– Почему не попадет? – удивился Михаил, – что, у нее слабый голос?
– Нет, у нее великолепное сопрано с очень высокими верхними нотами, она стала бы очень знаменитой, если бы не титул и обязанности перед родом, ведь она единственная наследница герцогов де Гримон.
– Но она – наследница рода во Франции, а здесь ее никто не знает. Пригласи девушку сюда, пусть поет под сценическим псевдонимом. Хоть узнает, от чего ей приходится отказаться, а потом сделает свой выбор сама, – предложил граф. – Напиши ей и пригласи к нам, представишь ее в Большом театре как свою подругу, пусть ее прослушают, а сама будешь с ней заниматься. Ведь учительницам не запрещается быть беременными?
– Мишель, я тебя обожаю! – засмеялась Лиза, – ты – самый лучший из мужей, и если бы не был графом, то мог стать успешным антрепренером.
– Вот родишь, тогда и посмотрим. Может быть, я и стану твоим антрепренером, хотя у меня другие планы, но кто знает, как сложится судьба!
Графиня была единственным человеком, который знал, как сложится его судьба, но она не стала разочаровывать мужа, рассказав, что он с головой уйдет в дела своих многочисленных поместий и не на шутку увлечется этим. Множество волнений и проблем, связанных с воспитанием пятерых детей – сына и четырех дочерей – будут занимать мысли ее обожаемого мужа, а антрепренером он станет в единственном театре – в том, который сам построит для нее в новом поместье Ангелово. Поэтому она улыбнулась тираде Мишеля, подхватила его под руку, и они поехали в театр. Нужно было еще поговорить с Вольским.
Как предсказал граф Печерский, спектакль прошел с оглушительным успехом. Вся сцена уже была завалена цветами, а капельдинеры все несли новые корзины и букеты. Лиза в последний раз вышла на поклоны и с наслаждением слушала гром аплодисментов, пытаясь запомнить этот миг навсегда. Почувствовав, что сейчас расплачется, молодая женщина поспешила уйти со сцены. В кулисах муж подхватил ее под руку и повел в гримерную.
– Милая, ты – самая великая певица нашего времени, – заявил он, – обещаю, что ты обязательно вернешься на сцену.
– Спасибо, не переживай, я уже успокоилась, – заверила его Лиза, действительно взявшая себя в руки. – Дядюшка пришел?
– Да, он уже ждет нас в гримерной, сейчас увидишь.
Михаил распахнул дверь ярко освещенной большой нарядной комнаты, которую отвели Кассандре Молибрани на время ее выступлений. Действительный статский советник Вольский, сидя в кресле, ждал племянника и его жену.
– Девочка, ты пела бесподобно! – воскликнул он, поднимаясь навстречу молодым людям. – Я никогда не слышал такого голоса! А как ты играла – весь зал, затаив дыхание, следил за каждым твоим жестом!
– Спасибо, дядя! – обрадовалась Лиза, – я знаю, вы объездили весь мир и бывали во многих театрах – ваша похвала особенно ценна.
Она прошла к зеркалу и начала откалывать парик. Сегодня Лиза не собиралась снимать костюм Розины, она получила его в подарок от театра на память о своих гастролях в Москве. Расчесав волосы, графиня подошла к мужчинам и попросила мужа:
– Мишель, пожалуйста, уладь все оставшиеся дела с дирекцией, а мы с дядюшкой подождем тебя здесь.
Граф кивнул и отправился получать деньги за спектакль, как делал до этого уже много раз, а Лиза повернулась к Вольскому.
– Дядя, у меня к вам секретное дело, я все расскажу, а вы ответите, сможете ли помочь мне.
– Хорошо, – удивился заинтригованный дипломат.
– Моя младшая сестра княжна Ольга два года назад влюбилась в князя Курского, но она была слишком молодой, никаких обязательств молодой человек взять на себя не мог и уехал к месту службы в Лондон. Теперь Ольгу представляют ко двору, и она будет фрейлиной императрицы, но девушка мечтает только о том, чтобы увидеться с любимым. Ее чувства не остыли, хотя о Курском она ничего не знает. Вы не имеете возможности дать князю какое-нибудь поручение, чтобы он приехал в Санкт-Петербург?
Вольский изумился. Какие совпадения бывают в жизни! Но он не мог сказать племяннице о том, что неделю назад стремительно набирающим влияние управляющим иностранной коллегией графом Нессельроде было принято решение о создании в Англии резидентуры. Блестящая графиня Ливен оставалась в высших сферах, а князю Курскому решено было поручить сбор информации о вооружении и промышленности англичан, а самое главное, о новых английских военных кораблях на паровой тяге – пароходах. Курскому был уже направлен вызов на встречу с Нессельроде, и эту беседу должен был готовить Вольский.
– Мне нет нужды что-то придумывать: князь Курский приедет в столицу в конце следующего месяца, так что вы его, конечно, встретите в свете, – сообщил он племяннице. – Я не сомневаюсь, что прекрасные женщины семьи Черкасских смогут разобраться с этим молодым человеком, не привлекая министерство иностранных дел, а если он будет плохо себя вести, княгиня Екатерина Павловна напишет своей подруге графине Ливен, и та благополучно загубит бедолаге его дипломатическую карьеру.
Вольский шутливо скорчил скорбную мину, и Лиза засмеялась:
– Ах, дядя, вы сняли камень с моей души, я так хочу, чтобы Ольга была счастлива!
– Дай ей Бог, – пожелал Вольский и поднялся навстречу вернувшемуся племяннику. – Прощайте, дорогие, здоровья вам и удачи, я уезжаю в столицу, меня теперь долго не будет в Москве.
Печерские тепло попрощались с ним и отправились домой. Лиза ехала с легким сердцем. То, что Курского вызвали в Санкт-Петербург до того, как она обратилась к Вольскому с просьбой, укрепило графиню во мнении, что Холи права, и фортуна на ее стороне.
«Лаки, ты получишь своего Сергея, – подумала Лиза, – только слушай свой внутренний голос».
Все долги были отданы, теперь она смотрела только вперед и хотела насладиться счастьем ожидания своей девочки.
– Великолепно, дорогая, ты будешь самой красивой девушкой при дворе! – захлопала в ладоши княгиня Черкасская, разглядывая золовку, примеряющую новое платье, доставленное из столичного магазина, открытого женской компанией во главе с графиней Ливен на Невском проспекте.
Это платье было последним, тридцатым по счету. Катя решила, что на первые два месяца дебюта ее невестки в свете этого должно хватить. Потом она ожидала приезда в Россию Луизы де Гримон, как по старой памяти все еще называли мадам Штерн. Правда, графиня Ливен попросила Луизу пока не менять фамилию, объясняя свою просьбу тем, что их марка «Де Гримон» уже хорошо известна в Европе.
– Пожалуйста, дорогая, измени «мадемуазель» на «мадам», – предложила тогда мудрая Доротея. – Твой муж не будет обижен, а мы сохраним уровень продаж.
Луиза сочла предложение партнерши очень разумным, а Штерн только улыбнулся на робкое замечание жены, что коммерция требует оставить за ней девичью фамилию.
– Дорогая, ты теперь со мной, а все остальное для меня неважно, – сказал Иван Иванович.
И обрадованная мадам Штерн поспешила успокоить подруг, что их марка остается прежней. Теперь во всех европейских столицах пользовались бешеной популярностью платья «Мадам де Гримон». Луиза должна была сама привезти товар для столичного и московского магазинов, и отдельно платья для женщин семьи Черкасских и, в первую очередь, для Ольги. А пока княгиня Черкасская опустошила склад столичного магазина для своей невестки.
– Спасибо, Катя, очень красиво! – радостно улыбнулась невестке княжна, – я даже не верю, что это – я, такой наряд любую сделает красавицей.
Она залюбовалась переливчатым нежным шелком бледно-голубого оттенка, подчеркивавшим ее серые глаза с блестящими голубоватыми белками. Этот наряд привлекал внимание именно к ее глазам, делая их сверкающими, как звезды. Изысканно простой, как во всех платьях Луизы, фасон подчеркивал изумительную игру мелких складок у лифа, расходящихся легким облаком на юбке, а нежная шемизетка из кружев шантильи, закрывающая глубокий для молодой девушки вырез, красиво обрамляла высокую шею Ольги, подчеркивая форму прекрасных плеч.
– У тебя великолепная фигура, ты напоминаешь Елену, но темные волосы более выигрышны при твоих глазах, и форма глаз у тебя необыкновенная. Они большие, и в то же время скошенные к вискам, как у восточных красавиц. У тебя отбоя не будет от поклонников, твой брат будет ходить за тобой с пистолетами в руках, отпугивая претендентов на твою руку, – сказала княгиня, но, поймав в зеркале укоризненный взгляд Ольги, подняла вверх обе руки. – Сдаюсь! Больше не буду говорить таких вещей, пока ты сама не разрешишь.