Зачем он сюда приехал? Что хотел отыскать? Чего еще не понял в этой всей срани?! Ведь думал, что поумнел. Ведь уже решил, что не хочет больше растрачивать себя на что-то меньшее, чем хорошее… И что не позволит больше прошлому руководить своей стремительно убегающей жизнью. Да что б его! Этот мир так стар, а люди в нем так ненадолго, так какого же черта, господи, он снова раскис?! Нет большей глупости, чем, будучи взрослым, состоявшимся мужиком, оправдывать свое дерьмо паршивым детством, вновь и вновь позволяя ему руководить своей дальнейшей жизнью.
Богдан вышел из машины. Не было пустыря. И недостроя того заброшенного не было. Вместо этого возвышался новый квартал, под который, очевидно, снесли располагавшиеся чуть ниже по улице старые четырехэтажки.
Ничего не осталось.
Лишь дерьмо, за которое ему ответ держать. Перед собой держать. Не перед кем-то. А еще желание. Дикое желание, примитивное, такое, что зудит в тебе, и ты готов на все, даже кожу с себя содрать, чтобы избавиться от этого зуда.
Вернуть все. Её любовь, её смех, её счастье. Заполнить собой весь её мир. Стать этим миром.
Невозможно и дальше обманываться. Правда все равно настигнет. Он своими руками сломал свое счастье. И не было этому оправданий. Все, чем он кормил себя столько лет — вся это туфта, что им без него было только лучше — дерьмо собачье! Да к черту! Он ведь не от них убегал. От себя! До усрачки боясь, что не справится с новой ролью. Ему легко было обвинять собственных родителей в том, что они испортили его детство. Не зная нормальной семьи, не понимая, как это — любить кого-то, он до икоты испугался, что и сам провалит этот экзамен. Испортит жизни ни в чем не повинному человеку. Своей плоти и крови. Он струсил… А Рита сделала все, чтобы детство их сына было счастливым. Она даже письма ему писала. Только чтобы Марк не подумал, будто не нужен собственному отцу. Она выгораживала его, наступая на глотку собственным чувствам.
Она… все она. Все о ней.
Глава 17
А вечером небо щедро бросило пригоршню пушистых облаков. Заходящее солнце нанизало их на лучи, распуская над землей розовое покрывало заката. Рита оттолкнулась ногой о деревянный все еще теплый пол. Кресло-качалка нехотя заскрипело.
— Чайку не хочешь? — спросил дед, спускаясь во двор.
— Нет. Жарко… Я бы винца прохладного… со льдом.
— Тут как раз яблочный сидр созрел. Будешь?
— Буду. Да ты отдыхай. Я сама все приготовлю.
— Ну, уж нет! За дамой поухаживать — святое дело, — запротестовал дед. — А Марик на гульки ушел?
— Нет. Что-то он приуныл. В гамаке дремлет. За малиной.
— Сейчас комары жрать начнут — вернется.
Рита кивнула головой и снова толкнулась. Ничего не хотелось. Только сидеть вот так, смотреть на опускающееся за горизонт солнце, вдыхать аромат винограда, оплетающего беседку, особенно душистых к ночи петуний и ни о чем другом не думать. Оставить проблемы за калиткой этого чудесного дома и сделать вид, что их нет.
На старенький стол легла скатерть в клеточку, тарелочка со льдом, кувшин вина и два высоких стакана.
— Сейчас еще сыр принесу! Райка дала. Вку-у-сный. Помнишь, какой у нее сыр молодой?
— Угу… — лениво протянула Рита, потягиваясь. Дед бодро шмыгнул в дом, а она еще чуток поленилась и принялась разливать сидр. Вместе с сыром дед притащил тонко нарезанную буженину собственного приготовления, огромную банку маслин и хлеб.
— Вот это да. А я как раз настраивалась идти готовить ужин, — призналась Рита.
— Обойдемся… Отдыхай.
— Но Марик…
— Марик тоже найдет, чем перекусить. Не маленький.
Вечер начал на глазах приобретать очертания неплохого. Марго подняла стакан и отпила.
— М-м-м… Чудесно!
Дед кивнул, кряхтя, уселся в кресло и провел по морщинистой, покрытой частой седой щетиной щеке.
— Что тут у вас стряслось, пока меня не было? Кирилловна говорит, приезжал к вам кто-то. Опять по работе?
— Нет… — Рита слизала вино с губ, — Богдан приезжал.
Дед вскинул брови:
— Отец Марика? А ты не говорила, что он сюда явился…
— Да как-то разговор не заходил. Они еще вчера прибыли.
— И с какой же это целью?
— Поговорить хотел. Выяснить, что тогда приключилось.
— И как? Выяснил?
— Выяснил. Говорит, что не знал ничего. Вроде как менеджер ему не сообщил.
— А верить-то ему можно?
— Да будто бы не врет. Вот только что это меняет теперь? Ничегошеньки.
Дед задумался. Вытянул вперед длинные худые ноги, скрестил в щиколотках.
— А Марк как?
— Вот уж не знаю. Сегодня он странный какой-то. Тихий и молчаливый. Себе на уме. Думала осторожненько с ним поговорить, повыпытывать. Да спугнуть боюсь, — нахмурилась Рита.
— Загрустила ты…
— А чему радоваться? Жили — не тужили, и тут на обочину этой, в общем-то, хорошей жизни какого-то черта блудного папеньку выкинуло.
— Ну, ты с плеча не руби. Иногда жизнь выкидывает такое, что стоит остановиться и подобрать.
Рита поперхнулась. Стерла пальцами с губ шипящий напиток и удивленно уставилась на деда:
— Это что ты мне сейчас пытаешься сказать?
— Я не пытаюсь, а говорю.
— Подобрать Связерского? Этого кобелину?!
— Ну, допустим, ты ведь сама сказала, что не так уж он и плох.
— Послушай… Он бросил меня беременную. И ничего! Ровным счетом ничего не отменяет данного факта.
— А я и не говорю, что отменяет.
— Тогда что же ты говоришь?
— Только то, что тебе стоит к нему внимательнее приглядеться. Жизнь, Рита, такая штука, что, кому хочешь, мозги на место вправит. А вот обида — это то, что камнем тащит тебя на дно.
— Поверить не могу, что ты его защищаешь! — воскликнула Рита и тут же захлопнула рот, опасаясь, что Марик услышит.
— Господь с тобой! Почему защищаю? Ты единственный мой родной человек, не считая Марка. Я всегда на твоей стороне.
— Я все равно не понимаю, о чем ты…
— Я о вторых шансах… — дед допил свой сидр, поставил стакан и, похлопав Марго по плечу, пробормотал: — пойду, Марка сгоню, сожрут ведь пацана… Комары эти, чтоб им пусто было.
Дед в компании Марика вернулся довольно быстро. И все это время Рита думала о его словах. Они выбивали ее из колеи.
— Хорошо сидим, — присвистнул сынок.
— Ага. Тебе бутерброд сделать?
— Нет. Я яблоками обожрался.
— От них еще больше есть хочется. Ближе к ночи проголодаешься.
— Тогда и поем, — засмеялся ее сын.
Несмотря на внешнюю схожесть с отцом, характеры у них были разные. Может быть потому, что в отличие от Свзяерского, Марик рос в полноценной, хоть и не полной, семье, купался в любви — матери, деда и по большому счету горя не ведал. Богдану было сложнее. Он не знал ласки, не знал простого семейного счастья. Обычных, простых вещей, которые многие и не замечают, но которые так важны в жизни любого человека. И от того Рите становилось еще обиднее. На собственной шкуре зная, как это — быть одному… почему он оставил и своего сына? Он ведь понимал! По себе знал, как нужна семья любому ребенку. Да только прав дед — что уж теперь? Ведь не исправить того, что было.
И что ей делать?
Господи… скорее бы он уже уехал! Чтобы все стало, как раньше.
Марик уселся в кресло, стоящее рядом, покрутился немного, а потом опустил голову матери на колени. Рита замерла. В последнее время сын чурался всяких нежностей, а теперь сам на них напрашивался. Марго нахмурилась и коснулась выгоревших на солнце волос. Совсем недавно Марк вымылся в летнем душе, и от него приятно пахло сейфгардом и ментоловым шампунем.
— Ну, сам расскажешь? Или мне выпытывать? — решила действовать напрямую Рита, поймав дедов внимательный взгляд.
— Да нечего рассказывать.
— Ну, смотри… Я всегда тебя готова выслушать.
Марк кивнул, проехав головой по ее животу, но так и не поднялся с коленей. Дед выбрался из своего кресла, всплеснул руками:
— Совсем забыл договориться с Иваном насчет дизеля… Пока не поздно, сгоняю!