Юлия Туманова - Море волнуется — раз

— Темыч, ты выслушай нас спокойно, — попросил Степка.

— Подожди, — отчаянно завопил на заднем плане Сенька, — не говори ему, может, само как-нибудь утрясется!..

— Что утрясется?

— Темыч, ты с девушкой совсем не разговаривал?

— О чем мне с ней разговаривать? — соврал он, сбавив тон до минимума. — Мало того, что она Эдика кинула и…

— Это не она кинула.

— Ну, не она! Он, конечно, тоже виноват! Но Глафира-то…

— Это не Глафира, — выдохнул Степа. Артему показалось, что он потерял сознание. Как будто сам Майк Тайсон отправил его в нокаут. Раз, и готово. Это не Глафира. А кто же?! Тень отца Гамлета?!

— Темыч, Темыч, алле! Мы думали, ты все уже выяснил. Понимаешь, Сенька перепутал случайно, ну, ладно, мы оба перепутали, такая вот ерунда получилась. Хорошо, что ты еще не приплыл. Ты ее отвези обратно, ладно? А если хочешь, мы сами сейчас приедем и отвезем. Слышишь? А ты пока к Эдику сходи, позавтракаешь заодно, ты же не завтракал…

Артем сжал ладонь, телефон треснул, и голос Степана пропал.

Все бы решалось так просто.

Он вышел из рубки. На палубе стояла девушка. Не Глафира. Другая.

В голове у него зашумело, будто кто-то очень энергичный наводил порядок в его мыслях. Кое-где оставались прорехи, кое-где торчали еще лишние куски, но, в общем-то, все было куда ясней, чем минуту назад!

— Как тебя зовут? — спросил он издалека. Вот так. Лучше поздно, чем никогда. Она сильно вздрогнула, но не обернулась.

— Ты будешь смеяться…

— Не буду, — пообещал он.

Она сказала как, и он рассмеялся.

— Олимпиада? — Хохот комом встал в его горле, перекрыв кислород. — Вот это здорово! Олимпиада! Вот это да!

Лада, склонив голову, некоторое время молча смотрела на него снизу вверх. Потом ей надоело. Надоело все это — припадочный мужик, который то и дело сбивал ее с толку своими невразумительными обвинениями, а потом вдруг превращался в нормального, а потом обратно, и так без конца. И собственная покорность тоже надоела, и невозможно было уже и дальше все это терпеть и делать вид, что ты сильная.

А он все хохотал. Придурок.

Лада решительно направилась к трапу.

— Эй! Олимпиада! — истерически всхлипнул Артем. — Ты куда?

— Скорую вызову. Помнишь, ты просил не оставлять тебя без помощи? Вот я и вызову!

Подобрав полы намокшего сарафана, она побежала по берегу. Словно он собирался догонять ее, этот сумасшедший!

— Постой!

Действительно, собирался, и больше того — догнал одним прыжком и, подкинув, усадил себе на грудь.

Ладка колотила пятками по его бокам, и со стороны это выглядело так, словно она — вполне добродушно — погоняет лошадку. Но только со стороны. Откуда не слышно было ее диких воплей и визгов, и не видно, как она пыталась зубами ухватить его то за ухо, то за подбородок.

— Что за девчонка! — запыхавшись, комментировал Артем. — Тебе охладиться надо, милая моя!

— Я предупреждала! Не называй меня милой!

— А то — что?! — насмешливо спросил он, зашел вдруг в воду и бросил ее туда же.

Но тут же подхватил и бросил снова.

Хорошенькое дело! После всех злоключений он ее сейчас утопит!

Он что-то кричал, но она не слышала, захлебываясь от злости. Но ее тело в воде было легким и чужим, и от этого ей вдруг стало весело, и солнце брызнуло в глаза как-то особенно ярко, и Ладка увидела счастье. Оно плясало, вопило, сияло в глазах мужчины, который рядом с ней резвился в волнах. Вероятно, окончательно утратив рассудок.

Она ничего не понимала уже давным-давно. Но зачем ломать голову, какой смысл? Главное, что рядом с ней есть этот человек. В джинсах, рубашке и со всеми своими заморочками в голове.

— Ты сумасшедший? — лишь для порядка уточнила Ладка.

Артем, не ответив, нырнул и осторожно взял ее за ногу, утягивая на дно.

Она и так была на дне. По самую маковку в воде, иначе как объяснить, что все вокруг расплывчато и нереально?!

Вынырнули они одновременно.

Ладка вырвалась и, кашляя, поплелась к берегу.

— Ты куда? — возмутился сумасшедший. — Давай еще побесимся!

Это что-то с чем-то! Побесимся! Сердце может не выдержать, и все! Так нельзя! То окатить ледяной водой, то сунуть головой в пекло, то снова… А ведь она — живая! Она, черт возьми, не игрушка!

Он опять легко нагнал ее и повалил в песок, и уселся сверху, сцепив ее руки у себя на шее.

— Ты что?! Тебе мало? — завопила она. — Ты хочешь совсем меня с ума свести?

— Хочу, — подтвердил он и дунул ей в нос. Она чихнула и посмотрела на него с жалостью.

Нет, напрасно даже надеяться. Болезнь в последней стадии и лечению не поддается.

— Почему ты молчала, идиотка? — весело спросил он.

Его вопросы, как и ответы, становились все загадочней, и от досады, что не может как следует влепить по каменному, тупому лбу, Ладка укусила его руку у локтя.

— Там же кость! — восхитился Артем. — Ты себе зубы сломаешь!

— У тебя везде одни кости! В том числе, в твоей глупой пустой башке!

— Так башка пустая или с костями? — уточнил он.

— Слезь с меня, убогий! Тебе лечиться нужно! Валерьяночки хотя бы попить!

— Тебе тоже не мешает. Если бы ты вела себя по-человечески, все было бы гораздо проще. А так сама свихнулась и меня чуть с ума не свела! Как тебя родные зовут, а? — Он внезапно ткнулся губами в ее лицо. — Лампа? Липа?

— Лада, — сказала Лада и отпихнула его. — Ты можешь изъясняться нормальным языком? Как я должна была себя вести?

— Не знаю. Я тебе потом все расскажу, ладно? У нас полным-полно времени, давай проведем его с пользой. Не отвлекайся на ерунду.

И то правда. Времени — навалом. А остальное — ерунда.

Никто не смог бы заставить ее ехать обратно на поезде. Она на самолете долетела до Москвы, а оттуда добиралась автобусом.

Пары часов над облаками хватило, чтобы понять: не вспоминать она не сможет. Не думать — тоже. И потому перед автобусом Ладка даже запаслась снотворным. Вот так. Она теперь все делала правильно и разумно. Раз не справиться своими силами, надо принять лекарство и заснуть.

А вот Артем перед сном ей Пушкина читал. «У лукоморья дуб зеленый». Сбился на пятой строчке.

— Склероз, — посетовал фальшиво-горестным тоном, — голова болит, ноги ломит и хвост отваливается.

— Ты любишь мультики? — сонно спросила Ладка, узнав цитату из своего любимого «Простоквашина».

— Очень! Ну и ну.

Она даже приоткрыла глаза от удивления. Значит, книжек мы не читаем, газет не выписываем, Пушкина еле помним, зато мультфильмами засматриваемся.

Еще уважаем селедку под шубой, домашние хрусткие огурчики и мясо в любом виде. Все это дело обильно поливается сметанкой и соусом и запивается парным молоком. В торжественных случаях — каковым, безусловно, была свадьба Эдика! — бокалом вина. Тостов не говорим, «горько» не кричим, а только щуримся с загадочным выражением лица.

…Триста тридцать три раза была рассказана история о похищении, и сыграна в лицах, и хохот стоял такой, что Эдиков дом содрогался и припадочно звенел посудой в шкафах.

Сам хозяин оказался очень похожим на свой дом. Тоже основательный, крепко сбитый и ужасно старомодный. Пригласив гостей за стол, он самостоятельно таскал из кухни роскошные блюда, домработницу же усадил вместе со всеми, галантно приложившись усами к ее ручкам, и Ладку в ладошку тоже чмокнул, и Глафиру, хотя с последней так переглядывался, что всем было понятно: столь великосветские поцелуи не его, ни ее не устраивают.

Вообще, Эдику надо отдать должное. На его месте Ладка бы обязательно свихнулась… впрочем, она-то свихнулась много раньше. А он, вернувшись домой отпраздновать долгожданное воссоединение с невестой и застав у ворот близнецов и еще парочку сумасшедших, очень талантливо изобразил радушие.

Жаль, что Эдик оказался таким воспитанным и не разогнал своих друзей к чертовой матери!

Может быть, тогда Ладке удалось бы с чувством, с толком, с расстановкой поговорить с одним из них. С тем, который последний час только и делал, что издевался над близнецами. А на нее не обращал никакого внимания.

Если не считать прочно обосновавшейся на Ладкиной талии крепкой ладони. Но это было не внимание, а так… что-то вроде таблички «частная собственность».

И все. Больше ничего.

Поэтому она никак не могла сосредоточиться, и все его бурные объяснения пропустила мимо ушей. Впрочем, и объяснял-то он не для нее, а для братьев. Только когда подоспел Эдик с невестой, и рассказ пошел по пятому кругу, Ладка кое-что начала понимать. И уставилась во все глаза на Глафиру, с которой ее перепутали, и впала в окончательную, совсем уж беспросветную тоску.