С аспирантом Вовой Катя познакомилась в Интернете еще за месяц до поездки в Москву.
За два часа в кафе Катя успела узнать о Вове многое. Сколько раз он влюблялся, сколько у него было девушек, как их звали и почему они его бросали. Где учится, с кем общается, и как зовут кота, который живет в его комнате студенческого общежития. Свои рассказы он дополнял фотографиями с мобильного.
Первую любовь Вовы звали Галей, а вторую – Дашей; разрыв с обеими он переживал очень долго и так болезненно, что долго не мог встречаться с другими девушками. Чтобы отвлечься, он больше года ходил по второсортным клубам, напивался в хлам и снимал себе девочку на одну ночь.
– …А однажды я танцевал с лесбиянкой, – Вова рассказывал об одном из ночных походов в клуб. – Она сама меня пригласила. Это было нечто. Я такого ни с одной обычной девкой не испытывал.
– И что же такого необычного? – равнодушно спрашивала Катя, допивая третий мятный мохито.
– Знаешь, родная, это трудно описать. Очень заводит. Обычные девчонки не умеют так заводить, это я точно знаю. Я потом час в себя приходил.
– Я целовалась с девушкой, – призналась Катя. – Даже с двумя… нет, с тремя.
– Ты не гонишь? – сомневался Вова.
– Мы ездили в Питер после десятого класса, нас было человек семь-восемь, мы очень сильно напились и играли в «бутылочку». Было круто.
– Я бы посмотрел! И принял участие. Как теперь заснуть после таких разговоров?
Потом они долго гуляли по Воробьевым горам. Вова приставал и каждую минуту признавался ей в любви. Он был смешным, немного неуклюжим и очень пьяным. Спотыкался, испачкал свои штаны, свалившись кубарем с горы, и увлекая за собой Катю. Она вырывалась, била его руками в грудь, то плакала, то снова смеялась. На встречу с ним она надела свое единственное платье, которое взяла с собой, – черное с непонятными белыми узорами, из прочного шелка. Оно чуть прикрывало колени и развевалось на ветру, как на той старой фото Мерилин Монро. Приходилось придерживать его руками, чтобы не слишком сильно задиралось.
– Я потерял телефон, – смеялся Вова, лежа в траве и чихая. У него была аллергия на цветочную пыльцу. – Можешь позвонить мне?
– Как тебя зовут? – издевалась Катя.
Вова тянул ее к себе и целовал. Сначала нежно, а потом грубо – будто и любил, и ненавидел одновременно.
– Как меня зовут? – спросил он, отпустив ее, а Катя уже звонила на его номер. Мобильник залился песней из рекламы «Пепси», он был где-то совсем близко, прятался в траве. Они смеялись и искали его, с трудом держась на ногах, спотыкаясь и снова падая. Телефон нашелся через десять минут.
Вова и Катя поднимались наверх. Катя бежала впереди, Вова пытался догнать, хватал за подол платья, чуть не порвал.
– Я люблю тебя, – говорил Вова, идя по пятам за Катей.
– Ты пьяный, – отвечала ему Катя. – Скажешь утром – поверю.
Они возвращались к метро по извилистым лесным дорожкам. У одной из деревянных скамеек Вова остановил мужчину с дипломатом и стал ему жаловаться:
– Посмотрите на эту девушку…
– Извините, я очень спешу, – отвечал мужчина.
– Послушайте всего минуту. Понимаете, я люблю ее, а она мне не верит. Вы слышите? Я говорю, а она не верит. Что мне делать?
– Хотите фиников? – спросил вдруг мужчина.
Вова кивнул и протянул ладонь.
– У меня много, – говорил он, насыпая Вове в руку крупные финики.
– Спасибо, – довольно улыбался Вова.
– Всего хорошего, – сказал мужчина и исчез.
Половину фиников Вова отдал Кате, остальные молча съел сам. Свои финики Катя незаметно выкинула в кусты. Липкие, слишком сладкие – она не любила их.
У метро Вова протрезвел и снова стал нормальным.
Через час Катя сидела на кровати в его комнате, забравшись на нее с ногами. На полу валялась светлая Вовина рубашка в зеленых пятнах от травы. Катино платье висело криво на стуле и было неисправимо испорчено. Вова дал ей свою футболку и зеленые шорты – Кате они были по колено. Сказал, что бегает в них каждое утро.
Они пили красное вино из бутылки, передавали ее друг другу и играли в карты на раздевание. Комната Вовы была на девятом этаже, а Катю на время вступительных испытаний поселили на шестом.
– Знаешь такую игру? – спросил Вова, показывая Кате видео на телефоне.
Голые Гомер Симпсон и Мардж с синими волосами занимались сексом.
Катя пожала плечами и засмеялась.
– Ну, ничего, я тебя научу, – пообещал Вова, убирая мобильник и снимая футболку. Спина и плечи его были украшены цветными татуировками.
Последнее, что она запомнила, перед тем как случился их первый секс, были светлые и колючие волоски, торчавшие из его подбородка.
Катя не жалела о случившемся. Она лежала и смотрела в сторону двери, под которую сочился тусклый оранжевый свет. Дверь выходила в общий коридор смешанного блока общежития: парни и девушки жили в одном здании.
Сквозь сон ей виделась новая жизнь, в которой рядом с ней будет уже не Максим, а этот чудной парень с зелеными глазами и татуировками во всю спину. Шумные и пьяные студенческие вечеринки, как в американских молодежных комедиях, ночные клубы, алкоголь и секс, много секса и алкоголя – это было именно то, чего всегда хотелось Кате. И об этом должен был знать Максим, оставшийся в родном городе. Должен знать и жалеть, жалеть о том, что променял Катю на ее подругу. Жалеть, разглядывая в социальной сети сотни счастливых фотографий той, что больше никогда не будет его.
С кровати был виден коридор, по которому только что проскакал откормленный полосатый кот. Катя встала и прошла в общую ванную, где на веревочках висели только что постиранные женские шмотки: бледные лифчики, разноцветные линялые футболочки, маечки и полосатые трусы с черным пингвином.
Катя улыбалась. Ей нравилось здесь. И, возможно, нравился Вова.
Она быстро приняла душ. Когда уходила к себе, Вова уже спал.
На следующий день Катя завалила экзамен по английскому языку. Она была готова, она знала абсолютно все, о чем ее спрашивали, но вчерашний вечер и ночь давали о себе знать. Мысли разбегались, не слушались. Катя с трудом могла собрать их и соединить в правильные связные предложения. Она учила английский со второго класса и временами ловила себя на мысли, что даже думает на нем, что многие эмоции и чувства ей проще иногда выразить английскими словами, чем сказать по-русски.
Теперь же, сидя перед комиссией, Катя напоминала себе беспомощного ребенка, который второй раз в жизни слышит английскую речь. Она бледнела, краснела, вздыхала, снова бледнела, мечтая провалиться сквозь землю, если в ближайшие секунды ей не удастся взять себя в руки и рассказать билет.
Не удалось.
Катя курила, сидя на круглом бортике фонтана во внутреннем дворе факультета. Фонтан не работал, в дождевой воде плавали окурки, гнилые прошлогодние листья, монеты, чайные пакетики и гнутые ложки.
Нужно было придумать, что делать дальше. Возвращаться домой нельзя, в другой вуз Катя не хотела, а денег в копилке хватало на оплату обучения в первом семестре, и даже еще немного оставалось… Катя сочиняла СМС старшей сестре о том, что поступила и остается в Москве на месяц, а еще нужно было подумать о работе…
Катя успела нажать «отправить», когда к ее ногам подкатилась ручка – перьевая, дорогая с виду, она сияла спокойным серебристым блеском. Катя подняла ее и посмотрела по сторонам. Наверное, обронил кто-то из преподавателей. К ней шел высокий парень в деловом костюме, с белоснежной рубашкой и галстуком…
«Это было как в дешевых мелодрамах, – расскажет мне потом Катя. – Его темные волосы до плеч развевались на легком ветру, а карие глаза казались золотыми в лучах солнца. Я готова была бесконечно смотреть на это чувственное лицо. Тогда я в первый раз подумала, что это судьба, что это и есть он. Он – с большой буквы. Это все пронеслось у меня в голове за секунду, если не меньше. Я еще не знала его имени, а уже хотела от него детей – двух мальчиков, таких же темноволосых, кареглазых и не по-детски красивых…»
Катя протянула ему ручку, парень забрал ее и подмигнул, уходя обратно. Она видела его вблизи меньше пяти секунд, но успела разглядеть все: мелкие стежки черных ниток на лацканах его пиджака, тонкие складки на аккуратных губах, непослушные завитки волос на висках, родинку на левой щеке, едва заметный шрам над бровью, красивую линию скул… Эта линия казалась Кате самой красивой в нем.