– Расскажи, как тебе здесь, в Москве? Замечаешь отличия с Новосибирском? Надолго к нам? – Крайнов как будто бы издалека услышал вопрос Журавского.
– Посмотрю, как получится…
Выпили, потом еще по одной. Андрей вслушивался в новый разговор компании. Говорили в основном Матвей и рыжеволосая. Они заспорили о российской музыке.
– Да что ты мне говоришь про наш рок, перестань, дорогая! Все, что осталось, это «Сплин» и «Мумий тролль», да попсовый Дельфин, – перекрикивал рейв Журавский. – Говорю же я тебе, остальной русский рок – старье, помойка, совок. Да и Лагутенко по большому счету попса. Денис, что скажешь?
Денис в ответ хохотнул:
– С-с-сейчас диджей Грув, диджей Фонарь – вот кто рулит. Лагутенко крут, а из попсы был талантливый проект – «И-и-иванушки», да не стало, Сорева шоу-бизнес с-с-сожрал!
Крайнов опьянел, его подташнивало. И тут же Журавский разлил еще по одной, отказаться показалось слабостью, Андрей выпил, и организм принял мексиканскую сивуху, тошнота прошла.
Столяров, заметив самочувствие Андрея, двинулся из бара на воздух, Крайнов протянул руку Журавскому, тот продолжал что-то доказывать рыжеволосой. Внезапно Крайнову как день стало ясно, что Журавскому нравится Багровская. Крайнов еще раз глянул на нее, поймав на себе ее внимательный взгляд, кивнул всем и, чуть пошатываясь, направился за Столяровым; вышли на уже поночневший Новый Арбат.
– В-в-вот она, Москва, Андрюха, – хавай ее! – пафосно, по-нски сказал Денис. Они спустились по лестнице на бульвар Нового Арбата.
Денис закурил.
– Как ты с ней познакомился? – спросил Крайнов, кивнув в сторону «Спорт-бара».
– Н-н-не я, Журавский, на тусовке у каких-то банкиров ее склеил. Юлька Плешку закончила, работает в банке, голубая московская кровь, в шикарной квартире на Проспекте Мира с матерью живет. С-с-своя квартира в Марьиной Роще; не то, что я, сибирский лошок, – разоткровенничался Денис.
– Нравится она тебе?
Денис, помолчав, ответил:
– М-м-москвички не такие душевные, как наши девчонки, но москвичка достанет твое сердце из груди и его в мясорубке на ф-ф-фарш перекрутит… Я тебя на тачку посажу, по Москве п-п-прокатишься.
Денис отцепил второй ключ с магнитиком от подъездной двери от колечка и протянул Андрею:
– Н-н-на хозяина внимания не обращай, он, может быть, уже бухой, но в принципе мирный, только среди ночи курить или бабок стреляет. Д-д-денег не давай, не вернет. Мы поедем в клубешник, еще потусуемся.
– Когда тебя ждать?
– З-з-завтра, я после клуба к Юльке поеду. А у тебя какие планы?
– Созвонюсь с парнем, в универе учились вместе, сейчас с ним в одной фирме работаем, по работе поговорим.
– О'кей, я завтра к вечеру в-в-вернусь, – ответил Денис.
Таксист, проехав по Садовому, мчался по Проспекту Мира, в сторону ВДНХ. Количество неона и электричества, громадные размеры города, домов, шикарные европейские и японские машины, москвичи с их отношениями и интересами ослепляли и будоражили одновременно. Пьяный непонятным, нерусским, кактусовым хмелем Крайнов почувствовал, что влюбился в Москву в первый же день своего приезда – в понедельник, 17 августа 1998 года.
Приоткрывшись, скрипнула комнатная дверь, в дверном проеме показалась небритая, растрепанная физия хозяина квартиры, Сереги.
– Денис, Андрюха, к вам гостья! Я ее оставил в прихожей. Просыпайтесь!
Андрей встрепенулся и, соскочив с тахты, стал одеваться; сколько он проспал и сколько сейчас времени, совершенно не понятно, Дениса не было, а Серегина довольная физия все не исчезала.
– Ну так я скажу ей, чтоб проходила? Симпатичная, – сочным полушепотом добавил он.
– Привет, меня Рита зовут, – представилась худенькая миловидная девушка лет семнадцати. – Я помогаю Денису убираться, иногда в гости к нему прихожу. Она стеснительно пожала своими девичьими плечиками, светло посмотрев на Андрея.
«Юная поклонница таланта, что ли? А да, пионерка, он что-то вчера говорил», – вспомнил Крайнов.
– Проходи, – сказал он, кивнув головой. Он сложил постельное белье на край тахты и пошел умыться в ванную. Голова, как ни странно, после вчерашней мексиканской сивухи была ясной. Умывшись, вернулся в комнату, наблюдал за девушкой, наводившей порядок в столяровском бардаке. Она сложила постельное белье и шмотки, взялась за целлофановые пакеты с мусором, пустые бутылки и пепельницы с окурками, в руках появился веник, совок. У нее был типичный, свойственный москвичкам, вздернутый аккуратный носик, маленький рот, полные, красивые, бантиком губки, серые, глаза; собирая пакеты, она поглядывала на Андрея.
– А ты в гости приехал к Денису, ты тоже музыкант? Из Рязани?
– Не совсем музыкант. А почему из Рязани? – удивленно спросил Андрей.
– Денис же из Рязани.
– А-а, вот как, да. Не, я не из Рязани, я из Сибири, из Новосибирска, – добавил Крайнов.
– Ну, это же где-то рядом. Включи музыку, – попросила она,
– Что любишь слушать?
– Что угодно, только не радио. Что у Дениса есть интересного?
Крайнов включил диск Mercury Falling, из басовитых дорогих колонок зазвучали мелодичные, успокаивающие переливы Стинга. Она закончила уборку, поправила волосы, мило пыхнув на челку, спросила:
– Я принесла печеньев, в прихожей пакет оставила, в упаковке, вкусные. Согреть чай? Принесу?
– Да, конечно, – ответил Крайнов.
…Они лежали на тахте, он на боку, подставив под голову локоть, смотрел на ее юное, худенькое, совсем белое, без капли загара девичье тело. Она, заметив Андреев внимательный взгляд, присела и выудила из страстно-скомканной кучи белья свои трусики, юбку, блузку, принялась одеваться.
– Так ты закончила 10 классов, а тебе 17?
– Да, я оставалась на второй год в пятом классе, сильно болела.
– А куда после школы пойдешь?
– Еще не решила…, в техникум или институт.
– На кого будешь учиться?
– У меня шить хорошо, получается, – сказала она, одеваясь. – Мне пора, я пойду, Денису привет.
– Хрен знает, что сейчас творится в России, Андрюха! А особенно в Москве! Бакс за три дня вырос в цене в два раза! И еще будет расти, точно тебе говорю! Ты же видишь по тиви, как у Кириенки очки запотевают! Если много деревянных – меняй!
– Надо бы, да. Я на пару дней подзабил на все, вчера со своим школьным другом текилу пил…
Илья Савинов присвистнул. Это был высоченный, представительный, с аккуратной русской бородкой сибиряк, так же, как и Крайнов, закончивший экономический факультет Новосибирского универа, поступивший на пару лет раньше Крайнова; в Москву переехал в 96-м году, доучивался в Нске наездами. Он работал в центральном офисе той же фирмы, куда в отдел маркетинга в Москву перевелся Крайнов. Савинов был тертым жизнью мужиком, приехавшим в Нск в 16 лет из глухой таежной деревни, с ходу поступив в универ, был одним из лучших, не только на курсе, но и на факультете. Выучил английский и свободно говорил на нем. Нская профессура на него не нарадовалась, но он рано женился, завел двоих сыновей-погодок, а сейчас жена была на сносях и ждали третьего; научная карьера Савинова с третьего курса была заброшена, он обеспечивал семью. Но Илья нисколько не выглядел испугавшимся кризиса. Наоборот, он получил от него тонус, глаза его горели новым блеском.
– Ты понимаешь?! Сейчас все пойдет по-новому в России, сначала 96-й год – «Голосуй, или проиграешь», и у нас тут, в Москве, была сладкая жизнь, деньги рекой, а сейчас и власть будет другая, и этот кризис – он круче и важней 93-го. Это эко-но-ми-ка! Теперь и Боря Энерджайзер долго не протянет, через годок закатают!
– Слушай, – в ответ спросил Крайнов. – А ты со своей семьей, – он кивнул в сторону кухни, где раздавались шкворченье кастрюль и стук тарелок, которыми руководила ильевская жена. – Не боишься? Зарплату порежут?
– Ха-ха, – захохотал Илья, – да скорей всего! Порежут, и квартплата вырастет! Мы ж в Москве в баксах за жилье платим!
– Что будешь делать?
– Ничего, старик! У меня всегда есть место для отступления, – смеялся Илья. – Уеду в тайгу, в свою деревню.
– А жена?
– А что жена, жена – учительница начальных классов! Вот уж кто без работы в деревне не останется! Да все в порядке, старик! Кризис очищает! И экономику, и людей! И страну. Вот тебе будет сложней, маркетинг точно порежут. Должность сократят. Но ничего, что-нибудь придумаем! А сейчас пойдем, посмотрим, что жена приготовила, выпьем водки за встречу.