Мой сероглазый красавец зарывается ладонями в волосы и лохматит их, а потом ложится вновь на кровать, переворачивается набок, чтобы видеть меня, и подпирает голову рукой.
- Мне не очень понравилось, что Эмин изнасиловал Лолиту, - сморщив нос, признается Фаворский. – Почему он так сделал? Да, он вышел из себя, но если я – его прототип, то я категорически не согласен с его поступком.
В одобрение, я глажу любимого по голове, но он сбрасывает мою руку, хватает запястье и, притворившись вампиром, делает вид, чтобы собирается проткнуть его зубами. Я кричу, мы дурачимся и смеемся, в конце концов, оба падая на подушки рядом с другом и упираясь глазами в потолок.
- Думаешь, это хорошо, что Лола простила его? – посмотрев на Эмина, спрашиваю я.
Тот пожимает плечами и опускает уголки губ вниз.
- Я пытаюсь все осмыслить сейчас, но твоему издателю же понравилось. – Потом он добавляет: - Не скрою, что эта книга заставила меня кое-что обдумать…
Я бесцеремонно прерываю жениха. Знаю, что неправильно, но мне необходимо знать.
- Ты бы хотел, чтобы я простила тебя, если бы ты так сделал со мной?
Эмин раздражается.
- Я бы не сделал! – громче обычного отвечает он и поднимается с кровати.
Завтра наша свадьба, и я меньше всего хочу, чтобы наше настроения было испорчено. Я так долго ждала этого дня. Я долго это планировала. Это будет праздником моей мечты. Нашей мечты.
- Ладно, ладно, - иду вслед за ним и обхватываю его со спины за живот, лбом уткнувшись в лопатки Эмина. – Не сердись. Просто для меня твое мнение имеет большое значение.
Мы вместе идем на кухню. Точнее, Фаворский меня тащит, оттаскивает от себя, садится за стол, поворачивает стул и притягивает меня к себе, как маленькую девочку, усадив на колени.
- Хочешь знать мое мнение?
- Очень!
- Мне кажется, тебе не нравится наша маленькая уютная квартирка на Пушкинской, - он обводит рукой то, что находится вокруг. – Больше не нравится.
Но на его губах играет безмятежная улыбка.
- Да брось! – я кулаком несильно бью в его плечо. – Это же всего лишь книга, Эмин! Я лишь хотела показать, что для той Лолы, из романа, деньги вдруг перестали быть центром жизни, хоть и остались занимать важное положение. Но в чем-то она изменилась.
Эмин соглашается, хмыкнув.
- Благодаря Герману. – Жених пускается в рассуждения. – Если прототипы всех персонажей существуют в реальности, то Лаванда…
Я отвечаю быстро, зная, к чему он клонит:
- Герман – мой однокурсник, Эмин, и ничего больше. Мы с ним просто дружим.
Ладонями он крепко сжимает мои бедра, пытливо глядя мне в лицо, но я спокойна, потому что ответила совершенно честно.
- И он поляк? – с интересом Фаворский изгибает бровь.
Я киваю.
- Он, так же, как и другие, не был против, чтобы я использовала его внешность и имя для книги, - говорю ему я и целую.
Но нежный поцелуй вдруг вырастает в страстный. Оторвавшись от моих губ, Эмин с грозным видом вопрошает:
- Ты мне точно правду насчет него сказала?
Засмеявшись, обхватываю его шею руками.
- Точно. Но издатель теперь хочет еще и историю Германа, потому что читатели этого требуют - им интересно, как сложилась судьба у него.
Начав ласкать мою шею, Эмин несерьезно предлагает:
- Напиши, что Фаворский вернулся и зарезал Левандовского.
Я ударяю в шутку его по спине.
- У тебя в голове мозги, а не каша, - утвердительно моргнув глазами, прикусываю нижнюю губу, заметив, что взгляд жениха упал на мой рот.
В ожидании нашего дневного горячего секса я вся горю. Но он вдруг кладет палец на мои губы и предупреждающе произносит:
- Никакой книги для Германа, Ло. Никакого Германа. И как тесно вы общаетесь?
Я кусаю его за плечо, отчего Эмин вскрикивает.
- Ревнивец! - со смехом отзываюсь.
- Никакого Германа, - повторяет Фаворский. – Я, конечно, не богатый бизнесмен, как тот книжный Эмин, но партия Левандовского тебе подходит еще меньше.
Привстав с его колен, я беру в ладони его до умопомрачительности красивое лицо, немного заросшее щетиной, и, глядя Эмину в глаза с абсолютной уверенностью заявляю:
- Мне никто не нужен, кроме тебя. И если я напишу про Лаванду отдельный роман, это не значит, что я тебя предам. – С не оxотой Фaворский закатываeт глаза, сoглашаясь со мной. – У нас завтра свадьба в «Монe», любимый. Та самая сиpеневая cвадьба, о которой мы так долго грeзили. Перестань себя накручивать.
А потом я дарю ему долгий поцелуй, на который он отвечает со всей пылкостью, крепче прижав к своей груди.
- И все равно, - между поцелуями бормочет Эмин, никак не успокоившись, - никакого Германа!
***
А где-то там, на другом конце шумного мегаполиса, собираясь на свадьбу Лолиты, Герман Левандовский закончил завязывать галстук, уложил волосы гелем, последний раз посмотрелся в зеркало и, поправив ворот темного пиджака, подошел к столу в небольшой комнате съемной квартиры. Закрыл несколько вкладок на экране ноутбука, кликнув по мышке. Страница Лолиты Рубинян в социальной сети закрылась не с первого раза. Совсем скоро Фаворской. Шансы, что она когда-нибудь стала бы его — Левандовской, — были практически нулевыми. Он с этим смирился.
Почти.
Он бросает стихотворение Германа Плисецкого, написанного на листочке, в корзину для бумаг, предварительно его хорошенько смяв. Оно ненужно ему, потому что Лаванда помнит его наизусть.
«Я бы тебя на руки взял,
Я бы тебя взял и унёс,
Тихо смеясь на твои «нельзя»,
Вдыхая запах твоих волос.
И, не насытившись трепетом тел,
Стуком в груди нарушая тишь,
Всё просыпался бы и глядел,
Плача от радости, как ты спишь.
Я бы к тебе, как к ручью, приник,
Как в реку в тебя бы вгляделся я.
Я бы за двести лет не привык
К бездонной мысли, что ты моя.
Если бы не было разных «бы»,
О которые мы расшибаем лбы».
Она никогда бы не стала его. Он просто друг
Навечно.
THE END