Де Йонг также обошел своих подчиненных и встретился с Симоном в центре пехотного каре. Знамен было два: Королевства Нидерландов и шестого полка, – и они составляли красу и гордость тех, кто там служил. Полк, потерявший свои знамена, покрывал себя несмываемым позором, поэтому их берегли как зеницу ока.
Оглядывая силы союзников, Симон обратился к Де Йонгу:
– Впечатляет, верно? Знамена и мундиры полдюжины разных стран: не только Великобритании – то есть Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса, – но и Голландии и Бельгии от Нидерландов. А еще – Ганновера, Нассау, Брауншвейга. И мы можем надеяться, что на расстоянии десяти-двенадцати миль к нам уже спешит на подмогу прусская армия.
Де Йонг, молодой блондин с открытым лицом, посмотрел в ту же сторону, что и Симон, и в задумчивости кивнул.
– Раньше я об этом не задумывался, но мы участвуем в великом предприятии, верно?
– В пьесе Шекспира «Генрих V» есть место, где король обращается к своим войскам перед самой битвой при Азенкуре, – продолжал Симон. – И говорит что-то вроде «и проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кровати»[1]. А сегодня как раз такой день – и не только для Англии, но и для всех союзных стран.
– Да, возвышенные слова… – Де Йонг нахмурился. – Они меня растрогали. Но рассудок твердит, что лучше бы я сейчас находился дома, в постели с женой.
Симон рассмеялся.
– Увы, и мне рассудок говорит то же самое.
– Я рад, что вы рядом со мной, полковник, – уже серьезным тоном продолжал Де Йонг. – После Катр-Бра я уже не могу назвать своих солдат необстрелянными, но одной битвы мало, чтобы приобрести боевой опыт.
– Однако начало неплохое. – Симон кивнул в сторону солдат в темно-синих мундирах, выстроившихся в каре. – Шестой полк и другие голландско-бельгийские части храбро сражались при Катр-Бра и спасли армию союзников от катастрофы. Славные парни. Вы имеете полное право гордиться ими.
– Я и горжусь. – Де Йонг скорчил гримасу. – Но мы же ополченцы… А в мирной жизни я капитан рыбацкого судна.
– Рыбаки нужны в мирной жизни больше, чем солдаты, – улыбнулся Симон.
– Дождаться не могу, когда снова поднимусь на свое судно! – с жаром воскликнул Де Йонг.
БУ-БУ-БУ-БУУУМ!!!
Их разговор прервался – пушки французской армии разразились громоподобным залпом, от которого затряслась земля и заложило уши. Солдаты шестого полка вздрогнули, некоторые побледнели, но большинство явно обрадовались тому, что битва наконец-то началась.
Французское пушечное ядро со зловещим грохотом рухнуло в десятке ярдов перед каре, отскочило от земли и покатилось под ноги солдатам. Один из подчиненных Симона с любопытством шагнул ядру навстречу.
– Отойдите! Оно может убить! Отойдите! – закричал Симон.
Солдаты в испуге расступились в стороны, пропуская ядро. Повысив голос, чтобы перекрыть грохот канонады, Симон прокричал:
– Французские артиллеристы иногда стреляют под низким углом и с расчетом на недолет, чтобы часть пути ядро проделало по земле! Так ядра наносят больше ущерба! Передайте это всем! Не приближайтесь к катящимся пушечным ядрам!
Солдаты тотчас же принялись передавать друг другу это предостережение, и вскоре уже все довольно ловко уворачивались от ядер. Но, увы, несмотря на их старания, несколько ядер угодили прямо в каре, убив и ранив с десяток человек. Симон распорядился, чтобы полковой лекарь обустроил место для оказания помощи, и в каждом взводе назначил ответственных за переноску раненых к этому месту. Раненых тем временем становилось все больше, а солдат в каре – все меньше, и размеры каре сокращались.
Между тем ярость противника усиливалась. В сторону линии союзных войск было предпринято несколько кавалерийских атак. Рослые лошади с кавалеристами в седлах, несущиеся в атаку, оказались устрашающим зрелищем для пехотинцев, смотревших на них с земли, но и тут помог опыт Симона.
– Не отступать! – кричал он. – Лошади не станут врываться в пехотное каре. Не стреляйте без приказа, а когда будет дан приказ, цельтесь в лошадей!
Настроенные весьма решительно, солдаты шестого пехотного полка изготовились к стрельбе, и вскоре грянули ружейные выстрелы. В воздухе распространилась едкая вонь от черного пороха, и в клубах дыма было видно, как лошади французов с диким ржанием валятся на землю. Атака французской кавалерии захлебнулась, а уцелевшие всадники повернули обратно. Солдаты шестого полка разразились победными криками.
Но это была лишь первая атака. За ней последовали другие.
Как самые опытные в полку, Симон и Джексон бросались в самую гущу схватки, туда, где требовалась помощь. И слабость левой руки Джексона здесь никто не замечал – имела значение лишь его невозмутимость, а также советы и шутки, от которых солдаты разражались хохотом, несмотря на усталость и смертельную опасность.
Симон уже не раз мысленно благодарил Джексона за то, что тот вызвался сопровождать его, – в полку очень нужны были опытные люди. Джексон, повидавший немало битв, прекрасно понимал, насколько серьезно нынешнее сражение, и делал для победы все, что было в его силах, однако из-за отсутствия численного и огневого превосходства войска союзников оказались в чрезвычайно сложном положении. Впрочем, это еще не означало, что они потерпят поражение.
Раз за разом Симон отдавал приказ стрелять, и шестой пехотный полк весь день отбивал все кавалерийские атаки французов.
Близилась ночь, и оставалось лишь надеяться, что ее не опередит вечная ночь.
Сюзанна, быстро приобретавшая опыт сестры милосердия, стала носить с собой карандаш и записную книжку, куда заносила сообщения и адреса раненых солдат, опасавшихся, что уже не доберутся до дома.
Большинство их посланий сводилось к трем словам: «Я люблю тебя». Слезы жгли глаза Сюзанны, когда она записывала эти признания и клятвенно обещала отправить по адресу.
Лукас был великолепен: неизменно сохраняя спокойствие, демонстрировал свое искусство костоправа наряду с умением врачевать открытые раны. Попадались и переломы, причем настолько часто, что Мориса уже дважды посылали за дранками на лубки и бинтами, чтобы закрепить их. Солдаты, которым оказывал помощь Лукас, могли не беспокоиться о том, что кости срастутся неправильно.
А раненые все продолжали прибывать. В уличном лазарете принимали тех, кто получил ранения в тот же день, и именно от них все узнавали, как идет бой.
Перевязывая встрепанного сержанта в темно-зеленом мундире стрелка, Сюзанна спросила:
– Как там дела, сержант?
– Дерьмово… – Сержант поморщился от боли и вздрогнул, когда Сюзанна принялась обрабатывать рану на его руке тканью, смоченной джином. – Вы уж извините, миссис, но приличными словами этого не выразить. Там кошмар творится, французов больше, чем союзников вместе взятых. Вдобавок они опытнее, оружия у них больше, и оно лучше.
Стараясь не выдать своего беспокойства, Сюзанна – она теперь занялась щекой сержанта, рассеченной штыком, – тихо спросила:
– Так наши отступают?
– Нет, мы держимся. Все в крови, израненные, но держимся. – Стрелок шумно выдохнул – джин защипал рану на щеке. – Если будете молиться за своего мужчину, попросите, чтобы треклятые пруссаки подоспели вовремя, а не то…
Сюзанна судорожно вздохнула. Молиться за Симона, молиться, чтобы прусские войска поспешили, – да, это она могла.
– Прусские войска!.. Прусские!.. Пруссаки пришли!
Весть мигом облетела позиции союзных войск, вдохновляя усталых солдат. Как только с востока подоспела прусская армия, баланс сил в битве сразу же изменился.
Император разыграл свою последнюю карту – отправил в бой Императорскую гвардию: то были лучшие войска Европы, не знавшие поражения вплоть до того вечера, когда их атака разбилась о сталь британских гвардейских полков.
Летние дни тянутся долго, но до темноты оставалось всего часа два, когда Веллингтон отдал приказ об общем наступлении. И тотчас же с воинственными криками войска союзников ринулись вниз по склону навстречу французам. Сильно потрепанный в бою шестой полк также устремился вперед, спеша добить противника.
Симон и Де Йонг вели своих солдат, но по мере продвижения полк разбился на небольшие отряды. Одни солдаты полка ввязались в рукопашную с упорно сопротивлявшимися французами, другие углубились в долину смерти. Симон действовал быстро и четко, подчиняясь чутью воина. Это же чутье руководило им, когда всадник тяжелой кавалерии французов во весь опор поскакал на Де Йонга. Светловолосый рыбак был бы обречен, если бы Симон вовремя не метнулся вперед и не вонзил в кавалериста свой клинок. Смертельно раненный всадник упал, но увернуться от подкованных сталью копыт его огромного коня Симону не удалось. Он рухнул наземь, в глазах помутилось. Боль, оцепенение, ощущение долгого падения…