: длинный, похожий на коридор, зато из окна открывался вид на школьный стадион, смотреть на который было намного увлекательнее, чем изучать немецкую грамматику.

Мне стало плохо. Меня отвели в медпункт и померили давление: оно зашкаливало. Неделю я не ходила в школу.

Мама тогда как раз уехала в очередную командировку в Германию. Она очень за меня переживала, но поездку прервать не могла, и я втайне ото всех испытала по этому поводу облегчение. Ведь мама была единственным человеком в моей жизни, кому я считала своим долго давать объяснения, а объяснять в тот момент я никому ничего не хотела.

Следующую неделю я просыпалась очень рано, часов в пять. До сих пор не знаю, в чем причина, но, даже засыпая в четыре, я просыпалась ближе к пяти часам утра.

Я готовила себе омлет и кофе, садилась у компьютера и читала всякую ерунду: любовные романы, научные статьи, бульварное чтиво о звездах.

Даже что-то писала: рассказы, которые так никто и не прочитал. Но как только я прекращала это делать — ударялась в истерику.

Я была на ее похоронах. Там собралось полшколы. Я смотрела на лица присутствовавших и скрашивала себя: многие ли знают, что случилось с ней на самом деле? Зачем они пришли? Учителя заставили, или что-то другое?

Жизнь — дерьмо! В день похорон на странице Влада в соцсети появились новые фото: он на фоне лондонского моста в окружении незнакомых мне людей, вероятно, будущих одногруппников. Мой друг поступил-таки в тот университет, которым тайно грезил много лет.

После смерти Матильды у меня началась своеобразная мания: я хотела узнать о ней все! Откуда она, чем увлекалась, какую музыку слушала… Иногда я приходила к ее дому и наблюдала за окнами квартиры, видела маму Матильды и младших сестер.

Я следила за посторонними людьми несколько месяцев. Каждый раз, когда в их квартире гас свет, я спрашивала себя: «До сих пор ли ее мама плачет перед сном в темноте? А сестры, понимают ли они до конца, что произошло?»

Моя мама видела, что я часто задерживаюсь после школы, и мне пришлось рассказать ей, куда я хожу. Она не знала всей правды и думала, что Матильда просто была моей подругой, смерть которой я тяжело переживаю.

Мама предложила пойти к психологу. Я отказалась. Бедная моя мама… какое это было сложное для нее время… как больно ей было видеть сходящую с ума дочь…

Влад начал выкладывать вFacebookвсе больше фото: он в компании друзей на студенческой вечеринке; в светлых шортах катается на велосипеде, играет в футбол. Позирует на фоне здания университета. Не выдержав, я удалила Влада из друзей. Больше его новости у меня в ленте не отражались.

Почему Матильда не написала заявление в полицию? Неужели ее мама не видела, в каком состоянии дочь вернулась с той вечеринки? Почему никто ничего не предпринял? Почему все делают вид, что все хорошо?

Мне начало казаться, что я единственная, кто помнит о Матильде. Даже Маша потихоньку отдалялась от случившегося. Она простила Саше его молчаливую покорность воле Влада, и у них снова все было в порядке.

А я не могла! Не могла отпустить, не могла забыть! Меня врачевало только время, но слишком медленно, попутно выворачивая мне желудок, ломая кости и срезая кожу.

Я закончила школу, поступила в университет. В моей жизни появилось много других людей, которые не знали английского, но с которыми было весело и легко. Правила жизни Влада канули в Лету.

В спортзале я познакомилась с девочкой-моделью, и мы начали дружить. Она вдохновила меня на изменения. Я похудела, сделала стрижку «каре» и накупила много коротких соблазнительных платьев.

После этого в голову начала закрадываться мерзкая мысль: вот теперь-то я соответствую вкусу Влада. И становилось противно от подобных размышлений.

Я вступила в первые в своей жизни отношения. Тот человек внешне чем-то неуловимо напоминал Влада, но за два года, что мы были вместе, я так и не решилась рассказать ему о своем утраченном друге. С одной стороны, нечего было рассказывать, с другой… иногда мне кажется, что стоило рассказать все.

На четвертом курсе на Новый год я поехала в Словению. Маршрут проходил через Марибор — город, в котором жила бабушка Влада.

Я знала, что на новый год Влад всегда в Мариборе — гостит у по-настоящему любимой бабушки, матери его покойной мамы.

Впервые за пять лет мне захотелось его увидеть. Чтобы побороть это желание, я включила ту песню, которая звучала в доме Влада в день трагедии. Знакомая мелодия вызвала отвращение и напомнила о том, почему мы ни в коем случае не должны встречаться.