Марина Багирова - Мой дорогой Влад

На записи, вставленной в статью, было видно ее опухшее от слез лицо, которое она закрывала руками, прячась от вспышек камер.

Руки у нее были ухоженные, молодые, а вот лицо за одну ночь после трагедии постарело и сделалось некрасивым. Эта мысль никак не желала покидать меня: как сильно отличаются руки и лицо этой девушки, будто это части тела разных людей.

Новость я прочитала в субботу, сидя вместе с Владом на кухне и допивая кофе. Он был в белом махровом халате, только-только из душа, так же, как и я: душ мы принимали вместе, а потом готовили завтрак и вместе его съели.

Он был умиротворен, пил кофе и наслаждался выходным.

Влад понял, что случилось что-то плохое, едва я оторвалась от планшета.

— Д. попала в аварию, — сказала я, опережая вопрос.

Лицо Влада окаменело.

— Что ж, этого следовало ожидать, — ответил мой друг, беря из корзинки ржаной хлеб и намазывая на него сыр острым белым ножом с зубцами. — Она была очень неаккуратным водителем, только недавно получила права.

— Да, но…

«Да, но разве ему это совпадение не кажется подозрительным?» — не могла не думать я.

Он отложил бутерброд.

— Что здесь странного, Марина?

Прямой однозначный вопрос, на который я могла ответить честно, а могла, с точки зрения Влада, правильно. Наверное, именно так разговаривали и задавали вопросы герои моих историй: Кристоф, Руан, Таир Ревокарт, Дакниш Дорадо, Вира, Доган Рагарра, Эро и Александра Мариани.

— Вы встречались, — прошептала я с укором.

— И что? Думаешь, это как-то повлияло на ее умение, а если точнее, неумение водить машину?

— Почему вы расстались?

— Серьезно, Марин?! Ты, именно ты задаешь мне этот вопрос?

— Важно не что ты ответишь, а как ты это сделаешь.

Влад усмехнулся: небрежно, высокомерно, зло.

— Да, ты всегда была склонна к философским размышлениям.

Он поднялся и подошел ко мне. Встал позади и положил руки мне на плечи, начинал массировать шею.

Я никогда не могла устоять перед массажем, и то, что другим людям могло быть просто приятно, у меня вызывало состояние эйфории. У Влада к тому же были сильные руки. Наслаждение начало растекаться по всему телу. Влад снял с меня халат и начал массировать обнаженную шею, спину, грудь.

— Это твой вариант закончить разговор? — От удовольствия я едва могла говорить.

— Разве нам есть, о чем говорить? Марина, ты должна понять… — Он говорил жестко, а его руки доставляли удовольствие на грани боли, — …я сейчас не имею ничего общего с этой девушкой. В тот вечер, когда ты приехала ко мне впервые, я решил порвать с ней отношения. При первой же возможности я дал Д. понять, что она мне более не интересна.

Я представила, как больно услышать такие слова от Влада.

— Но я хочу понять, — он надавал на какую-то точку на шее, и я едва не растеклась по креслу лужицей от удовольствия, — в чем именно ты меня подозреваешь?

Подозревала я его во многом. В первую очередь в том, что изначально он сошелся с Д. из-за связей ее отца, который регулировал поток государственных тендеров и мог повлиять на то, кто окажется победителем гонки.

Компания отца Влада как раз участвовала в одном из таких тендеров на строительство новых автомагистралей, и им было жизненно важно получить столь масштабный заказ.

— Ну так что, Марина?

Он остановился передо мной и оперся руками мне на колени. Глаза у Влада были хитрые. Казалось, он только и ждет, пока я скажу нечто такое, что его по-настоящему развеселит. Но хитреца эта была ширмой, за которой пряталось настоящее чувство: Влад был безгранично зол.

Родной, близкий, нужный… Как могла я рисковать нашими отношениями?

— Пожалуйста, не делай ничего, о чем не захочешь рассказывать детям, — попросила я, целуя его в уголок губ — туда, где прячутся настоящие поцелуи.

Мне хотелось ослабить его напряжение, и я была готова сделать это любой ценой. Даже забыть о собственных подозрениях.

— Не буду, — усмехнулся он, тоже целуя меня в уголок губ — туда, где прячется настоящая любовь.

Мы пошли в постель, и за весь день я больше не вспомнила об аварии…

А в следующую пятницу я исполнила многолетний ритуал и отправилась на кладбище: у Матильды был день рождения.

Я хотела попросить Влада забрать меня оттуда, а заодно напомнить ему о том, о чем забывать нельзя. Но все люди делают ошибки, а моя была в том, что я боялась поднимать тему Матильды. Знаю, мне было бы намного легче, если бы мы откровенно поговорили о том, что произошло, и он хотя бы попытался…

Я врала себе. Он никак не смог бы объяснить тот свой поступок, и мое шестое чувство подсказывало: стоит мне произнесли ее имя вслух при нем, и я увижу или услышу то, что сделает мою жизнь невыносимой.

Обвините меня в том, что я не умею повернуть сюжет в нужное русло. Ведь что может быть банальнее, чем важная встреча на кладбище, не так ли? Но оно того не стоит, по крайней мере, не в этой истории — приукрашать реальность в угоду читателям. Нет, все было так, как было: я пришла на кладбище и встретила там мать Матильды.

На улице уже было довольно темно. В это время года быстро темнело, да и я из-за работы добралась в Бровары только к восьми часам.

Матильда была родом не из Киева, но в том городке, где она жила, ее хоронить отказались, и родственники приняли нелегкое решение сделать это в Броварах, городе-сателлите в пятнадцати минутах езды от Киева. Ее могила была немного в стороне от остальных: религиозный канон гласит, что самоубийц хоронить на кладбище нельзя.

Оказалось, что к моему приходу у Матильды уже был один посетитель.

Увидев ее мать, я ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. Я замерла на полпути и почувствовала, что у меня подкашиваются ноги.

За несколько секунд я должна была принять решение: уйти, чтобы она меня не заметила, как делала раньше, натыкаясь на родственников Матильды, или впервые сделать шаг вперед и встретиться со своими страхами лицом к лицу.

В тот момент я ненавидела Влада. Он не знал, как холодно и страшно на кладбище зимой и как сложно приходить домой, отогреваться и кутаться в теплое одеяло, зная, что эта невинная девочка лежит в холодной земле и, наверное, мерзнет.

Жалость к матери Матильды накрыла меня с головой.

Она меня не знала, но я знала ее: было время, когда я каждый вечер плакала у ее дома, заглядывая в окна квартиры. Она не угасла вслед за Матильдой лишь потому, что у нее были две младшие дочери. Это единственное, что держало эту женщину на земле.

Я не видела ее несколько лет, но сразу узнала даже в темноте, подходя к нужному клочку земли. Шаг за шагом я шла, глядя себе под ноги на сырую, продрогшую от холода землю, и думала о том, в каких разных мирах мне приходится бывать. Еще вчера в это же время я была в квартире Влада, где тепло, много света, где кажется, что мир вертится ради нас двоих. Сегодня я на кладбище, на могиле, которая здесь появилась из-за поступка мужчины, в которого я влюблена.

Услышав шаги, женщина обернулась. Я застыла, не зная, что сказать. И поняла, что она узнала меня, хоть лично мы с ней так и не познакомились. Она смотрела на меня пристально, и выражение скорби на ее лице медленно превратилось в отвращение.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она сердито.

Я молчала. Женщина интерпретировала это как ответ.

— Что, совесть замучила?!

Она была права — замучила.

— Пожалуйста, не кричите, — попросила я тихо. — Мне кажется, мы не в том месте…

— Уходи…

— Я прихожу сюда уже восемьлет, просто стараюсь не попадаться вам на глаза. Могу уйти, но потом снова приду, когда вас не будет.

Шумел ночной ветер.

— Зачем?

Каким же горьким было это «зачем»… «Зачем ты меня мучаешь одним своим видом?» — казалось, говорили ее глаза.

Влад, я тебя ненавижу!

— Потому что мне это нужно, — ответила я шепотом. — Вы ведь знаете, почему.

Знаете, что это я уговорила Матильду помириться с Владом?

— Знаю, — сказала понявшая все с полуслова женщина. А может, мне просто показалось.

Она отвернулась и присела на деревянную скамейку рядом с могилой.

Я присела рядом с женщиной, но настолько далеко от нее, насколько позволяла длина скамейки. Дерево промокло, мне было холодно на нем сидеть, но я не позволяла себе делать лишних движений.