Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

— Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!!

Хорошо наш обезьяно-папа к операции подготовился, основательно начитался, не то, что мы. Единственное, что расстроило: неужели он способен в суд подать или убить за ношеные тапочки?! Ну и что, что они с убиенных? Может, те убиенные хуже убийц, Вове виднее, может, он и вправду защищался?!

Папа Микки Ай погрузился в роль по самое пенсне:

— Видели ли вы, милейший, бабочку перед свечкой? И вы вокруг свечки закрутитесь, замотаетесь…

Окончательная фраза была тоже от Порфирия Петровича, Вова узнал её, так как и сам ею пользовался, ещё в школе, при написании сочинений. Он успокоился, ибо понял: папе-шимпанзе не было на ком тренироваться.

А папа Микки Ай потом и сам во всём признался. И поплакался: ни тебе писательных, ни риторических упражнений — вот уж полнедели как!

Догадавшись о подвохе, Вова виду не подал, но ему сразу полегчало: убивать его не собирались, а сам он тоже, вроде, никого не убивал… Вроде… Под строгим взглядом шипанзе в очках он чувствовал неуверенность.

Папа Микки Ай огласил свою версию:

— Опираясь на сбивчивые показания и испуг подследственного, на обилие тапочек и прочих камуфляжных аксессуаров, делаю предварительный вывод: всё пути ведут к панцирной сетке, а под ней — вожделенный разлом!..

— Сначала надо весь объект исследовать, полностью! — прорезался Петюня, хотевший и себя показать.

Все одобрительно закивали, а Вове-колдуну пришлось обратно отодвигать кровать, расшвыривать тапочки, чтобы следствию не мешали, и начинать уже, в конце концов, искать ключ…

Пока он искал ключ по бесчисленным карманам своих и чужих халатов, в крышку люка энергично постучали и разик-два поматерились женским голосом. От этих звуков папа Микки Ай радостно задёргался, вытащил гусиное перо, спрятанное за кавказско-лермонтовским голенищем, и стал лихорадочно записывать улики, направляя ухо к люку и одновременно приговаривая с гоголевско-плюшкинским кряхтением:

— Ни одна драгоценная улика не должна пропасть. Упустишь — потом не обрадуешься!

— Ага! Не обрадуешься, коли тотчас не выпустишь! Ану-ка, лучше выпускай!

Жертва подполья была тугоуха, но достоевскими словечками владела не хуже папы-шимпанзе, лексика — чистой воды девятнадцатый век!

Вове-колдуну пришлось ещё кое в чём признаться: из подземелья доносился голос вышеупомянутой стеснительной домработницы Лизаветы. Та всю жизнь в нанятых ходила, не только у Вовы батрачила, а её ещё в девятнадцатом веке нанимала Алёна Ивановна, она же старуха-процентщица Феди-писателя, в голову долбанутая.

По приказу старухи-процентщицы Лизавета исполняла роль придурковатой родственницы, хотя на самом деле они друг-дружке совсем чужие были, эти бабы. Оказалось, что за солидную мзду Лизавета шастала по квартирам и базарам, тошным голосом сообщая, что Алёна Ивановна сидит дома одна, ну, чтобы не стеснялись и приходили в гости. С этим она к молодым мужикам приставала, которые посвежее, помускулистее да потопористее, поэтому все думали, что у Алёны Ивановны на дому бордель, а никакая не контора закладная. Те мужики, что поумнее, от приглашений шарахались (не хватало ещё со старухой шарахаться), а те, кто поубожее да почумнее, зарились, конечно. Вот и Родион Романович позарился, бедный студент и бешеный завистник, охочий до чужих побрякушек. Решил за счёт старушки приподняться, чтобы было чем набивать самокрутки из ненавистых учебников. Именно так он и думал, а если даже и не так, то результат всё равно получился обратный, не такой, как он рассчитывал, а такой, как старуха хотела: она давно себе наметила летальный результат, подставляясь хитрющим затылком!

Алёна Ивановна с Лизаветой всё правильно про Раскольникова рассудили, ловко так просчитали: и что студент он никакой, и что Гамлета неграмотно цитирует: «убивать — не убивать», «имею право — не имею». У таких придурков от рождения на лице написано: «Спиной не становись!»

Так что всё путём вышло, по заранее рассчитанному плану. Жалко, правда, идиота, сел ведь ни за что. Киллерам хоть деньги платят, а его, выходит, бесплатным убийцей наняли? Стопроцентную подставу смастерили? А он, дурак, повёлся: топор доставал, под одежду прятал. Потом сам себя чуть не загрыз, спасибо, Евангелие нашлось, от него Раскольникову-палачу малехо полегчало. Апендаунеры за Евангелие всегда хватаются, когда делишек гнусных намотают. Срок мотал он уже с книжками в руках, а то студентом читать ленился, отсюда и мысли плохие в голову лезли.

Зачем Лизавете с Алёной Ивановной их же собственная смерть была нужна? Эти курицы позарились на клады Папы-Змея!

Колдун Вова дал нам заглянуть поглубже, в секретный люк, в подземную кладовку, а там…

Там у Вовы целое шоу, и аппаратура суперсовременная есть, один киноэкранчик чего стоит — любой кинотеатрик позавидует! А на экранчике том… Уау!! На экранчике мы увидели такое: дорога-дорога-дорога, серая шоссейка без указателей бежит аккурат меж пылающей магмой и адским болотом-какашками. В адских какашких булькают и харкаются бывшие даунеры (те, что потом аперами станут, набултыхавшись и нахаркавшись). Бултыхаются отпетые даунеры, ручонки к магме тянут от крайней жадности, мечтают хоть один плевок поймать, золотишком хоть один карманчик напихать, хоть оно и горячеватое.

К золотишку приставлены две старые дежурные, готовые лупасить адских мучеников по ручонкам все двадцать четыре часа в сутки — чтоб не баловались, чтоб не обжигались магмой, короче, чтоб не брали не своё.

Догадались, кто они, те дежурные? Нет? Лизавета с Алёной Ивановной! Мы их сначала тоже не узнали, даже папа Микки Ай не вычислил, хотя все достоевские персонажики, все девяносто штучек из трагического романа у него давно в мозгу безвылазно засели.

Сначала экранчик только картинку давал, звука не было. Стояли эти две дежурные на обочине подземной шоссейки, руками махали, как четверосортные престарелые путаны, завлекающие дальнобойщиков. А когда вдруг звук появился, стало слышно: «Не трогать! Не хватать без спроса! Где вы воспитывались?! Кто вас учил брать только самое дорогое?!»

Мы и тогда, если честно, ничего не поняли, подумали, может, не путаны это, а старые девы, которые боятся, чтоб не отобрали у них самое дорогое — их стародевичью честь. Но потом, опять не без помощи Вовы, дошло: Алёна Ивановна с Лизаветой у магмы дежурили, то есть, магму от адских грешников охраняли! И неохота им было, а охраняли, так как им другой работы в Преисподней «не предлóжили». Хи! Стоило затылки под топорик подставлять, Раскольникова до тюряги доводить?! Они, квочки туповатые, думали, что после насильственной смерти враз за кладом Папы-Змея шастнут, хозяйственные сумки золотом набьют, а потом воскреснут и — назад, в родную коммуналочку. Но их планам не суждено было сбыться, шастнуть-то шастнули, но… Как видите. Никто их уже назад из разлома не выпустил, они там нужнее оказались!

Получив с помощью Дерьмовочки дополнительную информацию, по его мнению — весьма ценную, Максим решил покинуть туалетное заведение и напроситься к дауну в гости. Неплохо бы в его подземном городе с Вовой-колдуном пообщаться насчёт разлома и тому подобное. Гулять — так гулять! «Школа же никуда же не убежит же», — сказал бы в этом случае Буратино.

Но толстяк оказался на диво мелочным. Его не устраивала куцая информация о невесте.

— Что Маргарита брюнетка и ведьма — коню понятно. Дальше-то что?

— А самому у сестрички спросить слабо? — вздохнул Максим.

— Слабо! Некогда мне там рассиживаться. Ваше задание было!

— Но мы же добросовестно высидели два часа… — устало прошептала Кристина. — Тебе не хочется исполнять желания — так и скажи…

Даун набычился.

— Ладно, отпашете ещё полчасика — исполню три ваших желания, но чтобы инфа была подробная!

— Тогда, в качестве бонуса, ещё и город свой нам покажешь! — крикнул Максимка, возвращаясь в клозет.

Пришлось послушать ещё одну кассету. Дерьмовочка ликовала.

— Когда мы с Петенькой, бывшим дауном, а нынче просто кругленьким женишком с маленькими глазками (про слюни я уже молчу!), прилетели, наконец, в гости к Рите, она выслала за нами своё блюдце из чистейшего артадия. «Немного старомодно, зато подарок дяди!» — сказала моя гостеприимная подруга.