Я заметила, что физическое отсутствие Венечки её гораздо меньше беспокоит. Когда рядом не было Виктора, она себя хуже чувствовала. Но ментальная связь несомненна и удивительна. Она всегда точно знает, на работе он, или дома, спит, или бодрствует, занят, или отдыхает. Иногда, играя сама с собой, она обращается к нему, как будто он слышит, честно говоря, я не исключаю, что так и есть. Да, это всё очень трогательно и забавно, но что он там себе думает относительно Виктора и сложившейся ситуации, у Маши толком выведать невозможно. «Папа нас любит. Папа скучает». – Это и без неё ясно. А что папа всю жизнь собирается на папу дуться? Так вопрос не задашь и ответа не получишь.

Виктор изо всех сил старается доставить мне удовольствие в постели. И достиг определённых успехов. Такого кайфа, как от Венечкиных техничных ласк, я не испытала с ним, но прогресс вполне очевиден.

– Ты давай меня поучи, как и где ему нажимать нужно. Пока его нет, на тебе потренируюсь. Виктор, мужественно преодолевая приступ застенчивости, кое-что объяснил. Я сейчас же испробовала.

– Ну, как?!

– Ничего, вроде бы. Это он так любит, не я.

– Да, лучше бы экспериментировать непосредственно на объекте.

– Как думаешь, он там один сейчас?

– Мне, почему-то кажется, что да. Он так страдает из-за вашей размолвки, в таком состоянии разве до похождений?

– Плохо знаешь мужчин. Многие только этим и утешают себя.

– Наш не такой как все. Как получилось, что ты его полюбил?

– Сам не знаю. Всё загадка в этой истории. Сначала нужно понять, как получилось, что о́н меня полюбил. На больничной койке, небритый, раздражительный, ожиревший, я красотой не блистал, и не то, что сексуальной, а вообще никакой привлекательности там не ночевало. Разговорились. Сначала общий язык нашли, в прямом смысле – русский. Я что-то всё рассказывал, а он, молча, так внимательно, смотрит и слушает. Глаза глубокие – провалиться можно. Стал ждать его, беспокоился, придёт, не придёт. А он стал чаще приходить, смотрю, уже не в свою смену, просто так навещает. Задним числом теперь сориентироваться сложно: с одной стороны ощущение, что постепенно приходило и чувство и осознание, а с другой кажется, в одночасье волной накрыло. Он, если помогал что-то сделать, одеться, или встать, всегда ещё как-то так руку чуть задержит на спине, или на запястье. Погладить мог, легонько, практически незаметно, а пробирает до костей. Такая нежность охватывала, то ли жалость к себе, то ли к нему, чёрти-что, смятение чувств. И голос ласковый. Вообще манера, ты знаешь, как он может, точно масло льёт, тихонечко, успокоительно.

– Да, – выдохнула я, – он может.

– Ну вот, он ходил, ходил вокруг меня. Чувствую, невмоготу становится – хочется в охапку его заграбастать, а чего дальше-то делать, не знаю. Совсем одурел, на стенку лез от растерянности. Поправился когда немного, всё бродил по отделению, выглядывал его, где, с кем, что делает. О выписке думать начинаешь – душа переворачивается, как расставаться? Вижу, что привязался, а почему, на каком основании? Признаться-то страшно себе в таких вещах, всю жизнь, как он выражается, Натурал Натуралович был. Да я и сейчас, наверное, кроме Веньки ни с кем бы не смог. Я, может быть, так себе выдумал, но у нас с ним особенно всё. Невозможно рассказать, слов не находится.

– Мне можешь не объяснять, я сама прекрасно вижу.

– Да? Может, ты мне объяснишь?

– Потом. Рассказывай дальше. Он тебе первым признался, или ты ему?

– Да так, чтобы признаний особенных не было. Это после уже, когда окончательно сблизились, там и слова нежные начались и разговоры пошли откровенные. А первый раз он меня, как бы это покультурней сформулировать? Бесцеремонно взял за хобот.

– Что, рукой схватил?

– Нет, ещё хуже. Просто взял и поцеловал. Причём сначала туда, а потом, после всего уже в губы.

– С ума сойти!

– Вот именно, я чуть не сошёл. Его двое суток потом не было. А я две ночи не спал, метался. Давление аж зашкалило. Все мозги себе сломал: как же так, как же так! А потом он вернулся, и сразу другое отношение возникло, ни сомнений, ничего лишнего не осталось, сразу другой уровень, как тебе объяснить, говорю же, словами это сложно, но вот есть мы, а есть всё остальное. И жена за бортом осталась, и бизнес уже на втором плане, просто и ясно – ради него теперь буду жить. Всё. И не то, что жертва, а видишь – с его стороны так же. И я потом понял, что у него это раньше пришло, то есть, он меня увидел, выбрал и, считай, что взял себе.

– Витя! Я понимаю! Это удивительная история. И такое светлое он существо, да?

– Угу, вот вроде бы парень, но если бы тогда любой другой на его месте, я бы так ни за что не воспринял. По морде бы дал, и вся любовь. Он другой какой-то, а в чём, не пойму. Разденешь – мальчик, всё на месте, оденешь – опять мальчик, а нет, что-то есть ещё. Только страх у меня всегда, что это по ошибке мне всё досталось. И нежность его, и преданность, и забота – вроде незаконно пользуюсь. Про Майка знаешь?

– М-м, только то, что в Париже между ними что-то было.

– А. Нет, там сложнее. Первая любовь, огромная. Маргулис их разлучил. Вот Венька меня упрекает, что я тогда подумал: всё, кончилось моё счастье. А от него, понимаешь, как сигнал оборвался, вдруг чувствую – пустота.

– А сейчас как? Ощущаешь его?

– Душа болит и больше ничего. Сглупил, конечно, пожалел Кристину. Теперь деваться некуда, до конца доводить надо. А он считает, предал его.

– Не считает он так, успокойся.

– Как же? Обижается, говорить не хочет.

– У него свои комплексы, Вить. Потерпи немножко, всё хорошо будет.

– Что за комплексы?

– Тебе кажется, что на твоём месте должен быть заслуженный, зарекомендовавший себя гей, а ему представляется самой правильной для тебя парой почтенная матрона, дескать, он тебя, порядочного дядьку, только портит.

– Объясниться бы нам.

– Дошло, слава богу! Хорошо бы до него ещё достучаться, и дело закрыто.

– Давай скажем, Машка заболела? Пускай приедет.

– О, мистер Лобанофф, да вы интриган! Он потребует её на камеру показать, чтобы без промедления начать лечение.

– Чёртовы высокие технологии.

– Может, скажем, ты́ заболел? Примчится, как миленький.

– И я стану ещё более подлым и коварным обманщиком.

– Да, на Машку мы б его точно подцепили, но её мороженным даже не перекормишь, сразу скажет: «папа мне не разрешает это кушать», вредина. Вся в папочку своего, зануду.

– Ната! – Нахмурился Виктор. – Как ты можешь! Никакой он не зануда, он просто немного... да, зануда. – Посмеялись. Полегче стало на душе. – А она у тебя где?

– Что?

– Ребёнок, а не что.

– А она не у меня, а у тебя. С няней к Кристине в гости отправилась.

– Венька нас четвертует.

– Пускай приедет сначала.

Машка ворвалась в номер с потрясающим сообщением:

– Папа сказал, мы тут все с ума посходили!

– Что ты говоришь! Очень изысканный диагноз. Хотелось бы ещё контекст прояснить, в котором это было заявлено. Сонь, он что, звонил, когда вы у Кристины были?

– Да.

– Рассердился?

– Я не поняла. Он позвонил, а Маша играла с Кристиной, массаж ей делала. Я, говорит, занята. Он попросил показать её, я показала. Он говорит...

– Совсем там все с ума посходили! – Очень похоже изобразила Машка.

– Да, вот так, – продолжила София, – и отключился. Я не стала перезванивать, постеснялась.

– Ну, всё. – Расстроился Виктор. – Скажет, уже и ребёнка моего ей отдали.

– Папа придёт?!

– Хотелось бы, Мань, ты как сама считаешь, придёт?

Она пожала плечиком:

– Сегодня, или завтра. Не от него зависит.

– Сейчас я ему наберу.

– Бесполезно, мам!

И точно, бесполезно оказалось, по телефону занято, а по скайпу не ответил.

– Тебя такие вещи не пугают? – Кивнул на Машку Виктор.

– Ко мне какие претензии?! От кого, ты думаешь, она эту бациллу подхватила?

– У меня устойчивый иммунитет ко всем бациллам! – Отчеканила Маша.

– Да уж, мы видим. Ну, что, Витенька, ставь чайник.

– Погоди, она сказала, сегодня, или завтра.

– А! Стойте! Есть универсальное справочное бюро. Сейчас. ... Аркадий Борисович! Вы не знаете, Веня к нам летит, или нет?