– Все было сном и только сном…
– Ренато, жизнь моя, Ренато!
Айме шла к Ренато в тревоге и беспокойстве. Он притворился, что не заметил детали ее туалета: бледные щеки, ярко-красные губы, подведенные глаза, теплоту, мягкость и запах духов, когда она бросилась в объятия Ренато. Ее прикосновение не вызвало в нем желаемого эффекта. Серьезный и холодный, он остановил ее, шагнул назад и попросил:
– Не сделаешь ли одолжение, чтобы успокоить меня? Хочу, чтобы ты рассказала, почему я встретил тебя не там, где оставил в последний раз.
– Это не моя вина. Донья София настаивала, чтобы мы ждали здесь. Я не хотела ехать. Она привезла меня.
– В таком случае, она расскажет мне.
– Нет, нет, Ренато! Подожди!
– Ты только что сказала, что это была она. К тому же, я не хочу спорить с тобой, и требовать отчеты. Моя мать настояла взять на себя всю ответственность, поэтому ты положилась на ее волю и поддержку.
– Я не положилась ни на кого! Она твоя мать, я все принимаю, чтобы не раздражать тебя, но думаю, довольно. Ты женился на мне, а не на ней.
– Не возражай так. Ты обязана ей больше, чем думаешь.
– Хоть я и обязана ей жизнью, ведь ты мог убить меня, но еще раз повторяю: я вышла замуж за тебя. Ты единственная любовь, которая меня интересует.
– Правда? – проговорил Ренато откровенно недоверчиво. – Тебя интересует моя любовь?
– Какой же ты слепой и нехороший, раз спрашиваешь! – пожаловалась Айме, притворяясь огорченной. – Разве не из-за твоей любви я стала плохой? Разве не ради тебя пожертвовала собой моя сестра? Разве не из-за тебя я умираю с горя? Мой Ренато!
Она бросилась в его объятия, которые на этот раз не оттолкнули ее, а огромные голубые глаза опустились посмотреть на нее взглядом все менее суровым, и она прибегла снова к слезам – своему вечному оружию:
– Мне нужно знать, что ты любишь меня, как раньше, что ты простил. Что тебя она совсем не волнует, чтобы не сводить меня с ума ревностью, чтобы я не возненавидела ее!
– Хватит! Мы совершили непоправимые ошибки. Я приложу все усилия, чтобы исправить их. По нашей с тобой вине случились то, что никогда не должно было случиться. Я взял на себя ответственность, и лучшее, что ты можешь сделать, если хочешь меня порадовать – вернуться в Кампо Реаль и ждать там со своей матерью.
– Одна, брошенная, без тебя! В конце концов, кого волнует, что я здесь? Я никому не причиню вреда. Я хочу лишь воспользоваться свободным временем, чтобы ты посвятил его мне. Чувствую себя такой одинокой, в таком отчаянии, когда тебя нет! Ты должен отправить в Кампо Реаль к маме Монику.
– Я хотел это сделать; хотел отдалить ее от этого неприятного дела, противостоять и решать его самостоятельно, но Моника не слушает советов. Она напомнила, что она жена Хуана Дьявола.
– Действительно, – поддержала его Айме, сдерживая досаду. – Я в гневе! Это нелепо, Ренато. Мы причинили ей столько вреда…
– Именно этого я боюсь, Айме. Мы причинили много вреда, возможно, она никогда не простит нас, а ее месть – преданность Хуану, кажется оскорбительной.
– Преданность Хуану? – встревожилась Айме, сглатывая злость. – Моника верна Хуану?
– Всей душой и телом. По крайней мере, таково ее поведение. Поведение, которое выводит из себя, раздражает, но перед этим я бессилен. В конце концов за то, что она страдала рядом с ним, мы несем ответственность.
– Лучше бы она не страдала так. Моника такая странная. Неужели ей нравится этот зверь…
– Он мог понравиться ей? Думаешь, он мог бы ей понравиться? – Странным взглядом Ренато посмотрел на Айме, вцепившись пальцами в ее руку; снова открылась рана его больного самолюбия. – Отвечай! Думаешь, он мог понравиться ей? Ты женщина и…
– Ради Бога, Ренато, ты делаешь мне больно! Я снова думаю об ужасном. Не превращайся в безумца! Ты пугаешь меня!
– Иногда я думаю, что ты беззаботная и безрассудная девочка. А если так, то я прощаю тебя всем сердцем. Но остальных… Это хуже кошмара!
– Ужасно плохая мысль! Разве я не призналась тебе во всем?
– Поклянись, что тебе больше не в чем признаваться! Поклянись!
– Ладно, ради, ради… Я клянусь тебе нашим сыном! Сыном, еще не рожденным. Пусть он умрет, не увидев солнечного света. Пусть не родится, если я солгала, Ренато! Пусть я не рожу тебе сына, если говорю неправду!
Рука Ренато занеслась над головой Айме, схватила за волосы. Он заставил ее посмотреть на него, потонув в глубине ее непостижимых глаз, но видел лишь молодые подрагивающие губы, огромные глаза, увлажненные слезами, чувствуя, как вокруг его шеи сворачиваются мягкие и ароматные руки. Он колебался, немного отстраняя ее:
– Ты бы свела меня с ума. В самом деле, лучше не думать.
– Это так. Не думай, дорогой. Зачем же меня так мучить? В конце концов, битва выиграна, Хуан в твоих руках, у тебя вся власть, не так ли? От тебя зависит спасти его или погубить?
– Уже нет, Айме. Я обвинил его, используя влияние, чтобы запустить процесс, но суд будет беспристрастным, у судей будет полная свобода суждений. Я не смог бы сделать иначе, Айме, без презрения к самому себе. Я хотел схватить его, чтобы освободить Монику от его власти, вырвать ее из его лап. Здесь его будет судить суровое правосудие, и наказание он получит за свои ошибки. Я буду жестоким, но справедливым. Возможно, он возненавидит меня еще сильнее, но не будет иметь права презирать, потому что в спину я не ударил. Все будет в рамках настоящего правосудия. А теперь, пожалуйста, оставь меня. Иди отдыхать.
– А ты не пойдешь? – спросила вкрадчивая Айме. – Умоляю, любовь моя, не слишком задерживайся.
Айме исчезла за старой узорчатой занавеской, в воздухе еще стоял ее запах, Ренато еще чувствовал на шее и руках чувственный жар касания, хранил в глазах сладкую улыбку, с которой она попрощалась, красноречивый взгляд следовать за ней, обволакивавший колдовским очарованием. Он пошел за ней, но повернув голову, Ренато Д`Отремон увидел устремленный взор других сверлящих глаз, темных и выразительных. Сначала было удивление, затем неясная досада, которую всегда вызывало в нем ее присутствие:
– Что происходит, Янина?
– Ничего, сеньор Ренато, я вышла сообщить, что сеньора чувствует себя нехорошо весь вечер. Она в постели с полудня.
– Очень сожалею. Полагаю, что позвали доктора.
– Сеньора не позволила. Сказала, что у нее всегда эта немощь, и нет нужды никого беспокоить. Она приняла капли и успокоительное, и по моей просьбе отдыхает весь вечер. Теперь она спит, и осмелюсь попросить сеньора не мешать ей отдыхать.
– Конечно же. В Кампо Реаль ей будет спокойней. Это место не для ее слабого здоровья.
– Простите, сеньор, я пойду спать. Но прежде чем удалиться, думаю, вам нужны какие-нибудь сведения, которыми я располагаю, так как сеньора не может сообщить.
– Ничего не нужно, Янина, – вежливо отказался Ренато.
– Возможно, вам следовало бы знать, что сеньора София очень обеспокоена скандалом, который может разразиться. Еще я хотела сказать, что сеньора не могла воспользоваться личным приемом у губернатора, который он предоставлял ей этим вечером.
– Хорошо, – проговорил Ренато с нарастающим нетерпением. – Полагаю, этим она ничего не потеряла.
– Конечно же не потеряла, – ответила Янина с тонким коварством. – Этим воспользовалась сеньора Айме.
– Что? Как? – удивился Ренато.
– Я хочу сказать, что она была вместо хозяйки.
– И это по приказу моей матери?
– О нет! Сеньора никому не говорила, но сеньора Айме приказала подготовить экипаж, взяла Сирило и Ану. Она вернулась лишь полчаса назад.
– Что ты говоришь? Губернатора нет в Сен-Пьере. Он уехал в пять вечера в Фор-де-Франс.
– В таком случае, я ничего не знаю. Лишь повторяю то, что сказала Ана на кухне, как они провели вечер с губернатором. Хотите, я позову Ану, чтобы вы спросили?
– Нет, Янина, – гневно отказался Ренато. – Я не привык спрашивать у слуг. Узнаю об этом у жены, если она сочтет нужным. Можешь возвращаться к матери.
– Благодарю вас. С вашего разрешения.
Ренато кинулся к дверям спальни, где он полагал, находилась Айме. После разговора с Яниной в нем закипела кровь, его слепо подталкивали сомнение, подозрение, почти уверенность в коварстве жены, и появилось свирепое желание ее наказать за свою наивность.
– Айме, Айме! Немедленно открой дверь! Слышишь? Открывай дверь! Ты хочешь, чтобы я сорвал замок?