Джош вздыхает, тяжело и пораженчески:
– Ладно.
– Значит, это «да»? «Да, спасибо, Патрик, я с удовольствием приду на твою свадьбу»? «Я принимаю твое любезное приглашение»?
– Да. Так.
– Я внесу тебя в список и помечу «плюс один». Если она переживет ночь.
Я в ужасе хватаюсь за стену, но потом слышу, как Джош саркастично произносит:
– Ха-ха.
Время предрассветное, и в моей комнате царит голубоватый льдистый полумрак. Я сижу и неловко глотаю нечто похожее на лимонад. Джош сходил в магазин через дорогу, что ли? Кисло-сладкий вкус ностальгии по детству и тоска по дому – из-за них я едва не поперхнулась.
Джошуа забирает стакан и снова опускает меня на подушки, поддерживая рукой за плечи. Вчера его прикосновения были неуверенными, но теперь он прикладывает ко мне ладонь и расставляет кончики пальцев без колебаний. Он выглядит усталым.
– Джош…
В его глазах вспыхивают искры удивления.
– Люси…
– Люсинда, – едко шепчу я. Он отворачивается, чтобы скрыть улыбку, но я хватаю его за рукав. – Не надо. Я уже видела. – Мне его улыбка никогда не надоест.
– Ладно.
Могу точно сказать, Джош смущен. И не он один. Я так долго смотрела на него, что он разложился на цветовой спектр. Он мои дни недели. Клеточки в моем календаре.
– Белая, в бело-серую полоску, кремовая, неспецифическая по гендерной принадлежности желтая, отвратительная горчичная, светло-голубая, цвета яйца малиновки, голубино-серая, темно-синяя, черная. – Я загибаю пальцы.
Джош встревожен:
– Ты бредишь.
– Не-а. Это цвета твоих рубашек. Хьюго Босс. Ты когда-нибудь покупал вещи на распродажах?
– Какая разница между белой и бело-серой?
– Небеленое полотно. Скорлупа яйца. Они разные. Ты удивил меня всего один раз.
– И когда же это случилось? – Он задает вопрос снисходительно, как няня ребенку.
Я сердито стукаю пяткой по матрасу.
Почему я не в черной комбинации хотя бы? Никогда еще я не была столь непривлекательной. На мне какой-то «Соннозавр». Я опускаю взгляд. Красный топ. Вот черт! Он меня переодел.
– Лифт, – выбалтываю я. Хочется перенести этот момент в то время, когда я была хоть вполовину привлекательнее. – Ты тогда удивил меня.
Джош смотрит на меня с осторожностью:
– Что ты подумала?
– Я подумала, ты хочешь навредить мне.
– О, здорово! – Он откидывается назад в замешательстве. – Очевидно, мои приемы несколько устарели.
Я хватаюсь за его рукав с нечеловеческой силой и немного приподнимаюсь.
– Но потом я поняла, что ты делал. Целовался. Разумеется. Я не целовалась уже целую вечность.
Джош хмурится:
– О, ну да.
Он смотрит на меня сверху вниз.
Я так старательно подбираю слова, что голос дрожит:
– Было здорово.
– Меня не беспокоили ни кадровики, ни копы, так что… – Он замолкает, глядя на мои губы.
Я накручиваю на кулаки его футболку. Она настолько мягкая, что мне хочется завернуться в нее целиком.
– Моя кровать такая, какой ты ее представлял?
– Я не ожидал увидеть столько книг. И она несколько больше, чем я думал.
– А как насчет квартиры?
– Это маленький свинарник. – Он не порочит меня таким отзывом.
Это правда.
– Ты думаешь, мистер Бексли и Хелен целуются в лифте? – Пока он отвечает на мои вопросы, я буду продолжать задавать их.
– Даю гарантию. Уверен, они неистово трахаются из ненависти друг к другу после каждого квартального отчета. – Глаза Джоша становятся черными, он выкручивает из моих рук футболку, а я успеваю углядеть узкую полоску его живота – твердого и с волосками. Начинаю потеть еще больше.
– Могу поспорить, когда ты принимаешь душ, вода льется прямо… сюда. – Я кладу палец на его ключицу. – Мне хочется пить. У меня будет обезвоживание. – Джош вздыхает, и меня обдает потоком воздуха. – Давай будем как они, когда вырастем, Джош. Мы можем начать новую игру. Представь. Мы можем играть в игры вечно.
– Давай поговорим об этом, когда ты оправишься от лихорадки.
– Ага, верно. Когда я поправлюсь, ты снова начнешь меня ненавидеть, но сейчас между нами все хорошо. – Я беру его руку и кладу себе на лоб, чтобы скрыть внезапное отчаяние.
– Я не буду, – говорит он, убирает руку и проводит ею по моим волосам.
– Ты так ненавидишь меня, я больше не могу этого выносить. – Я жалка. Слышу это по голосу.
– Печенька…
– Перестань называть меня Печенькой! – Я пытаюсь откатиться на свою половину, но он мягко давит ладонями на мои плечи. Я перестаю дышать.
– Наблюдать за тем, как ты изображаешь возмущение этим прозвищем, – самое большое удовольствие за день.
Я не отвечаю, тогда он отпускает меня, сдерживая улыбку.
– Пора рассказать мне о клубничной ферме.
Это больная тема, и, кроме того, он не первый раз заводит подобный разговор. Может, сейчас я дам ему пищу для шуток, которыми он станет дразнить меня еще долго.
– Зачем?
– Мне всегда хотелось знать. Расскажи мне все о клубнике. – Его тихий, соблазняющий шепот просто смерть для меня.
Мысленно я почти там, под большим зонтом с оторванным краем полотняного купола, разговариваю с туристами, а их дети уже бегут вперед, клацая ведерками. Знакомый, чуждый этому дому стрекот цикад наполняет воздух. Там никогда не бывает тихо.
– Ну что ж. Альпийская, которую называют также «Миньонет», растет во Франции в диком виде на склонах холмов, ягоды у нее крупные, с твой ноготь большого пальца. Для своего размера они удивительно ароматные.
– Расскажи еще.
Я приоткрываю глаза.
– Клубника – это не шутки. Говоря на эту тему, я могу положить на лопатки любого.
– И это так привлекательно в тебе.
Слово «привлекательно» неоновым огоньком вспыхивает в моей полутемной спальне. Я настолько взволнована, что начинаю трещать без умолку.
– Ладно. Хорошо. Раноцветущая. Она растет очень быстро. В один день ты идешь на закате мимо зеленых грядок, на следующее утро – они в цвету. Маленькие красные бутончики становятся ярче. К обеду расцветают, как рождественские огни.
Джош вздыхает и на секунду прикрывает глаза. Он вымотался.
– Какую ты любишь больше всего?
– «Рэд гонтлет». Она росла на ближайших к кухне грядках, и мне было лень идти дальше. Каждое утро на завтрак у меня был большой розовый смузи.
Джош сидит молча, и глаза у него какие-то совсем незнакомые. Задумчивые, одинокие и такие красивые, что мне приходится закрыть свои.
– Клянусь, я все еще чувствую застрявшие между зубов семечки. «Чадлер» – любимый сорт моего отца. Он говорит, что благодаря ему заплатил за мое обучение в колледже.
– Какой он, твой отец? Его зовут Найджел, да?
– Ты же читал блог. Он так много работал, чтобы отправить меня учиться. Даже не могу сказать, чего ему это стоило. В тот день, когда я уезжала в колледж, он плакал на заднем крыльце. Он сказал… – Я замолкаю. Горло сдавливает, и продолжать говорить невозможно.
– Что он сказал?
От прямого ответа я уклоняюсь:
– Я давно не вспоминала об этом. Дома не была уже одиннадцать месяцев. Пропустила Рождество, потому что Хелен уезжала во Францию навестить родных и я оставалась за нее.
– Я тоже не ездил домой.
– О да. Родители прислали мне огромную посылку. Я ела печенье, разворачивала подарки на полу в гостиной и смотрела рекламу по телику. А ты что делал?
– Почти то же самое. Что он сказал тебе тогда? Твой отец, на заднем крыльце. – Он вцепился в эту тему, как собака в кость.
Я не могу передать ему весь разговор, а то начну плакать. И мне будет не остановиться. Отец, локти на коленях, слезы оставляют светлые полоски на его загорелом, запыленном лице. Я сокращаю разговор до продезинфицированной оболочки:
– Что его утрата – выигрыш для мира. А моя мама, она не переставала хвастаться, всем рассказывала, что ее дочь уезжает в колледж… Она выводит новые сорта клубники, они все называются «Люси».
– Судя по блогу, «Люси» номер двенадцать оказался достаточно хорошим результатом. Расскажи еще.
– Не понимаю, что тебя так увлекает в этом блоге. Мама была журналистом в газете, но ей пришлось бросить профессию.
– Ради чего?
– Ради моего отца. Она готовила статью о воздействии сильных дождей на сельское хозяйство и поэтому пошла в местный фруктовый сад. Отца она нашла на дереве. Он мечтал открыть клубничную ферму и не мог сделать это в одиночку.