– Где Женя?
– Никто не знает.
Пустые глаза смотрели в никуда. Сил плакать больше не было. И вот только сейчас, в опустевшем от эмоций сердце, в очищенном от раздумий мозге, родилась истина. Миша, Сашка, Лешка – все мои мужчины были нормальными, полноценными и достойными! И если бы не Женькины суждения, по каплям собранные доводы, точившие, как червь, мое самолюбие, я давным-давно могла стать замужней дамой. Счастливой женой и мамой. Если бы я не так слепо ему доверяла, если бы слушала свое сердце. На самом деле своё.
И вся моя прекрасная и красивая жизнь – это Женькиных рук дело. Если бы не он, его продюсер, моя жизнь могла сложиться по-другому. И карьера тоже.
Меня затрясло от плохого предчувствия. Огромная каменная плита давила на грудь. Такое ощущение не покидало тело в течение всего нашего пути. Я приняла решение. Окончательное.
– Васильевич, прости меня, ты много сил положил, но… Я не буду больше петь. Я не могу. Моя душа растоптана, сердце разбито… Мне не о чем писать, нечего нести людям. Я труп в живом теле. Зря ты приехал за мной…
Демонстрируя, что диалог окончен, и возражения не принимаются, я включила магнитофон на полную мощь. Диск послушно отозвался, и из динамиков полилась музыка, последний, мной исполненный хит:
«По осколкам я иду,
Проложу незримый путь,
Ревность душит по ночам,
Только мой сегодня будь…»[1]