Елена Свиридова - Мой вечный странник

— Как здорово! Поздравляю. Знаешь, и мне тоже.

— Вот это действительно здорово! Значит, у нас у обеих сегодня счастливый день! — воскликнула Вика. — Это надо отметить!

— Конечно! — весело отозвалась Лариса. — Хочешь, поедем ко мне?

— Сейчас не могу, меня ждет режиссер, — сказала Вика. — А мне так хочется поговорить с тобой! Может быть, я потом тебе позвоню?

— Слушай, знаешь что — беги к своему режиссеру, а я тебя подожду, если это не очень долго.

— А ты не сильно спешишь?

— Да у меня полно времени! Я буду в машине у проходной, такая небольшая вишневая иномарка, «Форд-Эскорт», номер 242!

— Ладно, найду! — Вика побежала по коридору, махнув Ларисе рукой. — Думаю, полчаса, не больше!

— Удачи тебе! — крикнула ей вслед Лариса.

Она вышла на улицу в каком-то странном состоянии. Она думала о том, что сегодня и правда удивительный день, какой-то совсем особенный… Звонок со студии, разговор с Артемом, а теперь — встреча с Викой… Неожиданная встреча с подругой, которую Лариса не видела много лет… Когда-то они были очень близки, переживали вместе и радости, и неудачи… Конечно, Вика изменилась, наверное, ей тяжело достались прошедшие годы… Лариса помнила ее веселой, остроумной, смешливой, вечно затевающей всякие авантюры… Сейчас казалось, что это было так давно, но, разговаривая с ней несколько минут назад, Лариса словно прикоснулась к своему прошлому, дремавшему где-то в глубинах памяти.

Она села в машину, открыла окно, закурила, задумалась… И тотчас воспоминания пришли сами собой, замелькали перед глазами слегка подернутые дымкой цветные картинки, как кадры в старом кино, зазвучали неясные голоса, среди которых отчетливо слышался и звук ее собственного голоса, странный, далекий, слегка приглушенный и постепенно набиравший силу…

… Я училась в театральном, на актерском факультете, на последнем курсе. Мы готовили дипломный спектакль, репетировали чеховского «Лешего». Не знаю, почему мастер выбрал именно эту пьесу, может быть, потому, что она не была, как говорится, на слуху, не так известна и заиграна, как, например, «Чайка» или «Три сестры»… Я играла Елену Андреевну, жену капризного, вздорного старого профессора Серебрякова. Мне хотелось играть Соню, его дочь, она больше подходила мне по характеру — своенравная, независимая, гордая, не то что эта унылая размазня профессорша! Но Соню дали Сашке, а не мне, может быть, именно потому, что Саша была на нее совсем не похожа? А Вика — веселая, смешливая в жизни, с блеском играла добропорядочную, хозяйственную и приземленную Юлю. Казалось, эта роль совсем не для нее, но Вика сумела из второстепенной характерной роли довольно ограниченной девушки сделать настоящую героиню! У нее был настолько яркий талант, настолько выразительный темперамент, что своей игрой она увлекала нас всех.

— Вы должны уметь перевоплощаться, а не только играть самих себя! — твердили нам на каждой репетиции.

И мы стремились перевоплощаться до неузнаваемости. Мы репетировали каждый день, часто без выходных, уходили из института в десять, а то и в одиннадцать вечера, падая от усталости, и так изо дня в день. По уши влюбленный в Вику Пашка Рубцов с музыкального отделения терпеливо дожидался ее под дверью, чтобы проводить домой, и так же терпеливо сносил наши постоянные насмешки. Правда, издевались мы над ним без злости, в душе симпатизируя ему. Он был с виду невзрачный парень, но с удивительным голосом, и именно его голос, намертво покоривший весь наш курс, в конце концов лишил покоя и Вику. Это можно было понять…

Моя Елена Андреевна шла туго, я никак не могла найти свой рисунок роли, а то, что меня заставляли делать, получалось совсем плохо. Во всем этом была какая-то горькая ирония судьбы. Совсем недавно я сама была влюблена в нашего профессора философии, очарованная его красноречием и благородной сединой на висках. На лекциях у него я сидела затаив дыхание и очень боялась, чтобы кто-нибудь вдруг не заметил мой восторженный взгляд. Но заметил это, видно, он сам… Однажды совершенно случайно мы столкнулись у выхода, вместе вышли из института и по дороге к метро разговаривали, как добрые старые друзья. Ему было очень приятно, что его предмет вызывает у меня такой живой интерес. И теперь, когда он сам обратил на меня внимание, я в душе трепетала от счастья и готова была идти за ним хоть на край света! Но разве могла я признаться, что интересует меня не столько его предмет, сколько он сам! В своем воображении я рисовала романтические картины нашей бурной взаимной любви, но на деле вела себя так, как застенчивая барышня из женского пансиона. Он казался мне таким необычайно тонким и умным, таким решительным и бесстрашным, таким благородным, возвышенным, недосягаемым! С того дня мы стали встречаться не только в институте, мы гуляли вместе по улицам, заходили в какие-то кафе… Господи, с ним можно было часами разговаривать, точнее, слушать его… Однажды он пригласил меня в театр, а после спектакля предложил зайти к нему выпить чашку кофе. Конечно, я согласилась! Он жил в самом центре, мы быстро дошли пешком до его дома, а когда оказались в квартире, я от волнения не могла произнести ни слова! Здесь все было удивительно — высокие потолки, темная благородная мебель, какие-то старинные предметы из бронзы и керамики, стеллажи, сплошь уставленные книгами… Это был совсем другой мир, словно воплощавший в себе древнюю культуру и мудрость. А потом, даже не знаю, как это получилось, в общем, в эту ночь я осталась у него. Мы были вдвоем, только вдвоем, тайно от всех, и все время, которое мы вместе были, оно было только наше. Я знала, что он женат, но жена его где-то то ли в другом городе жила, то ли за границей… Во всяком случае, он никогда ничего о ней прямо не говорил, вроде ее и вообще не существовало, и я его ни о чем не спрашивала… В общем, я осталась у него в квартире ночевать в первый и единственный раз! Утром мы вместе вышли из квартиры, дошли до метро, вместе в вагон входим, сели рядом… Я такая счастливая! И вдруг он вскакивает с места, словно меня и нет, и пересаживается на сиденье напротив к какой-то бабе! Я сначала не поняла ничего, смотрю на него, а он вроде меня не видит и вообще не знает! Я подумала — неужто жена его случайно в вагоне этом оказалась? А баба какая-то на вид невзрачная… Остановку они так вместе проехали, она пошла к выходу, он за ней, и гляжу — выходят вместе! Меня и в жар, и в холод, кажется, умру сейчас на месте от обиды, от стыда! И все как будто смотрят на меня, то ли с сочувствием, то ли с издевкой! Я остановку проехала, выхожу на негнущихся ногах, ничего перед собой не вижу… И вдруг — он навстречу! Я смотрю и сказать ничего не могу. Иду мимо. Он меня за руку хватает. И начинает объяснять, что, мол, встретил старую знакомую, вышел с ней, а потом в другой вагон сел. Так уж получилось. И так говорит, словно ничего и не произошло. Смотрит на меня удивленно — что это, мол, ты такая странная? Что, собственно, случилось? Я ничего сказать не смогла, разве объяснишь, если сам не понял, что только что предал меня? Руку вырвала, молча побежала по платформе, а сама реву, слезы сдержать не могу. Выскочила из метро, бросилась в какую-то машину, прошу — везите поскорей. На этом закончился мой роман.

Поначалу мне было очень скверно. Я так страдала, что стала по-настоящему сохнуть, на занятиях почти ничего не шло мне в голову. Тогда меня чуть из института не выгнали, потому что я так учебу запустила, что одни хвосты были… В институте встречаю его, молча киваю издалека. Он отвечает тем же, но я чувствую, что его заедает. Подошел однажды в коридоре, стал отношения выяснять. А я ему — выяснять нечего, не было никаких отношений! Он побледнел, с грустью посмотрел на меня, а я повернулась и пошла. И с тех пор — только на «вы», вежливо, холодно, издалека. Такой вот у меня дурацкий максимализм, не могу простить предательство. Я так гордилась и восхищалась им, а он оказался трусом, к тому же еще и бесчувственным. Это было не просто разочарование, не просто удар по самолюбию! Это было крушение идеала, мне казалось, что рушится мир. А когда прошло какое-то время, я вдруг взглянула на него совсем по-другому и поняла, что он на самом деле ничуть не лучше профессора Серебрякова, что он, выражаясь языком другого чеховского персонажа, Войницкого, жует чужие мысли о всяком вздоре, пишет о том, что умным давно известно, а глупым неинтересно, а значит, переливает из пустого в порожнее. Но я, наивная провинциальная девчонка, воспринимала все его заумные высказывания как откровения и просто попалась в ловушку собственной романтической глупости! Сама все напридумывала! Мне даже его жалко стало, он, наверное, тоже по-своему переживал, но теперь это уже не имело значения, потому что прошла безумная моя любовь, оставив печальный след в душе и, выражаясь его же языком, ощущение пепла во рту. Но вскоре я сумела перевести собственный печальный опыт на сцену, и с этого момента роль профессорши неожиданно пошла у меня и я стала на репетициях поражать и педагогов, и сокурсников своей совершенно неожиданной интерпретацией этой роли.