Телефон молчал некоторое время, и я уже начала беспокоиться, что этот лох больше не позвонит, и пожалела, что разговаривала с ним не слишком приветливо. Может, он правда думает, что я стерва какая-нибудь, он ведь меня не видел, а девушкой назвал, чтобы подлизаться. А я болтала всякие глупости! Кому какое дело, что я тут сочиняю!
Вдруг телефон снова зазвонил, и я бросилась к трубке, сама удивившись своей поспешности.
— Алло! — сказала я своим обычным голосом, только, наверное, более взволнованным, чем обычно.
— Лялечка… Это я… Паша… А Вика у тебя? — услышала я пьяный заплетающийся голос.
— Нет. Она уехала, — ответила я резко. — Какого черта ты звонишь?
— Не ругайся, пожалуйста, — заныл он. — Я хотел помириться, а она уехала! Слушай… ну… это… Все-таки праздник. Нездорово под Новый год собачиться… Как ты думаешь? А?
— Собачатся собаки! А мне некогда, я занята!
— Ну прости дурака… Я… Лариса, ты… понимаешь, я… ее… люблю!.. А она уехала! Мне ужасно плохо! И сейчас я… можно я… при-е-ду к тебе?.. И… все тебе… расскажу!
— Только этого не хватало! — испугалась я. — Не смей!
— А почему? Я… тебя зацелую и в ванне с шампанским иску-па-ю!..
— Дурак пьяный! У тебя совсем крыша съехала? Ты меня с Викой перепутал?
— Не пе-ре-путал… Просто мне хреново… Понимаешь… Прости. Пошутил… тупо…
— Тупее не придумаешь! Все. Я звонка жду. И больше не звони! — Я бросила трубку и стала нервно ходить вокруг телефона. Теперь мне почему-то стало очень хотеться, чтобы этот незнакомец обязательно позвонил и приехал ко мне. Я уже рисовала в воображении картины встречи Нового года вместе с ним, возникали разные варианты — то мы сидели вдвоем в этой квартире, то мчались на такси в какое-то кафе, в какой-то момент я даже представила себя вместе с ним в компании с девчонками на Юркиной даче… В общем, видно, я совсем рехнулась, а он все не звонил, и я стала думать, что все это какой-то дурацкий розыгрыш, и телефон он сумел набрать правильно, и Валеру своего нашел, а мне вообще больше не позвонит. Вечно я сама себе все порчу! И что я так завожусь? Ведь даже не видела его! Может, он страшней чумы, и разговаривать с ним не о чем, и вообще он ничего не может, только талдычит одно и то же про своего друга! Да пошли они все!
Итак, я приняла решение! Пусть даже снова зазвонит дурацкий телефон, я все равно больше не возьму трубку! А то не дай Бог опять на Пашку нарвусь! Пусть он звонит, этот неизвестный, я даже не подумаю подходить к телефону! Я лучше буду встречать Новый год с лешими и домовыми, водяными и русалками, ведьмами, кикиморами, драконами, змеями, с самим Кощеем Бессмертным (кстати, интересно, Бессмертный — это его фамилия?), чем пролью хоть слезинку хоть по одному из смертных!
Я уверенно застучала по клавишам пишущей машинки, и она заскрипела и застонала, словно хор кикимор и леших уже расположился в моем доме и запел свою поздравительную новогоднюю песню. Ах, что это была за песня! Такая надрывная, разудалая, развратная! «Ах вы, звери мои, звери, ох вы, парни-лешаки! Распахни, избушка, двери! Нынче свадьба у Яги! Я с Кощеем обвенчаюсь не венцом, а злым вином! На колечке обручальном пролечу я с помелом!..» Эх, жаль, черт возьми, выпить нечего для вдохновения! Девки все выжрали, эгоистки, о подруге не подумали! Не бежать же на улицу в холод, ветер и снег!
И тут телефон зазвонил. Я не знаю, как это получилось, я просто не успела ничего подумать, рука сама схватила трубку, и голос, дурацкий предательский голос, словно и не дававший себе никаких клятв, бодренько так спросил:
— И кто это меня беспокоит?
— Все тот же надоедливый незнакомец! — ответил он бодро.
И вдруг его голос показался мне таким приятным, словно родным, и я сказала, с трудом скрывая радость:
— Да куда ж вы пропали, черт возьми?!
— Мне, право, так неловко…
— Да что там неловко, если вам и правда некуда деваться, приезжайте ко мне! Добраться сумеете? — решительно предложила я и тут же подумала: «Ах, Боже мой, ну что же я такое говорю!»
— Сумею, наверное, только назовите мне адрес.
— А вы разве не знаете?
— Честно сказать, забыл, я был у него два года назад, ехали вместе, на машине, колесили по каким-то окраинам… Вы уж дайте мне адрес, если, конечно, еще не передумали…
— Нет, я не передумала! Очень может быть, что до меня в этой квартире и правда ваш Валерка жил, только потом куда-то съехал! Пишите…
— Спасибо. Теперь ждите. Кстати, вы любите шампанское?
— Конечно.
— Тогда до встречи.
Я услышала в трубке короткие гудки и только теперь подумала с ужасом, что даже не спросила, как его зовут. Ну свое имя не назвала — это ладно, но вот пройдет какое-то время, он приедет, позвонит в квартиру, я спрошу через дверь — кто там… Нет, все это какой-то бред, и при чем здесь Валерка, который куда-то съехал? Нет, это у меня крыша окончательно съехала! Веду себя совершенно неприлично, хватаюсь за какого-то случайного провинциального лоха, как старик за золотую рыбку! Интересно, а как он выглядит? Не старик, конечно, а лох!
Я стала мысленно создавать его образ, и получилось у меня что-то совершенно несусветное, невообразимое. Среднего роста, длинные жидковатые волосы, глаза чуть раскосые, как у китайца или чукчи, короткий нос, широкие скулы, широкие плечи… Нет, что-то не так, совсем не так… Попробуем другой вариант. Высокий, худой, короткая стрижка, почти под ноль, серые большие глаза, нос с горбинкой, сутулится, слегка неуклюжий, натыкается на стены и углы, непрерывно двигается, ходит по комнате большими шагами… О нет, нет и нет! Такой тип, еще не появившись, начинал меня раздражать. А вдруг он очень симпатичный, даже красивый, мужественный, совсем не глупый? Ведь я ничего о нем не знаю… Чем он занимается? Сколько ему лет? Какое у него образование, наконец? Впрочем, все это не имеет значения. Ведь я хотела приключения, я сама напросилась на этот дурацкий звонок, я его как бы энергетически вызвала, притянула к себе. Он мог и не дозвониться по моему телефону, если бы я сама не захотела. И теперь уже не имеет никакого значения, раскосые ли у него глаза, лысый ли череп и курносый ли нос…
Внезапно мне пришло в голову: а как, кстати, выгляжу я сама? Большое зеркало в прихожей хладнокровно и беспристрастно изображало всклокоченные светлые волосы, вытаращенные, словно от испуга, серые глаза с покрасневшими от курева, недосыпания, личных и творческих переживаний белками, слегка впалые бледные щеки, тощую шею, торчащую из воротника свитера… Ну и рожа! Дальше все было куда ни шло — тонкий шерстяной свитер, вполне приличные джинсы на вполне приличной фигуре… Что ж, пусть так и будет, а вот с лицом немедленно надо было что-то делать…
Я схватила косметичку и бросилась в ванную. Плеснула в лицо холодной водой, смазала кожу тонким слоем дневного крема, быстро нанесла тени на припухшие веки… И в это время раздался звонок в дверь. Что-то подозрительно быстро, неужели он успел доехать от аэропорта? Кстати, я даже не спросила, из какого он звонил аэропорта… Может быть, из Домодедова? Да, наверное, оттуда ко мне добираться ближе, чем, например, из Шереметьева… Да и почему Шереметьево? Конечно, Иркутск — это Домодедово! А вообще я не смотрела на часы, когда с ним разговаривала! Сейчас половина одиннадцатого! А во сколько он звонил? Да Бог его знает!
Наскоро засунув косметичку в шкафчик, я пошла к двери, в которую звонили непрерывно. Да что он так трезвонит, с ума сошел, что ли?
— Иду, иду! — крикнула я, поворачивая ключ в замке и даже не спросив, кто звонит.
С лестницы на меня пахнуло холодом, перегаром, смешанным с запахом хвои… Я увидела большую елку, не то чтобы пушистую, скорее взъерошенную, а за ней — пошатывающуюся мужскую фигуру.
— Вику-сенька… — надрывно прохрипел Пашка и вместе с елкой двинулся прямо на меня.
— Я не Викусенька! Сказано тебе, она уехала!
— Не верю! Ты ее… от меня прячешь! Я… ее люблю… И тебя люблю… Я всех вас люблю… — он всхлипнул, на глаза накатились слезы.
Надо было сразу хлопнуть перед его носом дверью, уйти в глубину квартиры и громко включить магнитофон, чтобы не слышать его тоскливых стенаний, но он стоял передо мной такой мучительно сгорбленный, несчастный, какой-то облезлый с еще более облезлой елкой, что меня захлестнула жалость. От растерянности я попятилась. Стою, как дура, перед убогим колючим растением и еще более убогим пьяным мужиком и двинуться с места не могу, словно к полу приросла! Тьфу ты, гадость какая! Собрав все свои силы, я произнесла как могла более резко: