– Скажите, я могу у вас на витрине выставить объявление? – спросила она, доставая из заднего кармана заранее приготовленный листочек бумаги.
– Ради бога, пятьдесят пенсов в неделю.
– Я заплачу за две недели. – Эллен передала объявление.
Продавец прочел его, держа на расстоянии вытянутой руки: «Отдам в хорошие руки прекрасно воспитанную колли, девочка, возраст – десять месяцев, и черно-белого кота трех лет (кастрированный самец). Можно порознь. Спросить Эллен по телефону…»
Хозяин улыбнулся, и девушка сообразила, кого он напоминает: Деда Мороза, побрившегося на лето.
– Что-то я вас раньше не видел в наших местах.
– Не была здесь сто лет. – Эллен достала из кошелька пять фунтов, чтобы расплатиться.
– Да мы и сами только полгода как приехали. – Он протянул ей большую теплую ладонь. – Джоэл Любовски. Рад с вами познакомиться, Эллен.
– Я тоже. Магазин просто великолепен. – Она улыбнулась в ответ.
Дверь звякнула, оповещая о новом покупателе. Эллен обернулась – вошла особа экзотического вида: черные волосы, бледное лицо и длинное черное пальто, и это несмотря на жаркий, просто знойный день. Не глядя ни на кого, она прошла к витрине видеотеки.
– Привет, Годспелл! – обратился к ней Джоэл, но не получил ответа.
Он надул щеки, приподнял брови и с по-детски обиженным видом стал перекладывать покупки Эллен в пакет. Хозяин магазина был, безусловно, из тех людей, которые могут жить только в атмосфере доброжелательности и сами излучают ее.
Годспелл выбрала последний фильм с Джонни Деппом и стала читать аннотацию на обороте упаковки, кивая головой.
– Это очень хороший фильм! – опять обратился к ней Джоэл. – Мы с Лили смотрели его вчера.
Посетительница не обращала на него внимания.
– У нее в ушах наушники. Портативное стерео. Она не слышит ни слова, – пояснила Эллен.
– Ах, вот оно что! – Джоэл воспрянул духом. – Угощайтесь мороженым. Премия для симпатичных покупателей.
– Спасибо. – Растроганная, она выбрала эскимо, хотя ей хотелось «Корнетто» – но оно стоило дороже, и девушке стало совестно. – До встречи!
– Заходите!
Отвязав Сноркел, Эллен направилась к скамейке у пруда, чтобы на свежем воздухе съесть мороженое. Спустив собаку с поводка, она развернула мороженое и задумалась о подонках, надругавшихся над Гусиным Домом.
Чем больше девушка размышляла, тем яснее ей становилось, что это не могут быть Дот с Регом. Да, конечно, они не убирались, это ясно как божий день. Но и садо-мазо в постели, украшенной цветами и колоннами, они тоже не занимались. Зачем старичкам, в их-то возрасте, презервативы? Да и вряд ли они на старости лет увлекались компьютерными играми.
Значит, остаются двое подозреваемых: младший член семейства Виков Сол и агент из агентства недвижимости «Ситон». Только у них были ключи. Агента Эллен решила призвать к ответу в понедельник. Даже если он и не использовал зарегистрированную в его реестрах жемчужину Оддлоуда для незаконных встреч, он обязан знать, что дом находится в состоянии, которое отпугивает потенциальных покупателей. И потом, вдруг сообразила Эллен, почему нигде не видно объявления о продаже дома?
Эллен сидела на берегу того самого Утиного пруда, который Дженнифер в своей брошюре именовала сапфиром; перед ней открывался отличный вид на золотую филигрань домов. Доев мороженое и задумчиво постукивая палочкой от эскимо по зубам, она вдруг почувствовала, как на нее упало что-то маленькое и извивающееся. Посмотрев наверх, Эллен поняла, почему пустовала эта скамейка. С каштанового дерева, в тени которого она стояла, сыпались гусеницы. Девушка передвинулась на другой край скамейки, куда не простиралась сень каштана, и увидела на спинке скамьи металлическую табличку:
– «Бевис Аспиналд, – прочитала Эллен. – Любимому сыну, скорбя от горя. 12.12.74-22.06.91». О! – она прижала руки к губам, потрясенная совпадением. – Бедняга. Такой молодой, ему было всего шестнадцать лет.
Девушке стало грустно. Она почувствовала странную симпатию к Бевису, нашедшему последнее пристанище, видимо, в этом пруду. Они с ним родились в один день, и он тоже любил воду. Эллен покрошила уткам хлеба и поднялась, позвав собаку.
По дороге домой они со Сноркел встретили розовощекую сплетницу из магазина Джоэла. Она и сейчас болтала с кем-то, стоя у ворот. Заметив новичков, она толкнула локтем свою собеседницу и кивнула головой в их сторону, продолжая без остановки двигать губами.
Эллен приветливо помахала женщине рукой.
К шести часам вечера Эллен многое успела сделать. Самый мерзкий мусор, оставленный подонками, как она их называла, был упакован в три больших мусорных мешка и вынесен наружу, бутылки собраны в контейнер, а постельное белье крутилось в стиральной машине. Все окна Эллен открыла для проветривания. В комнатах в бутылках из-под молока теперь стояли охапки ландышей, душистых фиалок и французской лаванды, чтобы уничтожить застарелый запах табачного дыма.
Поскольку сигареты она купить забыла, а убираться не любила даже в лучшие времена, то чувствовала упадок сил и духа.
Чтобы отдохнуть, девушка вышла в сад. Глядя на окружавшие ее джунгли, Эллен подумала, что ей и за несколько дней с ними не управиться. Трава достигла такой высоты, что газонокосилка ее не возьмет – сначала нужно косить вручную. Цветы, беспорядочно разросшиеся на клумбах, выглядели довольно живописно, но сильно заросли щавелем и крапивой, которые при Дженнифер регулярно выпалывались. Пруд превратился в стоячее болото. Всю поверхность затянула отвратительная тина, и на ней лопались зловещие пузыри.
Эллен перехватила умоляющий взгляд Сноркел. Собака привыкла ежедневно пробегать с Ричардом несколько миль, плавать в море и карабкаться по горным тропинкам, как заправский альпинист. Сегодняшние игры в саду и поход в магазин явно ее не удовлетворили.
– Если хочешь, можем еще разок прогуляться до магазина за сигаретами, – предложила хозяйка. – А еще лучше, давай бросим на сегодня работу, и я покажу тебе реку.
Сноркел тявкнула в ответ. Не закрывая окон и дверей, они вышли на улицу.
Отец несколько раз водил Эллен на реку и радовался, показывая ей то пескаря, то плотвичку или колюшку с тремя шипами, разглядеть которых стоило большого труда. У дочери язык не поворачивался сказать ему, что в ручьях возле Треглина этой рыбешки как песчинок на берегу. Настоящим достоянием реки Одд были, безусловно, раки, выползающие на несколько дней в году на берег в таких количествах, что хоть лопатой греби. Вот в Третлине раки не водились, тут Эллен нечем было похвастаться. Секрет не разглашали, ловлю раков жестко ограничивали, а за соблюдением ограничений бдительно следил добровольный наблюдательный совет, в состав которого, конечно же, входила ее мать. Дженнифер активно участвовала во всех местных комитетах и всегда была в гуще событий. С таким же энтузиазмом, руководствуясь благими намерениями, она долгие годы боролась против того, чтобы Ричард был спутником жизни Эллен («Что за странное влечение к людям, которые ниже тебя!» и «Пойми, я стараюсь для твоего же блага!»).
Эллен встряхнула головой, чтобы отогнать эти мысли. У нее будет время спокойно поразмыслить о Ричарде, не поминая при этом маму, когда верхом на лошади она будет пересекать Монголию или в запряженной волами повозке подниматься на Тибет.
Переходя через мост, Эллен засмотрелась на странное сооружение, назначения которого никогда не понимала: каменное здание с куполом и колоннами, со стенами, испещренными граффити, заросшими плющом и крапивой. Отец как-то сказал, что это храм Афродиты, возведенный горожанами, чтобы предаваться здесь утехам запретной внебрачной любви. Но он имел склонность к полетам фантазии, беспощадно пресекаемым Дженнифер. Эллен сомневалась, чтобы местные жители часто предавались утехам в крапиве – особенно теперь, когда в их распоряжении имелся Гусиный Дом.
– Какое уродство, не правда ли? – раздался голос у нее за спиной. – Даже нюхальщики клея в последнее время обходят стороной это безобразие.
Эллен вздрогнула от неожиданности и оглянулась. Она и не заметила, как ее догнала эта женщина. Щедро наделенная всеми дарами природы, с крутыми, как у лиры, бедрами, она прекрасно подходила на роль Афродиты для храма. Все в ней с головы до ног – начиная с гривы кудрявых каштановых волос и кончая помятым белым платьем и золотыми сандалиями – дышало чувственностью.
– Ненавижу его. Уродливая отрыжка неоклассического стиля, – сказала богиня удивительно глубоким мелодичным голосом, глядя на «храм». – Не понимаю, зачем нужно устраивать всю эту шумиху ради его спасения?