Салли Торн - Мой любимый враг

– Это относится к нам обоим, – говорит он мне.

– Почему ты не уходишь?

– До слияния я каждый день собирался это сделать. Но в семье у меня уже сложилась репутация человека, который все бросает на полдороге.

– А после слияния?

Джош отворачивается, и я вижу, как уголок его рта начинает приподниматься в улыбке.

– В этой работе есть кое-что хорошее.

– Ты получал удовольствие от стычек со мной.

– Да, – признается он.

– А как ты все-таки оказался в «Бексли»?

– В порыве ярости я разослал резюме в двадцать разных мест. Это был первый отклик, который я получил. Младший прислужник Ричарда Бексли.

– И тебе было все равно? Я так хотела работать в издательстве, что заплакала, когда получила это место.

У Джоша хватает чуткости, чтобы принять виноватый вид.

– Полагаю, теперь ты считаешь, что будет несправедливо, если я получу повышение.

– Нет. Тут играют роль заслуги и деловые качества. Но, Джош, ты должен знать. Это моя мечта. «Б и Г» – это моя мечта. – (Он не отвечает. А что тут скажешь?) – Значит, ты действительно привез меня сюда не для того, чтобы показать Минди, будто увлечен горячей маленькой чудачкой?

Его лицо я знаю лучше своего и не замечаю в нем намеков на неискренность. Когда Джош начинает говорить, видно, что он не лжет.

– Я не мог встретиться с отцом без тебя. Я позор семьи. Бросил медицинскую школу, занимаюсь административной работой, уступил девушку брату. Для него я ничто. Пусть Минди и Патрик заведут десяток детишек и проживут вместе сотню лет. Удачи им.

Я позволяю себе произнести:

– Ладно. Я тебе верю.

Мгновение мы стоим в тишине, потом Джош продолжает исповедь:

– Хуже всего то, что я не перестаю размышлять, что бы сейчас было со мной, если бы я продолжил заниматься медициной.

– У меня внутри много всего такого, о чем я не имею понятия. Я как мэр города, которого никогда не видела.

Джош улыбается моим словам:

– Если бы ты знала о маленьких чудесах, которые происходят при каждом твоем вдохе, то не смогла бы с этим справиться. Клапан может закрыться и не открыться, артерия может лопнуть, ты можешь умереть. В любой момент. Внутри твоего маленького города все время происходят чудеса. – Он прикасается губами к моему виску.

– Черт побери! – Я жмусь к нему.

– Ты не поверишь, сколько людей, по статистике, ложатся спать и больше не просыпаются. Нормальных, здоровых людей, даже не старых.

– Зачем ты мне это говоришь? Этим заняты твои мысли?

Повисает долгая пауза.

– Раньше были. Теперь гораздо меньше.

– Я предпочла бы такой конец. Как представлю, что во мне полно белых костей и красного липкого месива… Почему я вдруг стала думать о смерти?

– Теперь ты понимаешь, почему я не могу вести светские разговоры. Прости, отец напугал тебя тортом. Он завидует, потому что не может дать себе волю и насладиться запретным. Я, наверное, лет пять не ел тортов. Но это было здорово.

– Пара маленьких грязных свинок. Вот мы кто. Хочешь, спустимся вниз и посмотрим, не осталось ли чего?

Джош смотрит на меня с осторожной надеждой:

– Ты не уедешь?

Вспоминаю о своих планах смыться домой на автобусе.

– Нет, не уеду.

Хорошо, что Джош все еще сидит на комоде. Если я подступлю к нему ближе и возьму его лицо в свои ладони, то дотянусь до него, только чуть-чуть привстав на цыпочки. Я почувствую щекотные искры, которые скачут в воздухе между нашими губами, его вздох облегчения, который на вкус слаще сахара. Пульс его учащается под моими пальцами. Да, в замысловатую игру мы сыграли, чтобы добраться до этого момента.

Хорошо, что Джош продолжает сидеть на комоде, потому что мне удается притянуть его губы к своим.

Я целую Джоша, и он выдыхает долго-долго, пока внутри у него не остается ни капли воздуха. Я хочу снова наполнить его. Сама понимаю это только после того, как несколько тающих минут проходят в полузабытьи за разговором, который я веду с Джошем с помощью поцелуя. Ты имеешь значение. Ты важен для меня. Только в этом есть смысл.

Он понимает, я знаю, потому что в его руках, когда он проводит ногтем вверх по шву моего платья, по моим плечам и замирает у основания шеи, ощущается слабая дрожь. Он тоже разговаривает со мной. Ты нужна мне. Ты всегда прекрасна. Только это важно.

Он играет с застежкой молнии моего платья. Это тянется звенящую краткую вечность, после чего замочек сползает вниз. Раздается звук, похожий на скрип иглы по пластинке. Джош целует меня крепче, и я придвигаюсь ближе к нему, стоя между его коленей. Дикие кони не смогли бы оттащить меня от этого мужчины, вытянуть из этой комнаты. Я буду целовать его, пока не умру от истощения. Чувствуя острый край его зубов на своей нижней губе, я понимаю, что не одна испытываю такие чувства.

Платье падает на пол, я выступаю из него и нагибаюсь, чтобы поднять. Застенчивость берет верх, и я слегка прикрываюсь им, но это выглядит так глупо, что я наконец убираю его. Мне пришлось надеть под платье боди цвета слоновой кости, чтобы подчеркнуть линии тела, к тому же оно снабжено резинками, которые поддерживают чулки. Никаких соннозавров.

Джош смотрит на меня так, будто его ударили ножом в живот.

– Черт возьми! – тихо произносит он.

Я отдаю ему платье и ставлю руку на бедро. Он пожирает глазами изгибы моего тела, а руки его тем временем аккуратно складывают пополам мое платье. Ноги у меня до смешного короткие, ведь каблуки их сейчас не удлиняют, но Джош смотрит на меня так, что я ощущаю слабость в коленях.

– Что-то ты притих, Джош. – Я подцепляю пальцем бретельку этой странной одежки у себя на плече и замираю. Вижу, как у Джоша заходил кадык, он сглатывает ком в горле.

Я кладу руки ему на шею, быстро сжимаю пальцы, будто душу, потом скользящим движением опускаю их вниз. Он такой крепкий, мощный, мышцы, играющие под моими ладонями, излучают тепло. Я подступаю еще ближе и утыкаюсь носом ему в шею, вдыхаю его в себя. Закрываю глаза и молюсь, чтобы не забыть это мгновение: «Пожалуйста, помни этот миг до ста лет».

Руки Джоша опускаются вниз и мнут мои ягодицы. Когда я начинаю целовать его шею, они сжимаются.

– Снимай рубашку. Давай же, – говорю я грубо и в то же время будто упрашиваю.

Джош начинает полубессознательно расстегивать пуговицы. Когда он стряхивает рубашку с плеч, я вижу отражение его спины в зеркале, стоящем на комоде.

– У тебя еще сохранились синяки после пейнтбола. У меня тоже.

Свободной рукой я блуждаю по его груди, прерываю поцелуй, чтобы посмотреть, как я это делаю. Мышцы его сцеплены прочно, как конструктор лего. Нажимаю пальцем и смотрю, как пружинит под ним его плоть. Джош не убирает рук с моих ягодиц, но пальцы он опускает вниз и поглаживает резинки, которые поддерживают чулки. Чтобы удержаться от громкого стона, а это было бы стыдно, я снова целую его и, извиваясь всем телом, льну к нему.

– Я все это спланировал, – наконец вновь обретает голос Джош и мягко двигает меня в сторону кровати. Скидывает покрывало и укладывает меня на постель легким, полным силы движением. – Предполагалось нечто более романтичное, чем номер в отеле.

Джош думает о романтике? Мое сердце не может это вместить. Он захватывает мои губы поцелуем таким нежным, что я вот-вот расплачусь.

– Видишь, – говорит он мне в губы, – у меня нет к тебе ненависти, Люси.

Его язык касается моего, робко, несмело. Джош опускается на локти, заключая меня в клетку, и это запускает поток воспоминаний о том, как он прижимал меня к дереву, защищал, прикрывал.

Я всегда тебя прикрывал.

Я вздыхаю, и Джош вбирает в себя мой вздох.

– Вот так…

Под его весом я вытягиваюсь и извиваюсь.

– Ты такой большой. Мне жарко.

– А ты такая маленькая. Из-за этого я часто размышляю, подходим ли мы друг другу и как у нас все получится. Я только об этом и думал с момента нашей встречи.

– Ну конечно. Тот достопамятный день, когда ты смерил меня взглядом с головы до ног, а потом отвернулся к окну.

Джош нежнейшим образом покусывает мою шею. Он сплетает свои пальцы с моими у нас над головами, и теперь мы держимся за руки. Как мы здесь оказались? В этом прекраснейшем месте после вспышки гнева, чуть не испепелившей нас обоих. Тут так приятно, так абсолютно спокойно и мягко, и везде Джош.

– Если мы сделаем это сегодня, я не позволю тебе срываться на мне. – Глаза у Джоша серьезные, и он немного весь подбирается. – Ты устроишь какой-нибудь из своих знаменитых закидонов?