До сих пор все происходящее казалось нереальным. Даже близко. Я знала место — красивый реставрированный винтажный кинотеатр, украшенный красными и золотыми акцентами, я подписала приглашения, выбрала торт и дизайн для именных карточек. Но на протяжении всего времени казалось, словно я лунатик в чьей-то чужой жизни.
И все становилось еще более нереально.
— Простите, — услышала я голос за спиной, когда садилась за свой столик. Я подняла взгляд. Там стояла женщина, не сводя с меня глаз, словно могла прочесть историю моей жизни по моему лицу. — Вы Дженна Хэдли?
Я прочистила горло.
— Могу я узнать, кто спрашивает?
— Я Дарья.
На мгновение показалось, что затих весь мир.
Не знаю, чего я ожидала. Она была высокой и красивой, с кучерявыми локонами и макияжем смоки-айс, как у французской актрисы. Я понимала, как Бен мог влюбиться в такую.
— Дарья, — отозвалась я эхом. — Я вас знаю?
Она усмехнулась. Эта усмешка — почти зеркальное отражение усмешки Бена, и все же не она.
— Не строй из себя дурочку. Тебе это не идет, — она грациозно присела. — Должна признать, особенно учитывая время, я сомневалась. Но не сейчас.
Я прочистила горло.
— Сомневалась?
Она снисходительно улыбнулась мне.
— Он действительно не сказал тебе? Что же, в это я могу поверить. Он определенно не любит говорить о вещах, которые не выставляют его в лестном свете, — одним движением руки она подозвала официанта, и он подошел. — Чашку ромашкового чая, пожалуйста.
Я наблюдала за ней, пытаясь понять. Это была проверка? Верила ли она хотя бы одному моему слову? Выглядела ли я нервной?
Надеюсь, не более, чем предполагала ситуация.
— Я бывшая жена Бена, — сказала она, наконец, немного морщась. — Господи, серьезно? Что еще он не рассказал тебе?
Я тяжело сглотнула.
— Я знаю все, что мне нужно.
— О, милая, — она протянулась через стол и похлопала меня по руке; я отдернула ее, словно от укуса змеи. — Это ты сейчас так думаешь. Однажды ты пожалеешь о своем доверии к нему. Поверь мне. Почему, думаешь, он не упоминал обо мне?
— Может, ты его больше не волнуешь, — я почувствовала себя плохо от этих слов. Но это был единственный способ убедить ее, что я действительно не знала, кто она. — Он продолжает жить. Должно быть, прошло много времени.
— Ох, — она улыбнулась, глядя в стол. — Он говорил тебе, что ты первая женщина, которую он полюбил? Мне он тоже это говорил. Конечно, когда мы встретились, ему было девятнадцать. Так что, возможно, это была правда.
Девятнадцать. Он был почти ребенком. Они оба были.
— Он рассказал тебе о Хантингтоне? — спросила она, внезапно пронзая меня взглядом.
Сердце остановилось.
— Он рассказал мне о матери, — соврала я. — И все, — я молилась, чтобы это не стало фатальной промашкой.
Губы Дарьи превратились в тонкую полоску.
— Но он не сказал тебе о себе?
— Нет, — призналась я. Что-то в выражении ее лица говорило, что и она была в неведении — по крайней мере, какое-то время. — Но он сказал, что расскажет, когда будет готов. Я понимаю, если он не хочет делать тест…
— Он сделал тест, — просто сказал она. — Когда ему было девять. Его отец предоставил ему выбор, что, по моему мнению, является чуть ли не уголовным делом.
Сердце громко скучало в груди.
— Он был…?
Она покачала головой.
— Он не сказал мне, — ответила она с горькой улыбкой на лице. — Фигово, не так ли?
Я тяжело сглотнула.
— Правда? Это кажется не…
— Честно, — закончила она за меня. — Да, это так. Учитывая то, что это сильно бы повлияло на мою жизнь. Я узнала о Хантингтоне только благодаря очень хорошему расследованию. Я не сказала ему сразу же. Но, когда я наконец-то спросила его, он признался, что у них это семейное и то, что он знал. Знал, заболеет он или нет. Но это все, что он сказал мне. Он злился, и я больше не возвращалась к этому вопросу. Думаю, тогда я и поняла, что все кончено. Из-за того, что он скрывал нечто такое от меня. Я пыталась исправить все, но не могла забыть. Для меня это было все равно, что ложь. Ты не спрашиваешь в начале отношений: «О, кстати, у тебя нет нейродегенеративного расстройства, о котором ты молчишь»?
Я слегка вздохнула.
— Может, он не болен.
— Может, — сказала она. — Но зачем скрывать тогда? Только не говори, что не думала об этом.
Думала. Конечно думала. И я ненавидела это; ненавидела то, что у нас с Дарьей было столько общего. Мне хотелось выговорить ей за вторжение в его личную жизнь, за попытки вмешаться во что-то настолько личное. Но я была на грани того же. Как я вообще могла продолжать отношения, не зная?
— Я заметила вас двоих вместе, — сказала она. — Думаю, Бен ожидал, что я подожму хвост и убегу из города, когда все развалится, но от меня не так просто избавиться. Мы все еще встречаемся на улице, и он видит меня, но притворяется, что не замечает. Он любит тебя, Дженна. И могу сказать, ты тоже любишь его. Хочу, чтобы ты только знала — этого недостаточно, — она зажмурилась. — Некоторые вещи нельзя исправить.
— Это угроза? — спросила я.
— Нет, — сказала она, — это констатация факта, — она медленно вздохнула. — Сожаление, если так нравится больше. Мы оба сделали много вещей назло друг другу, но, надеюсь, после наших отношений он стал лучшим мужчиной. Он думает, что у всех моих поступков есть какой-то скрытый смысл, потому что ему это подходит. Но если я буду видеть его счастливым, буду лучше спать по ночам, — она слабо улыбнулась. — Знаю, я похожа на какого-то преследователя. Если не знаешь всей истории, именно так и кажется. Но мы были одержимы друг другом в том возрасте, когда это что-то значило. Последствия этого тяжелы. Я была той, кто ушел, но он бросил меня. Задолго до того, как мы разошлись, от нас уже ничего не осталось. Но мы цеплялись за единственную знакомую нам вещь.
Я уставилась на нее, пытаясь понять. Она была не совсем здорова, но также и не безумна.
— Теперь я оставлю тебя, — произнесла она. — Просто знай, что бы он ни сказал, я желаю тебе только лучшего.
Что все это значило? Она пыталась сбить меня с толку, или я действительно так хорошо обманула ее?
Конечно, может из-за того, что я чувствовала к нему, это было очевидно. Возможно, это отражалось на моем лице каждую минуту каждого дня.
Если бы кто-то спросил меня неделю назад, верю ли я в единственную истинную любовь, я бы ответила «конечно нет».
Это такое глупое понятие. Если ли что-то абсурдней, чем идея того, что среди миллионов людей где-то в мире есть только один человек, с которым ты можешь быть действительно счастлива?
Но казалось, что я нашла его — самым странным способом из всех возможных. Единственная проблема — я не знала, как мне удержать его.
Я мерила шагами квартиру, пытаясь осознать всю реальность этого. Голос Дарьи отдавался эхом в моей голове, от ее нежеланных вопросов и советов болела голова, как и от невозможности принять все это.
Телефон завибрировал от сообщения от Бена.
Есть что-то синее?
Я быстро ему ответила:
Я не суеверна.
Спустя мгновение зазвонил входной звонок. Он стоял там воплоти с лукавой улыбкой и, как только я отошла, пропуская его внутрь, он вытащил из-за спины коробку.
— Я забегу наперед и предположу, что это синее нижнее белье, — сказала я, беря у него коробку.
— Джентльмен не открывает секретов, — сказал он, важничая. У него было игривое настроение и он, возможно, ожидал быстрого антистрессового секса, но я была не в настроении — факт, который он быстро заметил, когда я прошла мимо него, чтобы бесцельно полазить в холодильнике.
— Что случилось, солнышко? — он медленно последовал за мной, позволяя мне сохранять дистанцию.
— Не называй меня так все время, — пробормотала я.
Он оперся о стойку.
— Прости, — сказал он. — Постараюсь оставить его для особых случаев.