Дарья Лаврова - Москва, я люблю его!

Но я просто пила кефир большими глотками, холодом обжигавшими пищевод и желудок, искала девочку, разглядывала фото Флауэрса и ждала, когда Дима выйдет в Сеть.

Я бы хотела, чтобы он был на месте Игоря. Чтобы лежал там, на кровати, в двух метрах от меня, спал бы, обняв подушку сильными руками, уткнувшись носом, а я бы ходила рядом на цыпочках и снимала его на айфон.

Ледокаин-Игорь вызвал привыкание и перестал действовать.

На часах без пяти три утра. Мария Новикова обновила статус – писала, что ищет квартиру в Москве для совместного проживания. Я написала ей и предложила свой вариант, указала цену. Мария согласилась, пообещала взять билет и первым же поездом прибыть в Москву.

– Кто это? – спросил Игорь над ухом, до смерти напугав меня.

– Девочка, с которой я лежала в больнице три года назад.

– Да? Что с тобой было? – удивился Игорь.

Его удивление с примесью издевки. Он спрашивал, удивлялся и смотрел на меня то ли как на умственно отсталую, то ли как на трехлетнюю. Его удивление было неуместным.

– Не твое дело.

– Ладно, – вздохнул он, потирая глаза пальцами. – Как ее зовут хоть?

– Маша.

– Маша… – мечтательно повторил Игорь. – Хорошее имя.

– И девочка хорошая.

– Познакомишь нас?

– Ей семнадцать лет. Ты не боишься?

– Я же прошу просто познакомить.

– Мы вместе будем снимать квартиру. Я уже нашла ее, недалеко от моего дома. А Маша приедет в Москву на следующей неделе.

– Так ты познакомишь нас? – не отставал Игорь. – Ей ведь не всегда будет семнадцать лет. И тебе, кстати, тоже.

– Мне девятнадцать.

– Послушай, или ты меня с ней знакомишь и получаешь диск с фото, где ты без всего, или… этот диск увидят твои родители. Вряд ли им это понравится.

– Я подумаю.

– Думай.

Я думала об этом все утро и весь следующий день. Ходила кругами по комнате, сидела в Интернете, курила, снова ходила, курила и садилась за компьютер. В Сети об Игоре Солодове было не так много информации.

Ему шел тридцать четвертый год. Одиннадцать лет назад он окончил магистратуру факультета гуманитарных и социальных наук одного из престижных государственных вузов в Москве. Изучал историю Великобритании и США. Поступил в аспирантуру, где занялся преподаванием. К тому же в совершенстве владел английским языком.

Преподавал страноведение на первом и втором курсах факультета иностранных языков; политическую географию, политическую и экономическую историю, регулирование внешнеэкономических отношений – на факультете мировой экономики и политики.

Игорь читал лекции в нескольких коммерческих учебных заведениях, писал длинные научные статьи и издавал учебные книги, названия которых с трудом запоминаются с первого раза.

Я не дочитала до конца перечень его публикаций, но их счет перевалил за вторую сотню еще пять лет назад.

Игорь Солодов – тридцать три года – кандидат наук.

На его безликой серой страничке на сайте университета была вся контактная информация. Номер телефона, адрес электронной почты, номер кабинета, а также дни и часы присутствия на кафедре.

В правом верхнем углу висело строгое нечеткое фото из тех, что снимают на паспорт в районных фотоателье, а потом сканируют для размещения на сайтах или в резюме.

На фото у кандидата наук Солодова было странное выражение лица. Будто он только что смеялся или вот-вот засмеется. Смотрит в объектив слегка безумными черными глазами, в которых не отражается свет, еле сдерживается от того, чтобы не заржать в полный голос. Белая рубашка, темный галстук, на вид ему там не более двадцати пяти лет.

Про личную жизнь ни слова. Была, правда, одна страница в социальной сети, только Игорь не заходил на нее больше трех лет. Последнее посещение – второе февраля две тысячи восьмого года.

Мне звонила Кристина, говорила громким сиплым шепотом

– Вот дерьмо. Мы с тобой доигрались. Тебе-то ничего, а вот меня вчера мать ремнем отходила по голой заднице и спине. Привет, мне семнадцать лет, и через две недели я буду студенткой экономического факультета.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Мать нашла у меня диск с фотографиями. С той самой фотосессии. Почти четыреста снимков. Там и ты есть. И мы там с тобой целуемся. Игорь записал все, что отснял в тот вечер. Мать решила, что это все из-за тебя, что сама бы я до такого не додумалась.

– Ну а ты что?

– Я с ней согласилась. Мне запретили с тобой общаться. Отец голову оторвет, если еще раз увидит меня с тобой или если узнает, что я к тебе хожу.

– Понятно, – вздохнула я. – Можешь не объяснять дальше.

Положила трубку, легла на стол и закрыла глаза. Еще десять минут, и нужно ехать на встречу с Машей – должно быть, она уже приехала.

– Завтра вечером у моего друга свадьба. В небольшом дружеском кругу. Будет человек десять, все женаты или с парой. Регистрация будет днем, а празднуем в коттедже – тут недалеко, по Дмитровскому шоссе в сторону Москвы.

– Звучит отстойно.

– Ты другие слова знаешь?

– Отстойно, дерьмово, паршиво, хреново… Продолжить?

– Достаточно. Ты едешь со мной?

– Я тебе не доверяю.

– Тогда возьми с собой подругу. Кстати, она уже приехала?

– Сегодня днем приезжает.

– Уговори ее, или ты знаешь, что будет с твоими фото.

– Вечером будет видно.

Я отправила Санчесу сообщение с номером телефона Игоря, адресом его проживания, его фотостудии и страницу с информацией о нем на сайте университета. Объяснила ему, что если вдруг с нами что-то случится или если я не выйду на связь, то искать наш след нужно будет через этого человека.

Я ему не верила.

Я его боялась.

Я хотела перестраховаться.

Я знала, что при желании смогла бы выкрутиться из большинства неприятных ситуаций, но я мало знала о Маше и не хотела подвергать ее, только что приехавшую в Москву, излишней опасности.

Выйдя из метро на Чистых прудах, я перезвонила Игорю.

– Она тебе нравится? – спросила я без лишних вступлений. – Я про мою знакомую.

– Симпатичная.

– Она самая обычная. Что ты в ней нашел?

Игорь молчал, сопел в трубку. Придумывал правильный ответ.

– Не твое дело.

Теперь молчала я.

– Не бойся. Я не сделаю ни тебе, ни ей ничего плохого.

Игорь позвонил через неделю. Мы встретились у рынка и молча пошли вдоль старой больницы. Я думала, что разревусь, увидев его, но эмоций не было. Все оказалось не таким страшным, как я представляла. То ли я внушила себе, что мне не больно, то ли отказывалась принять, что все закончилось.

Первым заговорил Игорь.

– Все это ужасно на самом деле. Это неправильно. Так не должно быть. Все равно ничего не получится.

– Получится, – упрямилась я.

– Нет, не получится. Поверь мне. Мне надо было родиться на десять лет позже. Иногда ты говоришь совсем как взрослый человек, а иногда кажешься ребенком.

– Я не ребенок.

– В этом нет ничего плохого. Не хмурься, тебе не идет. У тебя еще все будет, я не единственный мужчина…

– Но мне нужен только ты.

– Все будет хорошо. Ты же умная, Мари.

В свитере и легкой куртке было холодно. Я застегнулась на все пуговицы, обняла себя руками, но это не помогло. Пошел дождь, сильный и холодный – совсем не летний. Зонтов у нас не было.

Он снял куртку, накинул мне на плечи и остался в одной футболке. Я в ней утонула, стало чуть теплее. Игорь обнимал меня одной рукой, придерживал куртку, чтобы не упала.

– Простынешь, – вздохнула я.

Мы зашли в кофейню, взяли фруктовый чай и сели за крайний столик. Я грела руки о прозрачную чашку, стекло потело под пальцами. Игорь молчал, задумчиво смотрел на мои руки, вздыхал и думал. Не знал, о чем говорить, да и нужно ли? В тот вечер мы мало говорили, больше смотрели друг на друга, случайно брались за руки – по привычке, а потом отпускали, чтобы через полчаса снова тянуться друг к другу. Я постоянно ловила на себе его взгляд, грустный какой-то, жалкий – будто извиняющийся – прямо в глаза. До мурашек.

– Не провожай меня, – сказала я, когда мы вышли из кофейни. Дождь уже закончился, было холодно и сыро.

– Хорошо, Мари, – согласился Игорь. – Я посажу тебя на маршрутку.

На остановке никого не было. Я по привычке взяла Игоря за руку, потом отпустила. Я так и не сняла его куртку – длинную, почти до колен. После чая в ней было тепло и как-то приятно душно, не хотелось снимать ее и снова мерзнуть. Хотелось, чтобы маршрутка не приходила как можно дольше, хотелось стоять здесь рядом с Игорем и молчать, хотелось, чтобы обнял, прижал к себе, как раньше, и никуда не отпускал.