— Видимо, там и правда что-то веселое… — бросил Связерский, кивнув на ее телефон.
Рита запнулась. Отправила короткое «ок» и быстро спрятала телефон в сумочку.
— Ага… Марк, ты еще не устал? Здесь адская жара. Может быть, по домам?
— И правда, Марик, давай закругляться. Лучше вечером еще куда-нибудь выберемся. Можем сходить в ваше любимое место. Кафе, или пиццерию. Где вы обычно зависаете?
Богдан ее разозлил. Почему он вообще решил, что у нее нет своих планов на вечер? Уж не думал ли Связерский, что она спит и видит, как он ее куда-нибудь пригласит?! Он серьезно вообще?! Им не по восемнадцать! В ее жизни…
А что в твоей жизни, Измайлова?
А ничего, пустота… Но она найдет, чем ее заполнить!
— Это вы с Мариком определяйтесь. У меня вечером планы.
— Да? — удивился Марик. Вот же балбес! Так удивляется, будто у нее их никогда до этого этих самых планов не было. А между тем, она иногда выбиралась из дома. Нечасто, но и затворницей не была. Еще не хватало, чтобы Связерский подумал, будто у нее нет личной жизни.
— Ага. Так что, вы договаривайтесь, а я пойду… пойду, кондиционер в машине включу!
Оправдание — так себе. Но лишь бы уйти поскорее.
— Ай, ма… Я где-то очки забыл!
Рита закатила глаза. У Марика был редкий дар — терять все на свете. Она уже не удивлялась. Забыл и забыл — найдет. Да только оставаться наедине с Богданом ей совсем не хотелось. Каждый раз, как это происходило — они набрасывались друг на друга, как какие-нибудь животные.
Вот, где зоопарк!
Марк пробрался под ограждение и скрылся из виду.
— Ты планируешь и дальше меня избегать? — прямо поинтересовался Связерский.
— Я тебя не избегаю, Богдан. Мы ведь уже все решили. Кстати, ты надолго приехал?
— У меня есть еще несколько недель отпуска. Потом начнется сезон и…
— Ты опять исчезнешь.
— Я не исчезну. Послушай… — Богдан тяжело вздохнул и, дернув плечом, поморщился. — Рит…
— Ммм? — телефон Риты снова ожил, и она воткнулась в него взглядом.
— А давай попробуем все начать заново.
— Что, прости? — моргнула Марго, до которой и правда не дошел смысл сказанного.
Связерский снова сглотнул. Кадык прокатился по его мощной шее и замер.
— Я хочу все начать заново. Как положено…
Наверное, она бы меньше удивилась, если бы новый носорог, на которого они приехали посмотреть, выехал из ворот на коньках и помахал им лапой.
— Ты ведь сейчас не о Марке… — уточнила на всякий случай.
— Нет. Не о нем. Я люблю его, это правда, но… В общем, сейчас я о нас.
— Э, нет. Даже не думай, Бодя…
— Не называй меня так! Я, черт… Мне кажется, что между нами ничего не закончено. И я… я хотел бы, чтобы мы попробовали…
На дорожке у входа показался Марк. Он быстро приближался, и ей нужно было торопиться… Но, видит Бог, она не знала, что сказать. Богдан выглядел жестким, собранным и непреклонным. Ей было хорошо знакомо это выражение лица. Таким оно становилось, когда Связерский нацеливался на результат.
— Нет, Богдан. Ты не хочешь попробовать… Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе.
Глава 19
Она его отбрила. Чего, наверное, и стоило ожидать, вот только от понимания этого легче не становилось. Да он вообще и не думал, что будет легко. Между ними с Измайловой пролегала пропасть. Огромная пропасть, которую Богдан не мог просто взять и перепрыгнуть. Здесь нужно было действовать более тонко. Может быть, ему даже не стоило вот так, в лоб, озвучивать свои мысли. Однако учитывая то, сколько недосказанного между ними было и к чему это все привело, Богдан просто боялся любых недомолвок.
Связерский откинулся на спинку дивана и приложил к губам горлышко пивной бутылки. Пиво было безалкогольным — вечером ему предстояла еще одна встреча с сыном, и он не мог позволить себе прийти на нее под градусом. Слишком хорошо помнил, что чувствовал сам, каждый день лицезря пьяниц-родителей.
Кондиционированный воздух обволакивал разгоряченное тело и чуть остужал кипящие в голове мысли. В ушах звенели последние Ритины слова, если не считать короткого: «Ну, ладно, давай, до встречи», брошенного ей на прощание.
«Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе».
Вот, как она, значит, думала… И, возможно… возможно, была права. За исключением одного маленького, но очень и очень важного нюанса.
Теперь и он был готов истечь любовью.
Своей любовью к ней.
Позволить себе эти чувства. Отбросить страх. Доказав всем, но прежде всего себе, что не такое уж он дерьмо. И что достоин. Тогда не был, сейчас — да. Но как вернуть ее чувства? Как доказать свои?
Господи, он же ни черта не знал о нормальных женщинах! Зато многое знал о ней… Ритка любила пионы и селедку под шубой. Она жмурилась, когда он ей целовал запястья, морщилась, когда была разочарована, а в задумчивости — кусала губы. Богдан и не думал, что все это до сих пор живет в его памяти. Но когда c тайников его памяти сняли все блоки — оказалось, что в них сохранились бесценные, не тронутые временем сокровища. Он как будто законсервировал все самое лучшее, что с ним случилось, а теперь вскрыл. И эти воспоминания посыпались на него, как спелые абрикосы наземь, если забраться на дерево и потрясти.
Богдан зажмурился, позволяя прошлому себя поглотить. Вновь вернуться в те дни, которые они провели на речке. Вспомнить, что чувствовал, валяясь рядом с Измайловой на песке и сцеловывая с ее разгоряченной, покрасневшей на солнце кожи веснушки. Когда подминал ее под себя и проникал членом так глубоко, как только мог, наблюдая, как боль на ее лице сменяется сначала растерянностью, а потом диким голодом, не уступающим его собственному. Паинька-Измайлова оказалась горячей штучкой. Интересно, она хотя бы догадывалась, как он ждал их новой встречи? С каким трудом ее отпускал от себя, когда ей нужно было возвращаться домой?
Рядом с ней он чувствовал себя цельным и всемогущим. Рядом с ней забывал обо всем. Он могла его рассмешить, и заставить хрипеть от страсти. Она… одна.
У Богдана была настоящая ломка, когда ему пришлось уехать. И если бы не тренировки — может быть, он бы сломался. Запрыгнул бы в первый попавшийся самолет и примчался. Но вместо этого Связерский методично, день за днем, по кирпичику выстраивал стену между прошлым и будущим. Между чувствами к ней и открывающимися перед ним возможностями.
Стену, которая теперь была разрушена до основания…
Богдан отставил бутылку и лег на диван. Он думал о том, что может предложить Рите. Все усложняло проживание в разных странах. Когда начнется сезон — они практически не смогут видеться. Если Рита не переедет к нему. У него есть несколько недель в запасе, чтобы убедить её в этом. Его охватило дикое возбуждение. Как перед самым ответственным матчем в своей жизни. Нет, наверное, даже большее. Потому что турниров будет еще великое множество, и только в ситуации с Ритой — у него всего один шанс.
Которым он непременно воспользуется.
За Мариком Богдан должен был заехать к семи. Но он не выдержал. Приехал едва ли не на целый час раньше. Купил цветы… Господи… он никогда не дарил цветов. Никогда… Зачем? Все было слишком доступно. А тут стоял у огромного прилавка — и глаза разбегались. Любимых Ритой пионов не было — уже не сезон, а что другое купить? Бог его знает. Никогда еще Связерский не чувствовал такой неуверенности.
Выбор остановил на чайных розах. Чем-то они смахивали на пионы, а может, ему так казалось. Купил целую охапку. Едва донес. У самой двери вспомнил, что ничего не купил сыну. Растерянно провел по щеке, но возвращаться не стал. На улице такая жара, что цветы быстро увянут. Позвонил в звонок и… моргнул.
Дверь ему открыла Рита. Красивая, при полном параде. Шикарные волосы рассыпались по плечам, легкий макияж, подчеркивающий красоту глаз, и пухлые сочные губы. А платье… это какой-то атас.
— Ты рано!
— Ты с нами?! — проговорили одновременно и осеклись. Рита поджала губы, Богдан, напротив, довольно улыбнулся. Может быть, это будет даже проще, чем он думал. Вон как Рита принарядилась. Это хороший знак.