Ей удается выбраться из зарослей, выбежать на широкое, растянувшееся до горизонта поле. В тяжелом безветренном воздухе застыли колосья. Ноги наливаются тяжестью, и Аля, делая над собой неимоверное усилие, движется вперед, страшась того, что может увидеть. Перед ней блестит лента реки, и девушка видит там, прямо над водой, смутный силуэт. Она пытается окликнуть видение, но голос не слушается ее, из груди вырывается лишь сдавленный стон.
Но человек, кажется, все же расслышал, обернулся. И Аля узнает это лицо — знакомое, родное. Высокие, резко очерченные скулы, черные насмешливые глаза, словно посеребренные волосы. Но почему оно такое бледное, восковое? Откуда эта испарина на впавших висках?
— Митя! — хрипло кричит она. — Митя!
Человек глядит поверх ее головы, не замечая, отворачивается, шагает вперед. И видение тает, растворяется в плотной, окутывающей воду дымке.
Аля распахнула глаза, перевела дыхание, вглядываясь в черноту комнаты. Она поднялась на постели, с удивлением обнаружила, что спит одетая. Рядом на подушке сладко посапывала дочь. С Алиных колен сползла на кровать детская книжка, и она поняла, что, должно быть, уснула, читая девочке сказку. Аля склонилась над ребенком, поцеловала горячую, раскрасневшуюся во сне щеку. Дочка легко улыбнулась, не открывая глаз.
В передней тренькнул дверной звонок, и Аля сообразила, что, наверное, он звонит уже не в первый раз, этот звук и разбудил ее. Она поспешно спрыгнула с постели, пригладив волосы, прошла в прихожую, распахнула дверь. На пороге стоял улыбающийся Фьера. Он церемонно раскланялся с ней, потряс пухлой папкой.
– Наш сценарий близится к концу, Александра. Я принес вам кое-какие новые замечания.
Аля рассеянно приподняла бровь, все еще не в силах выбраться из жаркого мутного кошмара.
– Конечно, Патрик, проходите. Сейчас приступим, я только кофе сварю.
Работа над сценарием длилась уже несколько месяцев. Але доставляло удовольствие выдумывать вместе с Фьера новые сюжетные повороты, наполнять персонажей своими собственными переживаниями, в которых страшно признаться даже самой себе. Фьера убеждал ее, что фильм о трудной судьбе Лени Пожарского выйдет отменным.
Аля приготовила кофе, разлила по крохотным чашкам. Странно, но тревога все еще не отпускала ее. Сердце замирало и вздрагивало, плохо слушались ледяные пальцы.
Она вошла в комнату с подносом, расставила чашки на низком журнальном столике. Патрик уже разложил листки на диване.
– Александра, давайте посмотрим… Вот тут, в пятнадцатой сцене, мне кажется, нужно дожать конфликт.
Аля взяла из его унизанных перстнями пальцев страничку, проглядела напечатанные на машинке строчки, почти не понимая, что в них написано.
– Вам сегодня нехорошо? — участливо осведомился Патрик. — Вы какая-то рассеянная…
Аля неожиданно резко встала, произнесла вмиг осевшим голосом:
– Патрик, вы меня извините, мне нужно позвонить. Я вернусь через минуту.
Фьера замахал руками — мол, конечно-конечно, какие могут быть вопросы. Аля заперлась в другой комнате, сняла телефонную трубку, вздрогнула от прикосновения прохладного пластика к разгоряченному лицу. Пальцы сами набрали знакомый номер.
«Только спрошу, только узнаю, что все хорошо, — клятвенно обещала сама себе Аля, слушая дребезжавшие в трубке гудки. — Узнаю и дам отбой. С этим покончено навсегда, я давно решила. У меня другая жизнь, и я… счастлива. И никому не позволю в этом усомниться».
– Да! — ответила трубка голосом Никиты. Необычным голосом, каким-то притихшим, подавленным.
– Никита, — начала она. — Это Аля. Извини, что так поздно…
В трубке помолчали, затем Никита произнес неожиданно ядовито:
– А-а-а… Значит, ты уже знаешь…
Пальцы свело судорогой. Аля отчаянно прошептала:
– Что знаю?
– Ну про отца… — протянул Никита где-то далеко-далеко. — Что у него был инфаркт…
Аля медленно опустилась на стул, крепче прижала трубку к уху. Там, в дальней комнате, Фьера включил радио, из приемника потекла какая-то раздражающая тревожная мелодия. Аля поняла, что знает мотив, только слова были незнакомые, французские.
«Нет, тут должно быть что-то другое… Я сейчас вспомню…» — рассеянно думала она.
Никита, кажется, испугался затянувшегося молчания и тут же бросился утешать ее:
– Алька, ты только не дергайся. Правда, врачи говорят, что состояние довольно тяжелое, но я думаю…
– Никита, я… Ты извини, я перезвоню.
Аля вошла в кабинет, посмотрела на закопавшегося в ворохе бумаг Фьера и произнесла решительно:
– Патрик, вы меня извините, но работу над сценарием придется отложить. Мне срочно нужно возвращаться в Советский Союз.
– Отложить? — Брови Патрика взлетели над дугами очков. — Ну что ж… Я думаю, можно… Дней на пять-десять… Вы когда сможете вернуться?
– Нет, Патрик, вы не поняли… — невозмутимо сказала Аля. — Я, возможно, уеду надолго. На несколько месяцев.
– Да вы что? — вскинулся Фьера. — Вы сумасшедшая? А как же наша договоренность? Как же картина? Ведь у меня установлены сроки съемки, подписаны контракты с исполнителями главных ролей…
Он вскочил на ноги, вытянулся перед Алей во весь свой небольшой рост. Лицо его сморщилось, как у обиженного ребенка.
– Мне очень жаль, Патрик, — уткнулась глазами в пол Аля. — Но ничего не поделаешь.
– Ах, мне говорили, что нельзя связываться с русскими, — взбеленился Патрик. — Ведь я поверил вам на слово. Мы же не могли заключить официальный договор. И теперь что же…
Но Аля уже не обращала на бесновавшегося режиссера никакого внимания.
«Сейчас проверить документы, чтобы все было в порядке. Завтра к главному редактору, получить отпуск, потом в посольство».
Она промчалась по комнате, достала из ящика стола паспорт, проверила, на месте ли свидетельство о рождении дочери. Фьера обескураженно наблюдал за ней, затем истерично взвизгнул:
– Так знайте, что я всем расскажу о вашем предательстве. И путь во французское кино будет для вас закрыт. Навсегда! — Он потряс перед ее носом острым наманикюренным пальцем. — Мои слова имеют кое-какой вес, вы в этом убедитесь.
Патрик метнулся в прихожую и гневно хлопнул дверью. Аля прошла за ним, повернула дверной замок. Все его слова казались ей смешными и бессмысленными. Важно сейчас может быть только одно — успеть. Увидеться с ним, пусть и в последний раз, прижаться губами к его усталым глазам. Успеть, успеть обязательно.
6
Виталий Анатольевич поднял голову и оглядел Алю своими маленькими мышиными глазками. Он не спешил с приветствием, рассматривая ее со спокойной неторопливостью, и Але в который раз стало неуютно под его неприятным липким каким-то взглядом.
– Добрый день! — чуть громче повторила она.
Он еще немного помедлил и протянул высоким бесцветным голосом:
– А-а-а… Александра Юрьевна?
«Черт его знает, может, и правда не узнал сразу, — подумала Аля. — А может, у него тактика такая — уставится своими тусклыми глазенками и молчит, чтобы пикнуть боялись».
– Да, Виталий Анатольевич. — Она шагнула к столу. — У меня к вам дело.
– Разумеется, дело. — Тонкие губы растянулись в ехидной улыбке. — Просто так, для удовольствия, вы ведь ко мне не заходите.
Аля смутилась, опустила глаза и, откашлявшись, продолжила:
– Виталий Анатольевич, мне нужно вернуться в Советский Союз. Возможно, надолго, на несколько месяцев. В редакции я уже договорилась, они согласны предоставить мне отпуск за свой счет. Осталось только оформить документы на выезд…
Мужчина молчал, как будто внимательно изучая разложенные на столе бумаги. Аля тихо окликнула:
– Виталий Анатольевич?
Тот вздернул острый подбородок, и Аля поразилась, каким цепким, раздевающим, оказывается, может быть этот вечно сонный взгляд.
– Зачем вам в СССР? — задушевно поинтересовался он.
– Мой… родственник тяжело болен, — потупив глаза, объяснила Аля.
– Родственник? Это какой же родственник? Что-то я не припомню в вашей анкете информации о близких родственниках… — выразительно пожал плечами ее собеседник.
– Мой… свекор. Дмитрий Владимирович Редников, — с трудом выговорила Аля.