«Ну надо же, все четко по плану… – подумал про себя Крайнов. – Никогда бы не подумал». Он рассказывал историю бульвара, Чистого пруда, который до того, как князь Меньшиков приказал его очистить, был Поганым прудом, в который скидывали останки со скотобойни, мусор окрестных домов и улиц, стараясь не запутаться в своем рассказе. Особенно потому, что Одинцова внимательно его слушала, он вдруг ощутил себя школьником на экзамене по географии, стал смущаться ее пронзительного, внимательного, как будто бы изучающего все его слова, взгляда.

– А я знаю! – неожиданно к нему на помощь пришла Маша.

– Что? – ухватился он за ее слова.

– Я знаю про один дом на Покровке, – Маша махнула в сторону улицы своей ладошкой. – Пойдемте, я покажу. Вы, Андрей, не обращайте внимания на маму, она любит помучить.

– Да, я понял, – ответил он своей неожиданной союзнице.

– Ничего я не люблю помучить, но город уже пора знать, когда столько лет в нем живешь!

Но Крайнов, начав обсуждать с Машей загадочные дома Покровки, перестал бояться вопросов Одинцовой, обращать на них внимание.

– У нас хорошие уроки москвоведения в школе, хороший учитель, он привозил нас на Покровку, самое интересное – вот этот дом!

К тому времени они подошли по Покровке к четырехэтажному дому начала ХХ века. Окна были закрыты занавесками, дом, хоть и видно было, что не заброшен, казался загадочным, таинственным среди окружавших его домов.

– Сто лет назад этот дом принадлежал купцу, который сдавал в нем комнаты жильцам. И в этом доме происходили разные страшные истории. Самая страшная, там жил один человек, который готовил разные предметы для московских театров, – неожиданно быстро, захлебываясь в собственных словах от интересного рассказа и видя, что ее слушают, затараторила Маша.

– Тебя совсем непонятно! Говори потише, не глотай слова! – перебила ее Одинцова. Но дочь, почуяв интерес Крайнова, ее не слушала.

– Ну, вы знаете, – она загадочно цокнула языком и, поводя круглыми, темно-коричневыми зрачками, казалось, старалась повторить мимику и жесты своего учителя, пугавшего их этими рассказами.

– Да, знаю, бутафория, кажется…

– Точно! Этот самый мастер, представляете! Он готовил всякие карнавальные маски, в Москве при царе любили карнавалы! А эти маски к нему приходили мерить разные покупатели, но они от него не возвращались!

– Да?!

– Вот, Маша, что за чепуху ты рассказываешь? – снова попыталась перебить дочь Одинцова.

– Мам! Ты посмотри на дом! Разве не видишь? Все окна до сих пор занавешены! Так вот, они от него не возвращались, потому что когда они мерили его маски, он их убивал сзади! Как вы думаете, что он с ними потом делал? – спросила она Крайнова.

– Не знаю, может быть, сдавал на пирожки?

– Ну все! Хватит ваших историй! – категорически стала возражать Катерина. – Маша хватит, я тебе говорю!

– Ну вот, мама, ты как всегда! – обиженно сказала дочь.

Крайнов, глядя на таинственный дом, засмеялся:

– Может быть, по такому случаю пойдем что-нибудь перекусим? – предложил он.

– Я за! – восторженно, уже забыв свою обиду на маму, ответила Маша. Одинцова, после того как Крайнов с ее дочкой перестали, как она считала, нести чушь, расслабленно поддержала общее желание покушать.

– Здесь есть хороший недорогой грузинский ресторанчик. Как раз перед кино успеем.

– О! Там есть шашлык, – снова обрадовалась Маша. – Идемте!


– Не рано вино в тринадцать лет? – спросил Крайнов у Одинцовой, когда та налила грамм 50 из бокала грузинского домашнего красного вина дочери и Маша с очевидным удовольствием, вслед за мамой и Крайновым, выпила доставшееся ей от мамы вино.

– У нас рано приучают детей к вину. Но, естественно, без огромных каких-то доз, совсем чуть-чуть, для вкуса. Одевшись, они вышли из ресторанчика и по неожиданно стемневшей аллее, украшенной тысячами разноцветных лампочек, с полетевшим легким снежком, пошли в сторону кинотеатра.

На экране шли рекламные трейлеры, в зале на сытый желудок, после цыплят табака и лобио с шашлыком и вином, сделалось жарко. Крайнов снял пуловер, оставшись в футболке, стал вглядываться в начавшийся фильм. На экране мелькали фэнтезийные герои, хоббиты и тролли, волшебники и эльфы; они совершали путешествия и подвиги, ели, пили и воевали; этот интересный, волшебный мир захватывал, погружал в бесконечную увлекательную сказку. Он положил руку на подлокотник, на котором оказалась Катина рука, он вдруг ощутил тонкую, податливую мягкость ее запястья. Он испугался, что она отдернет свою руку, но Катя, уставившись в экран, ничего не замечала вокруг себя, а он, сжимая и поглаживая ее предплечье, перестал замечать и думать о том, что происходит на экране и что произойдет там, впереди…

– Что это, а где дальше? – взмахнула руками Маша, когда закончился фильм.

– Продолжение будет через год!

– Поняяятно, – протянула она, выходя в фойе. – Это долго, можно сказать, что никогда…

В метро Маша надела наушники, слушая музыку, сидела закрыв глаза. Крайнов с Катей стояли рядом, держась за поручень, молчали. Когда поезд начал останавливаться, Крайнов махнул Маше, она отстраненно, уже пребывая в каких-то своих мыслях, ответила.

– Пока, – улыбнувшись, сказала Катерина, глядя на него.

– До встречи, – он притянул ее к себе, она, закрыв глаза, наклонилась. Он внезапно высохшими губами едва-едва поцеловал ее…

– Везет же некоторым, – вдруг услышали они, как взрослая, строгая, вида школьного завуча женщина, сидевшая рядом с Машей, громко вслух и резко, несмотря ни на кого, проговорила эти слова, а Маша и вместе с ней Одинцова прыснули от смеха…

– До встречи, – еще раз, на этот раз громко и резковато проговорил Крайнов и, смутившись женщины-завуча, вышел из вагона.


– Открой шампанское, оно в холодильнике. Налей себе виски. И ты мог бы что-нибудь мне подарить или купить конфеты… – выпив вина, Багровская подсела к нему на диван, ожидающе смотрела ему в глаза.