Отсмеявшись, она доползла до дивана и включила настольную лампу. Родители стояли в дверях и смотрели с неприятным удивлением. Больше не было удобного ребенка, хорошей девочки, идеальной школьницы, светлой головы и первых мест на математических олимпиадах. Была обычная, неуверенная в себе, пьяная девочка-подросток. Они думали, что их тихую Катю это не коснется, что ей хватит мозгов не быть как все, но, глядя в наглые и довольные глаза, понимали, что где-то ошиблись, расслабились, недоглядели.
– Что вы пили? – спросила Анна Сергеевна.
– Пиво, – просто ответила Катя.
– Сколько? – включился отец.
– Просто попробовала, – врала Катя. Язык заплетался так, будто она попробовала несколько раз и не только пиво.
– Врешь ведь! Да на тебя смотреть противно…
– Не знаю, не вижу, – смеясь, Катя чуть не падала с дивана.
– С кем хоть пила? С Лошкаревой?
– Да твоя Лошкарева лошадь ломовая! Она ящик выпьет – не захмелеет, а в тебе сорок килограмм, головой думать надо! Да тебе вообще пить нельзя! Чтоб больше такого не было. Пойдем, пускай посидит, подумает.
Дверь закрылась.
Катя не собиралась думать – отключилась.
Проснулась от стыда и жажды. Хотелось пить и мятного мороженого.
Утром она извинилась перед родителями за вчерашнюю пьяную выходку, а вечером все повторилось.
Так продолжалось все лето. Катя быстро научилась оставаться незамеченной. Проскакивала мимо родителей в комнату и открывала форточку, чтобы проветрить.
Первый раз Катя попробовала водку на спор. Подруга Лошкарева вышла на лестничную клетку и рассыпала десяток крышек от водочных бутылок. Десять ступенек, по одной крышке на каждую. Она медленно поднималась наверх и разливала водку. Кате нужно было подниматься за ней и пить водку из крышек. Горько, противно, а под конец совсем уже мерзко. Она залила в себя последнюю порцию и свалилась у стены рядом с засоренным мусоропроводом. Рваные мешки, пакеты от молока и сока, стаканы от йогуртов, картофельные очистки… Мухи ползали по ним, летали, жужжали.
Катю тошнило, Лошкарева крутилась рядом. Она не помнила, что нужно делать в таких случаях, а Катя просто не знала. Ей хотелось умереть. Вот тут вот, под мусоропроводом, среди мух и картофельных очисток. Ей казалось, еще пять минут, и она подохнет прямо тут – всего лишь от ста граммов водки. Позже ее вывели на свежий воздух, усадили на лавку и не давали заснуть, а Кате хотелось упасть лбом на колени, закрыть глаза и отключиться.
Потом стало легче.
Так продолжалось весь учебный год. Катя прибегала из школы, делала уроки, а в восемь вечера спускалась вниз, где ее ждали одноклассники и друзья из района. Осень, зима, весна – неважно. Они встречались каждый день и сидели у подъездов чужих домов, пока было тепло. Зимой подростки покупали бутылку водки на пятерых и ошивались в подъездах между этажами. Жители домов гоняли их, грозили вызвать милицию, но никогда не вызывали.
Вечером были прогулки, утром и днем – школа. Катя с Лошкаревой курили на школьном дворе у гаражей или за забором – там же, где все старшеклассники, и прогуливали последние уроки. Нечасто, но прогуливали. Покупали пиво, шли на детскую площадку и пили его, сидя на корточках в деревянном домике.
Дома у Лошкаревой были огромные залежи фильмов и сериалов на DVD, и Катя часто брала у нее посмотреть что-нибудь. Самым любимым стал фильм «Лолита» 1997 года, в потрепанной светлой коробке. Катя не помнила, сколько раз брала его смотреть. Сбилась со счету, а купить диск не могла – боялась, что родители найдут, скандал устроят.
Катя никогда не говорила, что именно ей нравилось, что привлекало и заставляло смотреть его снова и снова. Просто не хотела объяснять. Думала, что не поймут, и была права.
В шкафу, под ворохом осенних пальто и легких курток, она прятала большую бутылку мартини, купленную на деньги, сэкономленные на школьных завтраках и обедах. Утром Катя пила только кофе с молоком, в школе не обедала, ужинала неохотно. Родственники качали головами, глядя на ее нездоровую худобу и бледность; одноклассницы тихо завидовали, изнуряя себя диетами, в призрачной надежде достигнуть идеальных сорока килограммов к началу июня. Катя не удивлялась, и даже была рада, что ей завидуют, но секретов своей диеты выдавать не спешила.
Каждую пятницу, делая вид, что идет спать, она плотно прикрывала дверь комнаты и доставала единственный набор косметики – из тех, что в изобилии продают в подземных переходах метро и косметических палатках на рынках.
Десяток сухих теней кислотных оттенков, яркие румяна, неприятного оттенка пудра, помада, похожая на акварельные краски, а к ней жесткая пластиковая кисточка.
Краситься Катя не спешила. Всему свое время. Это было ее время, ее территория, ее личный ритуал, ее реальность, куда нельзя было пускать посторонних.
Она подходила к зеркалу и распускала волосы, медленно расчесывала их деревянной щеткой, делила на две части и неторопливо заплетала две косы. Затем доставала из шкафа легкую пижаму. Ее подарили Кате на Восьмое марта два года назад, она была ей как раз. Теперь же она стала велика: штаны еле держались на узких бедрах, а рубашка сваливалась то с одного плеча, то с другого.
Но Кате это даже нравилось. Она смотрела на свое отражение, а оттуда на нее смотрела уже не Катя, а тринадцатилетняя наглая и раскованная оторва, девочка из фильма, засмотреного до помех – именно та, какой ей хотелось быть.
Позже Катя возила кисточкой в полузасохшей красной помаде и красила губы, небрежно заходя за природные контуры.
Катя нравилась себе такой, другой, и совсем не нравилась настоящей.
Потом Катя включала фильм, делала один или два глотка мартини прямо из бутылки и садилась смотреть. Звук на одно деление, слова героев были едва различимы, но Кате было неважно – она и так знала весь фильм наизусть и могла пересказать все диалоги слово в слово, с любого места.
Катю возбуждал каждый кадр, каждая сцена, каждый эпизод и слово этой истории. Она представляла себя на месте Ло, и все внутри замирало от непонятного восторга и сладких предчувствий.
Она засыпала, мечтая когда-нибудь испытать такую же любовь. Чтобы ее, Катю, так же любили. Запретно, болезненно, беспредельно, зависимо, обреченно, до смерти. И чтобы самой, в ответ, любить точно так же – ни больше ни меньше.
Только такое, предельное, чувство достойно называться настоящей любовью – считала Катя. Только на такую она была согласна. Только такую она ждала. Она сознательно считала себя особенной. Не такой, как все. Значит, и любовь должна быть под стать – особенная, крышесносная, взаимно зависимая, выжигающая его имя на сердце раскаленным железом. Сейчас и навсегда.
Так продолжалось полгода, пока Катю не перевели в школу с физико-математическим уклоном, где в новом 9 «Б» она впервые влюбилась – в Максима Рогова. Его страстью были велосипеды и тренажерный зал.
Все случилось быстро и просто. Примитивная реальность, которая была рядом – только руку протяни, – оказалась привлекательнее и доступнее фантазий о несуществующем мужчине и нездоровой любви.
Еще в пятницу она сидела с ним за одной партой и рассказывала Максиму пошлые анекдоты из газеты, которую выписывал дед, а в понедельник после уроков они уже открыто целовались на школьном дворе.
Они вообще везде целовались.
В раздевалке, в классе, на школьной лестнице, в столовой, на уроке физкультуры, в коридорах – в любом доступном месте. За первое полугодие Катя и Максим успели так достать учителей своей любовью, что им не только запретили обниматься и целоваться в пределах школы, но и рассадили по разным партам.
Они встречались до конца одиннадцатого класса. Курили за школой, пили зимой водку в вонючих подъездах, занимались сексом после школы на скрипучем диване, все время боясь, что родители придут раньше времени и застукают их.
Днем школа, после – тренировка, вечером – встречи с Катей.
Весной она надевала ролики, Максим садился на велосипед и брал ее за руку, так они ездили вместе по городу, обгоняя прохожих и собственные мысли.
В ночь выпускного Максим изменил ей с лучшей подругой Лошкаревой. Катя разбила ей губу, а следующим вечером уже ехала в Москву – поступать в институт, и не только. В Катиной умной голове уже созрел план мести.
Найти парня в Москве. Молодого, красивого, обеспеченного. Чтобы он был лучше, лучше, лучше Максима – абсолютно во всем. Найти, влюбиться и быть с ним вместе. Быть счастливее, быть самой счастливой, назло Максиму, назло всем.