Он яростно стиснул ее подбородок.

— Ты говоришь глупости! И сама это знаешь!

— Мне больно, дурак, — с трудом процедила она сквозь зубы. — И это не глупости. Это правда жизни, понял?

— Правда жизни? — Он все-таки догадался отпустить подбородок. — Ты с ума сошла, вот в чем правда жизни!

— Ладно, я сошла с ума, а ты — самый разумный человек на свете! Так ступай отсюда и найди своему серому веществу достойное применение, а не талдычь, как заведенный, что я должна остаться!

— Я не говорил, что должна, — скривившись, как от боли, перебил он.

Лада не слушала.

— Я никому ничего не должна! Мне не нужны твои указания, ясно? Я сама все решаю! Ты тут ни при чем!

— Ни при чем?

— Да не повторяй ты за мной каждое слово, чертов попугай!

Он отступил. Он был старше, и он был мужчиной, но силы вдруг кончились. Еще утром она водила губами по линиям его ладони и расспрашивала, каким он был в детстве. Ее глаза излучали тепло, а улыбка искрилась, и все это было — для него.

А теперь ему взамен предлагают арктический холод.

И в одно мгновение сердце покрылось коркой льда, и Артем, сразу осознав это, усмехнулся. Вот так удача! Под обледенелыми пластами таится обманчивое тепло, чувства застывают и не мешают дышать, так что можно спокойно оглядеться, устроиться поудобней и даже прорубить окошечко — крохотное! — в большой мир. Просто так прорубить, из любопытства. Точно зная, что в это окошечко снаружи ничего опасного не проскользнет. И пусть свет здесь не слишком яркий, зато все зависит только от него, ни от кого больше. И пусть места мало, и развернуться особенно негде — двигаться все равно неохота, хватит и того. Сердцу нужно отдохнуть и поостыть.

Каждое мгновение этого вечера, ночи, следующего дня он чувствовал, как неотвратимо костенеет от стужи, и вместо облегчения, оттого что можно не двигаться, не думать, не мучиться, ощущал только тоску.

* * *

Ее встречал промозглый ветер, предрекавший скорую осень. Прямо с вокзала Лада двинулась на работу, и в троллейбусе заплатила не только за проезд, но и за багаж тоже. Несмотря на неудачу со снотворным, она все еще надеялась, что хаос отступит от нее, если все делать по правилам и разумно.

Правда, родителям о приезде она не сообщила и сумку с вещами домой не занесла.

Мысли скакали, как перед экзаменом, когда стараешься упомнить все сразу, повторяешь, будто заклинание, формулы, мечешься от одной темы к другой, а взяв билет, понимаешь, что в голове только обрывки.

Неуд.

Она не могла с ним смириться и все пыталась раскопать в душе что-то, похожее на подсказку, и шарила в памяти в поисках шпаргалки. Ничего не получалось. Бесполезно искать то, чего нет.

В троллейбусе она пару раз больно ударилась лбом о стекло, но даже не подумала сесть поудобнее. Хаос подступал все ближе.

Остановка, на которой она вышла, оказалась не той, что нужна, и добираться до больницы пришлось сквозь влажный и сумрачный парк.

Когда Ладка увидела скамейку, то поняла, что силы ее кончились. Присев на краешек, она расплакалась.

Она никогда его не увидит.

И вынести это нельзя. И понять это невозможно.

Она шла в больницу, собираясь немедленно с головой окунуться в привычную тяжелую работу, которая поможет ей обо всем забыть. Но сейчас уже сомневалась, поможет ли…

Как спасение, запищал в рюкзаке мобильный.

— Ты взяла-таки билет? — весело осведомился братец.

— Да.

— А что такая недовольная? Небось, приз не получила? — Он довольно похрюкивал, и Лада лениво удивилась, с чего бы Пашке так радоваться. — Ну, признайся, не получила?

А ведь все произошло именно из-за этого дурацкого приза!

— Лад, ты почему молчишь? — насторожился Пашка. — Обижаешься, что ли? Неужели серьезно обиделась?

— Нет.

— Ну слушай, ты же сама любишь всех разыгрывать! А нам, значит, и разок прикольнуться нельзя! Где твое чувство юмора?

Осталось на берегу лазурного моря. Вместе с чувством собственного достоинства и всеми остальными чувствами. И, кажется, вместе с ней самой.

А кто здесь сидит на скамейке — непонятно.

— Над кем прикольнулись-то? — все-таки выговорила она, решив хоть как-то поучаствовать в этой жизни.

— Как — над кем?! — В голосе брата прозвучало искреннее недоумение. — Над тобой, конечно. Приза-то ведь не было. А разве ты не ходила за ним?

— Погоди-ка… — проговорила Лада, с трудом собираясь с мыслями. — Что значит приза не было? Откуда тебе знать, был он или не был, если я выиграла его на телевидении? Или у тебя там шпионы?

Немного посопев, Пашка произнес:

— Так ты еще не догадалась…

— О чем? — рассердилась она и тут же обрадовалась, что еще может сердиться.

— О твоей поездке, — сознался он, вспомнив, что все тайное рано или поздно станет явным и тогда беды не оберешься. — Телевидение тут ни при чем. Просто мы с Тамарой решили, что тебе необходимо отдохнуть.

По голосу Лада поняла, что Пашка улыбается.

— Вы с Тамарой…

Остальное, в принципе, не имело никакого значения.

Подумаешь, не было приза. Зато «они с Тамарой».

— Поздравляю, — пробормотала она, сунула трубку в рюкзак, поднялась, вышла из-под кленового шатра и подставила лицо дождю.

Что ж?.. Пусть не «она с Артемом», а «он с Тамарой». Пусть не у нее, но хоть у кого-то все получилось. Она-то понимает, как это страшно — когда не получается…

* * *

В это же самое время в одном южном городе от перрона отошел поезд. Проводив глазами родной вокзал, Степка отвернулся от окна и сказал брату:

— Зря мы это задумали! Темыч нам точно головы оторвет!

Сенька легкомысленно пожал плечами, вглядываясь в открывшийся морской горизонт.

Над морем поднимался самолет. На пороге пассажирского салона возникла безупречная стюардесса.

— А сколько нам лететь, девушка?

— Примерное время полета — два часа тридцать пять минут.

— Спасибо.

А от Москвы — еще часов двенадцать. Если за это время он не придумает, как ее выкрасть, придется поселиться в славном городе Кузнецке навсегда.

Навсегда. Какое хорошее слово.

Вот только что подумает Ника? Ей и так несладко, наверное, в багажном отделении.