Публика вломилась в зал, ожидая вердикта присяжных, которые медленно возвращались, занимая места. Судьи тоже заняли места, председатель поднял руку, призывая к тишине, и приказал:
– Секретарь, заберите вердикт присяжных, прочтите громко. А вы, обвиняемый, встаньте.
– Вот вердикт, сеньор председатель, – пробормотал секретарь. – Суд присяжных сообщает: «Перед честью и совестью, перед Богом и людьми, нет, обвиняемый не виновен!»
Волна бешеной радости охватила загроможденные публикой скамьи. Странный гомон, одобрения одних, возражения других сотрясали широкую трибуну с важными персонами, почетными гостями. Буря различных эмоций пробегала с одного конца до другого, весь зал стоял на ногах, Хуан искал глазами Монику. Он видел, как она подняла дрожащие руки, словно благодарила Бога, отступая с волнением, пока не оперлась о спинку стула, замерла рядом с Ренато, пока с другой стороны его брата, превратившегося теперь в злейшего врага, не появилась другая женщина, которая однажды зажгла его сердце и плоть, которая с ложной заботливостью повернулась к Ренато, с еще большим притворством играя спектакль:
– Дорогой Ренато, не надо так беспокоиться. Такое случается, и никому до этого нет дела…
– Тихо! – просил председатель. – В соответствии с вердиктом суд полностью оправдал Хуана Дьявола, оставляя за собой право предостеречь и посоветовать ему впредь быть более благоразумным. Во исполнение воли народа, выраженной в вердикте присяжных, приказываю немедленно отпустить его на свободу, так как нет причин задерживать его. А…! Судебное разбирательство сеньора личного обвинителя закончилось!
Все пришло в движение. Сегундо Дуэлос, Колибри, остальные члены экипажа Люцифер, лейтенант Бриттон и другие моряки Галиона с воодушевлением подбежали к Хуану и окружили его. Судьи спускались с трибун, удалялись жандармы, председатель суда пожал руку Ренато и сказал:
– Сожалею всей душой, сеньор Д`Отремон, но этого ждали все. Также сожалею, что должен присудить вам оплату судебных издержек, закон есть закон, и мы не можем принимать решения по своему усмотрению, как сеньоры присяжные.
– Я очень вам благодарен, сеньор председатель, и меня не удивил исход дела. Я понимал его неопределенность…
– Да еще с врагом в собственном доме, – председатель бросил многозначительный взгляд в сторону Ноэля, который скрылся в толпе. Затем обернулся к Монике, но та, казалось, не видела и не слышала, что происходит. Она оставалась неподвижной, напряженной, руки вцепились в спинку стула, и наконец, она шагнула, как во сне.
– Моника!
Галереи опустели. Голос Хуана остановил Монику, ее пошатывало, она словно больше не могла и вот-вот готова была упасть. Он успел поддержать ее, но взглянув на нее, что-то сковало его душу, губы задрожали:
– Моника, я думал, ты уходишь. Считаю, что должен поблагодарить тебя, и не нахожу слов, чтобы выразить. Ты была такой благородной, великодушной. Твое безумное предложение отдать приданое, и как ты говорила в мою поддержку…
– Я думаю, что все, или почти все говорили в твою пользу, Хуан. Тебе не за что меня благодарить, потому что я не сказала ничего, кроме правды.
– Но то, что эта правда есть в твоем сердце, уже много значит для меня. Ты так запомнила вечер, когда я рассказал тебе о мучениях Колибри, и ты…
– Я не забыла ни один час, проведенный с тобой, Хуан, – призналась Моника. И тут же изменившись, почти яростно произнесла: – Не думаю, что ты должен тратить время на излишнюю учтивость. Ты лучше меня знаешь, кого должен благодарить больше всех. Прибереги благодарность для нее и поблагодари ее, как она того заслуживает. Она ждет тебя.
– А? Не знаю, кого ты имеешь в виду, Моника. Клянусь, что не понимаю…
– Ты прекрасно понимаешь. Конечно же, наименьшее, что ты можешь сделать – скрыть, но со мной нет нужды притворяться. Я обязана быть осторожной. Я умею молчать и буду молчать.
– Молчать? О чем молчать?
– Не спрашивай слишком, так как мои терпение и воля имеют пределы, ведь я тоже могу сойти с ума и крикнуть от боли, хотя человек может вынести и большее.
– Клянусь тебе, что…
Хуан резко замолчал. Рядом с Моникой, сзади, возвышалась горделивая фигура Ренато, бледного от гнева, со сжатыми челюстями и горящими глазами. Моника обернулась по выражению лица Хуана и в страхе отступила. Как две шпаги скрестились в воздухе взгляды братьев, но не вырвались оскорбления, которые словно трепетали в глазах обоих. Словно два разных мира столкнулись лоб в лоб, приумножая жар яда братско-вероломной крови, пока Ренато наконец не нашел самое жестокое оружие, которым можно ранить брата: презрение. И повернув голову, не обращая внимания на Хуана, он сказал Монике:
– Полагаю, бессмысленно просить тебя вернуться в наш дом.
– Совершенно бессмысленно! – гневно взорвался Хуан, еле владея собой. – Прости, что отвечаю за тебя, Моника, но мы еще женаты и нет места позору, нет надобности давать тебе развод, которого так страстно желает Ренато. Больше всего я дорожу свободой, которой ты добилась для меня, за что я благодарен тебе.
– Сегодня все против меня, но из-за этого я не падаю духом, – с неудержимой желчью признался Ренато. – Вижу, Моника, ты хочешь исполнить до конца роль примерной супруги. К несчастью, у меня нет власти помешать этому. Всегда к твоим услугам, Моника. На всякий случай, хочу сказать, что мать ждет тебя в старом доме, как и я жду в своем. Несмотря ни на что, если захочешь вернуться, двери моего дома всегда открыты. Доброго вечера, – с высокомерным выражением Ренато покинул супругов и удалился быстрым шагом.
– Оставь меня, Хуан, – уныло попросила Моника. – Ты уже поблагодарил меня. Эту благодарность я не заслуживаю, поскольку не выполнила свой долг.
– Что с тобой? – больно удивился Хуан. – Значит, на суде ты говорила потому, что считала долгом восстановить справедливость? Значит, ты встала на мою сторону, встала против Ренато по велению совести, а не сердца?
– Полагаю, для тебя это одно и то же.
– Не одно и то же, учитывая, что я так спрашиваю. Не одно и то же, когда требую. Да, я требую, чтобы ты призналась откровенно.
– Не думаю, что имеешь право требовать что-либо от меня. Наш долг оплачен. Полагаю, сегодня твоя гордость и самолюбие удовлетворены. Сегодня ты можешь не сомневаться в чувствах к женщине, которая однажды предала тебя. Ради тебя она лгала, обманывала, подкупала. Ради тебя подверглась опасности, придя даже в тюрьму, чтобы броситься в твои объятия.
– Кто тебе сказал, Моника? Кто? Неужели…?
– Я сама видела, но теперь это не важно, потому что это касается меня, а кому я важна? Кому я могу быть важна?
– А если ты важна мне больше всех, больше всего на свете?
– В качестве кого? Трофея? Или оружия против Ренато?
– Почему ты не забываешь Ренато? Ты не можешь произнести и двух слов, чтобы не назвать его имя?
– Это ты бросил ему вызов. Из-за ненависти, не из-за любви ты держишь меня при себе. Но знаешь ли ты, что такое любовь?
– И почему же я знаю об этом меньше, чем Ренато? Твой Ренато!
– Он не мой Ренато и никогда не будет им!
– Возможно, уже стал, возможно теперь научился любить тебя, а ты все еще вздыхаешь по нему. Но ты не будешь ему принадлежать! Никогда не будешь принадлежать! Никогда!
Бешено, в слепом гневе, как в бурные дни после вынужденной свадьбы, когда он вез ее по полям к Люциферу, говорил Хуан, сжимая сильными руками изящные запястья Моники. Прикрыв глаза, она откинула назад голову. Она чувствовала угасшие мечты, как душа переполнялась горем, но прикосновение властных и нежных, грубых и горячих рук захватило ее таким удовольствием, которого она никогда еще не чувствовала, словно ее воля рушилась, появилось желание не думать, не говорить, снова очутиться в ужасных часах прошлого: быть трофеем в его руках. Принадлежать ему, пусть печальной участью рабыни, пусть даже ее сердце разочаруется, думая, что другая владеет сердцем Хуана.
– Моника, прежде чем позволить это, я скорее убью тебя!
– Это лишь угрозы. Я уважаю клятву, данную у алтаря, и докажу тебе это. И хотя ей все равно, но я уважаю таинство, которое сделало его мужем сестры.
– Даже несмотря на чувства к нему, правда? Женщины, как ты, не меняются.
– А для чего меняться? Не удивляйся, потому что ты тоже не изменился. Свадьба Айме с другим стала настоящим предательством, самой жестокой насмешкой, пока ты вел борьбу на земле и на море, чтобы заполучить то, что смог бы предложить ей. Коварство было чернее некуда, когда она имела тебя в любовниках, будучи невестой Ренато. И тем не менее, твое сердце все простило.